Он вспомнил вампира-стряпчего: осторожного, вкрадчивого, незаметного.

— Не думаю, что Трефалониус будет инициировать. Во-первых, побоится делать это без разрешения Гинзоги. Во-вторых, то, что вампиры без разбору обращают людей в себе в себе подобных — всего лишь легенда. Новый член клана — это всегда соперник в борьбе за пищу и власть, поэтому вампиры обращают далеко не каждого и лишь тогда, когда в этом есть необходимость. Но точно знаю, что при виде и запахе крови ни один вампир не сможет себя контролировать. Это им просто не под силу.

— Я смотрю, тебе многое известно, — заметил Кемен.

Ньялсага поколебался, прежде чем ответить.

— Знакомый один был когда-то… давно. Охотился на вампиров, вроде Хэрвелла.

Кемен бросил на заклинателя быстрый взгляд.

— И что? Его убили?

— Хуже, — Ньялсага опустил стекло: захотелось глотнуть свежего воздуха. — Отомстили. Поймали, обратили в вампира и отпустили.

— Зачем?

— Всех обращенных первое время сильно тянет домой. Они стремятся найти свою семью: мужья — жен, жены — мужей. Молодые женщины разыскивают бывших женихов, женихи — невест, дети — родителей и так далее. И нет в это время для людей места опасней, чем родной дом! Ну и…

Он помолчал немного, глядя перед собой невидящими глазами, потом тряхнул головой.

— Ладно, вернемся к Трефалониусу. Задачка нам выпала из непростых, — он принялся загибать пальцы. — Сначала — обмануть старого хитрого вампира и спровоцировать его на нападение. Будем считать, что это удалось. После того, как Трефалониус вцепится в шею, неплохо было бы каким-то чудом от него вырваться, а? Молодые, только что созданные вампиры ненамного сильнее человека, но их сила со временем возрастает. Трефалониус же явно не вчера стал кровососом, значит, он очень силен.

— Да, — в раздумье проговорил Кемен. — Как бы унести от него ноги… и клинок, смоченный в крови жертвы вампира.

— Ну, а дальше уже сущая ерунда, — продолжал Ньялсага. — Заколоть Гинзогу кинжалом и справиться со Сворой. Всего-то!

Он снова взглянул через стекло на Дэберхема.

— Когда ведьма узнает, что у нас есть то, что способно ее убить, не сбежит ли она? — спросил Кемен. — Нельзя ее отпускать, рано или поздно она вернется да еще всю Свору с собой приведет!

Ньялсага отрицательно покачал головой.

— Уверен, что не сбежит. Она придет в ярость и мы на своей шкуре узнаем, что такое ее гнев.

Они надолго замолчали. Первым тишину нарушил Кемен:

— Будем действовать, как условились?

— Будем, — эхом отозвался Ньялсага.

Дэберхем посмотрел сначала на одного человека, потом на другого. В глазах ворона явно читалось сомнение.

— А что стало с тем вамп… с твоим знакомым? — нарушил молчание Кемен.

— Он… его убили, — не глядя на собеседника, ответил заклинатель. — Но перед этим он все-таки успел побывать дома.

— А кто его… — начал было Кемен, но взглянул на Ньялсагу и умолк.

Потом вынул из папки еще один листок бумаги и протянул заклинателю.

— А если что-то вдруг пойдет не так? — осторожно поинтересовался потомок Хэрвелла. — Тогда что делать?

Ньялсагу взял листок.

— «Некоторое время после обращения человек думает и действует почти так же, как при жизни. Однако вскоре он познает непобедимую жажду крови и понимает, что его жизнь зависит от питания своими сородичами. Сознание его изменяется: он перестает быть человеком и жизнь других людей в его глазах становится все менее и менее ценной. Годы превращаются в десятилетия, затем — в века и вампир становится опасным кровожадным монстром. Так было всегда, иного пути нет», — вслух прочитал Ньялсага, скомкал листок и некоторое время сидел молча. Потом посмотрел в зеркало и встретился взглядом с Кеменом.

— Если что-то пойдет не так, — проговорил Ньялсага, глядя ему в глаза. — Тогда отрежь мне голову. А потом хватай кинжал и уноси ноги.

…Алина осмотрелась вокруг — все спокойно, насколько спокойно может быть на кладбище — и продолжила попытки уговорить своего спутника вернуться. Но разговор получался односторонним: «Бриммский василиск» отмалчивался и в диалог не вступал, так что мало помалу Алине стало казаться, что она говорит сама с собой.

— Зачем связываться с некромантом? Зачем тащиться на кладбище? Что ты доказать пытаешься? Что его не боишься? Ты пойми, кладбище — это его территория. Пока он здесь находится, ничего ты с ним не сделаешь! А вот он с тобой…

Алина сделала паузу.

Городские власти давным-давно закрыли старое кладбище, со временем оказавшееся в черте города. Ходили слухи, что погост вот-вот перенесут в пригород, а землю отдадут под застройку. Слухи, судя по всему, имели под собой почву: предприимчивые дельцы, уже начали возводить на краю кладбища огромный ангар для крытого рынка.

— Возвращайся в машину, — коротко ответил Лютер. — Закройся и сиди там.

— С какой стати? Меня-то дядюшка Фю не тронет. А вот для тебя он сейчас ночь живых мертвецов устроит!

Она умолкла и подняла голову. Окрестное воронье будто с ума сошло: с пронзительными криками птицы метались в сером небе.

Что-то происходило в мире, что-то невидимое, неизвестное до поры до времени и оттого — особенно жуткое. У Алины упало сердце.

— Вот оно, началось, — пробормотала она, вытаскивая из кармана мобильный телефон. — Почуяли нас!

— Кто? Тут же только некромант, — обронил Лютер и огляделся. — Да и того еще отыскать надо.

Алина с досадой тряхнула головой: на дисплее высветилась строчка «Абонент недоступен».

— Только некромант?! Слушай, если ты такой умный, ответь: как думаешь, почему кладбища заборами огораживают?

— Почему?

— Чтоб удерживать тех, кто находится внутри, самонадеянный идиот! Дядюшка Фю здесь не один, а в компании. И если тебе приспичило сказать ему пару ласковых, то нужно было сделать это за кладбищенской оградой, ясно?! Там он силы такой не имеет.

Она умоляюще проговорила:

— Давай вернемся, а?

Но Лютер на ходу отрицательно мотнул головой, и Алина вздохнула переупрямить «Бриммского василиска» оказалось делом трудным.

Она еще раз попробовала дозвониться до Ньялсаги. Голос в трубке равнодушно сообщил, что абонент недоступен.

— И почему именно ты дядюшке Фю понадобился? — раздраженно проворчала Алина

Лютер пожал плечами.

— А вы зачем Гинзоге понадобились?

— Мы — другое дело. Она нас Сумеречному Ордену продаст, а в обмен за это те-кто-в-сумерках с нее проклятие снимут.

Лютер искоса взглянул на нее.

— Это те чародеи, которые на идее бессмертия свихнулись?

— Они самые. Они собственные жизни за счет чужих продляют, а с бессмертными-то это гораздо проще делать!

— Значит, вы будете донорами жизни для чародеев? — уточнил Лютер.

— Что-то вроде этого… потому мы в свое время оттуда и сбежали.

Алина оглянулась назад, на ворота. С городских улиц долетал шум движения, гудки, далекая музыка, но здесь, на кладбище, протекала своя жизнь. Уже наползал вечерний туман, окутывая деревья, отрезая территорию мертвых от земли, принадлежащей живым.

— А Гинзога… — начал Лютер, но Алина прижала палец к губам и указала взглядом на могилы.

— Не говори лишнего, нас слышат, — тихо проговорила она. — Те, кто под землей. И каждое наше слово передадут ему…

Лютер прищурил глаза, оглядывая ряды могил.

— Правда? — недоверчиво спросил он.

Алина рассердилась:

— Конечно, правда! Ничего о некромантах не знаешь, а собрался с дядюшкой Фю воевать!

— А ты знаешь?

— Знаю!

— Откуда?

Алина сердито фыркнула, но «Бриммский василиск» упрямо ждал ответа.

— Жила когда-то рядом с кварталом Некромантов, — с досадой сказала она. — Очень давно…

— Некромантов?

— Ничего особенного, обычные маги средней руки, просто ремесло у них такое, с миром мертвых связано. Но дядюшка Фю — он совсем другой. С ним связываться я бы никому не советовала!

Она выразительно посмотрела на Лютера, тот пожал плечами.