– А кто? – тупо спросил я. – Семен Михалыч?

Алешка усмехнулся:

– Кто-то другой.

– А откуда этот другой узнал о деньгах?

– Вся школа, Дим, о них знала. Мне только непонятно: если это был свой человек, то зачем ему тогда эта схема? Но мы его узнаем!

– А как? – так же тупо спросил я.

– Элементарно, Ватсон. По почерку.

Здорово придумал, конечно. Простенько так. Но с большим вкусом. Только вот эта схема с почерком надежно придавлена письменным прибором в кабинете директора.

Этот прибор бульдозером не сдвинешь: такая старинная крепостная башня с зубцами, как бы сложенная из диких камней, а по бокам этой башни – две чернильницы вроде толстых пушек, задравших стволы. Монумент такой. На общей подставке, изображающей неприступную скалу.

Ну, чернилами из чернильниц давно уже никто не пишет, так Семен Михалыч в одной из них скрепки держал, а в другую всякую денежную мелочь сбрасывал. И перед зарплатой ее выгребал. А в башне, среди зубцов, торчали авторучки и карандаши.

Семен Михалыч этим монстром очень гордился. Приподнимет его за один край (с усилием) и сунет под него какую-нибудь важную бумагу. Так она и лежит, придавленная. Пока станет не важной. И не отправится в корзину для таких же не важных бумаг.

Вот и наша загадочная схема оказалась придавленной знаменитым письменным прессом.

Мы долго прикидывали, как ее похитить. Пока она в корзину не отправилась. (Кстати, если бы это произошло, то одной нераскрытой тайной осталось бы больше на нашей земле. Это мы, конечно, позже узнали. Когда эту тайну раскрыли.) Сначала мы решили зайти в кабинет, отвлечь директора дурацкими вопросами («Как пройти в библиотеку?», например) и незаметно вытащить листочек. Даже разработали, как это сделать: я приподниму прибор, Алешка вытянет схему. Но потом мы решили, что это не для нас. Это слишком просто. И слишком опасно. Если директор вдруг заметит, то он сразу решит, что схема – дело наших рук. И подозрение в краже денег свалится на нас. Нам это не надо.

Потом Лешка придумал:

– Дим, мы ее как рыбку из аквариума выловим. Удочкой. Клево? – И он тут же нырнул в стенной шкаф в прихожей, разыскал папины рыболовные снасти и выбрал самый большой крючок. И самую толстую леску.

– Ты еще грузило прихвати, – в шутку посоветовал я. – И червячка приготовь.

Алешка засмеялся:

– Мы, Дим, на хлеб ловить будем. – И вдруг стал серьезным. – Мы с тобой дураки. Ничего у нас с крючком не получится. Не подцепит он бумажку, как ни подсекай. Нужно в самом деле ловить на хлебушек.

Тут я тоже стал серьезным – не люблю дурацкие шутки.

Но Лешка не шутил. Он достал из кармана жвачку, засунул ее в рот и начал «обрабатывать».

Жевал, жевал… Я ждал, ничего не понимая. А он вынул жвачку и шлепнул ее на свою тетрадь. Она смачно прилипла. Навсегда.

– Понял, Дим?

Теперь понял.

Глава 4

Удочка со жвачкой

На следующий день весь первый урок я соображал. Совсем не то, что требовалось Бонифацию, нашему учителю литературы. (Поясняю: Бонифаций он потому, что весь курчавый, как известный лев из мультика, всегда в свитере до колен, который ему связала любимая мама, и потому, что любит на свете, кроме мамы, только нас и всемирную литературу.)

Лешкина идея со жвачкой мне понравилась. Но я сильно сомневался, что комок жвачки прилипнет к листочку – веса не хватит. К тому же этот листочек надежно придавлен чугунной тяжестью. Нужно другое решение. Я думал…

Бонифаций моей задумчивости не замечал. Он даже, наверное, был доволен моим сосредоточенным видом.

Когда я устал соображать, то стал прислушиваться к его словам. Бонифаций рассказывал об американской литературе позапрошлого века. Марк Твен, Эдгар По, О’Генри…

Что-то меня тут зацепило. Ведь я их всех читал когда-то. И в голове завертелось все вперемешку… Америка. Ковбои. Авантюристы. Жулики. Жвачка.

И почему-то на жвачке я застрял. Стало вспоминаться. Жевательную резинку придумали американцы. Чтобы занять челюсти и мозги. До этого, в старое время, они жевали специальный табак и плевались им в своих салунах. А потом заменили его жвачкой. И нашли ей еще одно применение. У бедных людей даже выработалась новая профессия, не помню, как она называлась.

Эта профессия – сбор монет в водостоках. Уронит какой-нибудь богатый мистер монетку, она покатится и провалится в водосток, прикрытый железной решеткой. И там много таких монеток накапливалось. Но как их доставать? Однако мысль человеческая в добывании денег не стоит на месте. Придумал кто-то один, а пользоваться стали многие.

В то время в Америке даже бедные люди ходили с тросточками – вспомните Чарли Чаплина. Вот такая тонкая тросточка с комочком жвачки на ее конце и стала орудием доставания денег. Тросточку просовывали между прутьями решетки, крепко прижимали комочек жвачки к монетке – она прилипала – и вытаскивали ее из водостока.

Тут Бонифаций что-то заметил в моем радостном взгляде. Он, оказывается, уже перешел к библейским сюжетам и ехидно спросил:

– Вот Дмитрий знает ответ на этот вопрос. Скажи нам, чем Давид поразил Голиафа?

– Тросточкой! – ответил я.

Смех в классе…

На переменке я сказал Алешке:

– Тащи швабру.

– Зачем? Артоша велела?

Я коротко объяснил свою идею. И добавил, что концом швабры мы сможем отодвинуть чернильный прибор и освободить от его тяжести записку.

Алешка, не говоря ни слова, помчался к нашей уборщице, тете Мане.

Я ждал его в кладовке.

Алешка ворвался так, будто вроде ведьмы прилетел на этой швабре. И только что с нее соскочил.

– Порядок? – спросил я.

– Еще какой! – похвалился Алешка. – Меня с этой шваброй Артоша засекла.

Только этого нам не хватало!

– Что ты сияешь?

– А я, Дим, у нее теперь любимый ученик. Вроде Валечки Баулина.

Оказывается, Артоша перехватила Алешку со шваброй, когда он пробивался через толпу отдыхающих после урока:

– Ты куда? Ты зачем?

Алешка сказал правду:

– Бумажку одну подобрать.

– Молодец! А вы все – лентяи. Вам бы все баловаться, а вот Оболенский чистоту наводит.

– Она, Дим, – сказал Алешка, – до сих пор меня хвалит. Никак не остановится.

Но швабра нам не помогла – коротковата оказалась.

Алешка призадумался, решил:

– Пошли в спортзал. Что-нибудь тяжеленькое найдем.

Мы захватили швабру и пошли в спортзал.

– Отлично! – обрадовался наш физкультурник, который заставлял нас бегать сто кругов по сто километров. – Метите от шведской стенки до третьего урока.

– Щаз-з! – сказал Алешка, когда он вышел. И спрятал швабру под мат.

Осмотрелся:

– Во! То, что нужно.

У шведской стенки стояла пудовая гиря. Алешка попытался ее поднять.

– Леска не выдержит, – сказал я. – И в дырку гиря не пролезет.

– А что делать? – Алешка немного растерялся.

Но ненадолго.

– Дим, ты пока учись за нас двоих, а я домой сбегаю. Там что-нибудь найду. Утюг какой-нибудь.

На третий урок он опоздал. Но «что-нибудь» нашел. Папину гантелю.

– Теперь получится, – сказал Алешка.

В общем, каждая переменка у нас весело проходила.

Но задачу мы выполнили. После четвертого урока. Забрались в кладовку, заглянули в кабинет. Директора не было, листочек со схемой заманчиво торчал из-под неподъемной скалы письменного прибора.

– Жуй! – приказал мне Алешка, сунув в руку жвачку. – Как следует жуй. Только не проглоти, у меня больше нет.

Я старательно, как верблюд, заработал челюстями.

Алешка тем временем обвязал гантелину за один конец, под головкой.

– Давай скорей! – поторопил он. – Переменка кончается.

Я налепил жвачку на гантелину, Алешка стал опускать «приманку» вниз.

– Сейчас мы этого монстра немного сдвинем, – сказал Алешка. – И все!

И он стал раскачивать висящую над столом гантелю. Все больше и больше. Чтобы она легонько стукнула по башне и сдвинула прибор.