Последние снимки, пожелания успеха, старт.

Внимательно следим за первой машиной, которая идет впереди на расстоянии 100 шагов. Мы опасаемся за ее низкий дифференциал и мягкие рессоры. Судьба этой машины отныне является и нашей судьбой. Проезжаем последние семь километров асфальтированной дороги, которая кончается на гребне Асуанской плотины. На протяжении двух километров разносится ритмичное постукивание машин, едущих по гребню водосливной плотины, которое тонет в гуле тысяч тонн воды, с оглушительным ревом низвергающейся в тридцатиметровую глубину. Последний контроль на другом конце плотины, и мы выезжаем на открытую местность. Мирек с компасом и картой на коленях так же внимательно следит за дорогой, как и Иржи, который ведет машину.

Крутой склон, перерезанный полосами песчаных наносов, глубокая занесенная долина, опоясанная двойным рядом плоских камней, новый склон, и вот перед нами сразу открывается бесконечная плоская пустыня. Совсем не такая, какую мы привыкли видеть в Тунисе, Ливии или Нижнем Египте. Небольшие каменистые бугры, песок, щебень, валуны и снова песок и камни. Ряд телеграфных столбов, показавшихся было за плотиной, побежал далеко влево, отняв у нас надежду использовать их как ориентир.

Сопровождающая машина вдруг начинает проваливаться, колеса отбрасывают каскады песка, машина скользит налево и — стоп. Мы быстро переключаем нашу машину на низшую скорость, даем газ и объезжаем восьмицилиндровый «форд». Но в следующий момент и колеса нашей машины безнадежно увязают в песке. С трудом разгребаем песок, поднимаем машины, подкладываем противопесочные пояса под колеса. Помогая друг другу, делаем пять-десять метров вперед, и снова машины садятся в песок по самые оси. Узкие шины «форда» зарываются в песок и там, где мы проходим хорошо. Снова и снова подкладываем брезент под колеса, преодолеваем несколько десятков метров и опять останавливаемся.

К двум часам дня мы проехали едва семь километров от плотины. Термометр показывает 42 градуса в тени. Солнце палило голову, минуты и метры заполнялись потом и терпением. Пустыня, этот утренний светло-желтый львенок, превратилась в львицу, подкарауливающую свою добычу. Она сбросила с себя длинные тени и облачилась в циничную ядовитую желтизну, которая жалит и при соприкосновении и при взгляде. Как раз в этом месте несколько раз застревал полковник Ле-Блан, после чего он возвратился, изменил направление пути и подался на восток от Нила. Мы не будем следовать его примеру. Выдержать!..

На четырнадцатом километре мы попадаем на лучший грунт. Мелкий щебень без песка позволяет передвигаться несколько быстрее. Временами наталкиваемся на колеи военных грузовиков и гусеничных машин, которые в свое время пытались страшно дорогой ценой доставлять североафриканскому фронту военные материалы, когда подводные лодки в Средиземном море особенно угрожали сорвать снабжение. Время от времени минуем кучку камней, сложенную на возвышенном месте. Это одинокие указатели направления. Далее появляется волнистая равнина, пригорки которой покрыты твердым щебнем. На них мы набираем скорость, чтобы проскочить песчаные наносы в низинах.

В половине третьего на полчаса останавливаемся, чтобы дать немного отдохнуть моторам. Указатель температуры масла поднялся до 110 градусов. Опасаемся, как бы не пострадали подшипники. «Форд» кипит. Температура воздуха достигла 46 градусов в тени…

Вдали перед нами начинают вырисовываться контуры хребта Гебель-Гарра. Сверяемся по наброску карты и авиационному компасу и при помощи чехословацкого «аэронара»[57] вычисляем расстояние. Все три египтянина с «форда» — шофер, механик и проводник — видят компас впервые в жизни, так же как и бинокль. Они не перестают удивляться, когда мы по очереди называем отдельные высоты и указываем правильное направление на Вади-Хальфу. Они никак не могут понять, откуда мы знаем эти названия, если ни разу здесь не были. Кажется, компас и бинокль снискали у них соответствующее уважение, ибо на каждой следующей остановке они стали подходить к нам, чтобы посоветоваться.

После 4 часов дня мы потеряли колею.

Бишарин становится все беспокойнее, меняет направление «форда» резко налево, а затем вдруг поворачивает направо. Все чаще и чаще вылезает он во время езды на подножку и оглядывается. Сомнений нет, он потерял направление. Наконец «форд» останавливается. Когда мы подъехали, его трехчленный экипаж горячо спорил. Из бурного потока арабской речи мы уловили лишь отдельные слова, но поняли, что спор идет о направлении, а не о том, сколько на кого приходится из вознаграждения. Спор все более разгорается. Механик машет руками по направлению к горам Куркур. Вены вздуваются на его висках, когда он обрушивает на голову проводника водопады арабских слов. Бишарин все оглядывается на компас, как бы прося о помощи.

Ориентируемся на низком ребристом холме, откуда открывается хороший вид. В бинокль четко видна большая песчаная равнина на восточном склоне Гебель-Гарра. Хребет Куркур идет в юго-западном направлении. От ближайших отрогов гор мы всего лишь в шести-восьми километрах, в то время как карта показывает дорогу в 15 километрах от их подножья. Следовательно, проводник нас завел слишком далеко на запад. Берем круто влево и осторожно проезжаем каменистой седловиной между двумя холмами.

За несколько минут до захода солнца мы снова натолкнулись на старую колею. Бишарин довольно улыбается и одобрительно постукивает по стеклянной крышке компаса, под которой бегает загадочная стрелка по не менее загадочным черточкам на металлическом круге, как только кто-нибудь из белых сейидов покрутит таинственную коробочку на ладони.

— Когда ты здесь проезжал в последний раз? — спрашиваем мы бишарина.

— Это было давно, господин, очень давно. Около 10 лет назад. Тогда я вел здесь караван верблюдов в Вади-Хальфу.

— И с тех пор ты не был в этой пустыне?

— Нет, господин, не был. Никто не хотел водить верблюдов. Было мало воды, и верблюды гибли…

Дым нашего костра поднимается к звездному небу. Шофер «форда» принес два стакана крепкого арабского чаю и предлагает еще. При свете фонарика осматриваем «татру». Воздушные фильтры совершенно закупорены мелким песком, хотя только вчера еще мы тщательно промыли их бензином и слегка смочили маслом. В отстойнике карбюратора почти пятимиллиметровый осадок мелкой песчаной пыли, смешанной с парами масла из пароотводной трубки.

— Будь добр, налепи на манжету карбюратора липкий пластырь из аптечки. Изолента на нем не держится. А то завтра там будет снова много сора и он попадет в цилиндры. А я тем временем допишу дневник…

В затухающем костре, отблеск которого падает на лист бумаги, догорают несколько веток и высушенный верблюжий помет, которые экипаж «форда» везет с собой.

«Первый день в пустыне Верхнего Египта. 24/Х 1947 года. За семь часов езды пройден 71 километр, средняя скорость 10,1 километра в час. Минимальная температура воздуха — 28 градусов, максимальная — 46, максимальная температура масла — 110 градусов. До Вади-Хальфы, согласно карте, остается почти 300 километров…»

Ночь выдыхала накопленный пустыней жар. Высоко над головами мерцали миллиарды звезд…