Тагари бездумно повел глазами по сторонам, не решив еще, в какую сторону направиться. Брат следовал за ним; может, изменить порядок и позвать его с собой в обход?

Взгляд словно зацепился за что-то, и не просто: так напарываются на острый сук или гвоздь. То же лицо, какое привык видеть год за годом, какое увидел и в последний раз — на полу, в луже крови, только сейчас чистое — и глаза чуть прищурены, а были неподвижно-распахнуты. На губах чуть заметная улыбка торжества; именно в этот час, тяжелый для Тагари явился призрак — ему было отчего улыбаться.

Рука генерала сама двинулась не то к поясу — с анарой в военном лагере не расставался, не то к сердцу.

Кэраи с проворством и силой, неожиданными для него — придворного, главы чиновников — эту руку сумел удержать.

— Мне показалось…. — Тагари перевел дух, повертел головой, но теперь видел лица другие, хоть и тоже знакомые.

— На нас смотрят, — тихо и быстро сказал младший. — Мне почудилось то же, что и тебе, но я разглядел — это игра света и тени. И прибавил, словно бы с неохотой, пока Тагари вглядывался в стоящих — а верно, кажется, вон тот парень похож, и впрямь тень упала:

— Здесь у тебя на севере сплошные мороки. Насмотрелся, пока доехал…

Напряжение спало. Несмотря на тяжелую весть, Тагари усмехнулся и зашагал дальше. Что ж, для человека из города доехать сюда и впрямь подвиг, и нечисть будет мерещиться за каждым кустом. А у него есть дела поважнее…

**

Луна сегодня казалась особенно холодной, и тени бросала совсем черные. Может, ей неприятно было, что полтора десятка рухэй подобрались едва ли не к самому монастырю? Может ли оказаться так, что на родине луна другая?

Солдат потер ладонью лицо, отхлебнул воды из бежавшего у ног ручейка. Лезет же в голову всякая чушь, когда прешься сквозь завалы и чащу без отдыха.

Караульный был человеком, достойным доверия, и, несмотря на усталость, спать не собирался. Он пристально вглядывался в темноту, вслушивался в трески и шорохи, и не заметил, как веки его смежились. Но даже заснувшему ему чудилось, что он наблюдает за лесом.

А меж тем мрак между двумя стволами еще немного сгустился, а потом стало ясно, что это не дух, а всего лишь человек, одетый в темное. Он шагнул на поляну, обошел спящих, вглядываясь, словно ища что-то. Потом наклонился, вытащил из поясной сумки десятника лист бумаги, и так же тихо растворился между деревьями.

На сей раз Энори обошелся без костра, когда вызвал из гребня Яаррин.

— Что ты делаешь? — спросила женщина, зябко передернув плечами. Мерзнуть она не могла, но лунный свет, заливавший полянку, казался ей ледяным.

— Соскучился по цветам, — бросил Энори; он сидел на траве, складывая из бумаги лилию. В ночи она казалась настоящей, почти, если бы не…

— Какая-то карта? — присмотрелась Яаррин, заметив росчерки на бумаге.

— Верно.

— О, вот и еще одна… — подняла лежащий на траве листок. — Не понимаю в картах… это же горы?

— Места, где мы находимся.

— Но ты был на стоянке рухэй, значит, украл у них.

— Я их и рисовал, — сказал Энори равнодушно, забирая у Яаррин листок и складывая для второй лилии. — Если ничего не изменилось, где-то там есть еще последняя часть отряда, надо наведаться к ним… попробую сделать розу.

— Недолго же длилась твоя помощь. Что изменилось?

— Я их провел, куда обещал. Обратно… не нанимался.

Яаррин хмыкнула. Втянула воздух тонкими ноздрями:

— Одна стоянка неподалеку. Ты же не просто поболтать меня вызвал?

— Пугни их как следует, но не трогай, — сказал Энори, откладывая недоделанный цветок и вертя в руках гребень. — Пусть потеряют направление.

— Решил поиграть? — усмехнулась женщина.

— Не знаю пока. Не хочу их в этих горах… но и убивать не хочу тоже, — прибавил он, быстро глянув на лицо женщины — та едва ли не облизывалась.

— Мне нужна пища. Я голодала довольно давно, с тех пор, как закончились схватки и началось отступление.

— Не ври мне, ты развлекалась, гуляя между лагерями, и получила довольно. Впрочем, можешь взять одного из этих, так они быстрей побегут.

— Ну, спасибо, что бросаешь кусок. Сам все еще держишься? То, что ты решил брать взамен, все равно что свет гнилушек по сравнении с солнцем.

— Может быть. Мне пока не надоело, — ответил Энори рассеянно, продолжая поворачивать гребень в разные стороны. Яаррин это беспокоило, хоть ничего угрожающего не было в движении пальцев.

— И ты ради этого вернулся в Эннэ? — спросила она с сомнением. — И что намерен делать дальше?

— Иди уже, — сказал он, и это прозвучало не то разрешением, не то повелением. И снова принялся за лилию. Хоть и складывал так, чтобы знаки и контуры все пришлись на внутреннюю сторону, они все же проступали невнятными пятнами. Неприятно было Яаррин смотреть на бумажный цветок — словно настоящую лилию тронула черная плесень. Она поспешно ушла, подгоняемая не только голодом.

**

Небеса, дарившие хорошую погоду, заупрямились, и два дня подряд проливались обильным дождем, когда Лиани и брат Унно снова свернули в горы Юсен. Из-за ливня наполнились ручейки, стали стремительными речушками, и путникам пришлось задержаться еще немного, отыскивая надежный путь. Но за это время они набрели на несколько небольших деревень и на сей раз не стали прятаться от новостей. Благо, ничего особо страшного и не звучало.

О рухэй тут знали, их сильно боялись, но «полностью сожженные поселения всего за полдневный переход отсюда» оказывались целыми, зато там уверенно говорили о другом разоренном месте. И, конечно, на чем свет стоит кляли свои же северные войска.

— Сороки, а не люди в этих горах, — бурчал монах себе под нос, — слухи разносят…

— Слишком уж много они знают для просто слухов, — вслух думал Лиани — ему немного полегчало с тех пор, как самые страшные байки раз за разом оказывались вымыслом. — Кто-то, я думаю, постарался, рассказывая новости местным. Эту бы сволочь… Так опорочить человека, сдержавшего лавину на севере!

Недалеко от Эн-Хо обоим уже было не по себе сейчас все наконец станет ясно. Они даже шли чуть медленнее, и, зная, что не время еще, все-таки всматривались в прогалы между деревьев, и в каждом почерневшем упавшем бревне готовы были увидеть тело убитого.

Сухое дробное звяканье раздалось в воздухе, затем козье блеянье, потом по склону посыпались козы — сбегали, вскидывая задние ноги, мотая бородками. За стадом на тропу вышел пастух, сам угловатый и верткий, будто коза. Почтительно поклонился, увидев монаха.

— Не в наш ли монастырь идет святой брат?

— В Эн-Хо? Он цел, хвала Небесам?

— Еще как цел, спасибо молитвам отца настоятеля, святой братии и вещей девы!

— Что за дева? — заинтересовался брат Унно.

— Ее, говорят, послала Заступница, — охотно начал пастух. — Она видит сны, в которых будущее предсказывает, этого даже отец настоятель не мог, говорят…

Заканчивал речь он уже перед кустами и козами. Путников будто смыло.

— Отпусти мой рукав! — возмущался брат Унно, едва поспевая за Лиани. — То есть брат смиренно просит. Мог бы хоть не на людях! Ишь, выздоровел!

До стен и пристроев монастыря оставалось не более часа.

**

Нээле снилось, что она снова в холмах после гибели Тайлин, и Лиани увезли, и неоткуда ждать помощи. Время сместилось, все произошло одно за другим, сразу. А она шла, не зная куда и зачем, и ей мнилось, будто она давно умерла, и призраком бредет по земле. Ветер дул сильный, дождь сыпал, мелкий, холодный, словно осенью. Вокруг бугрились холмы с трещинами в склонах, черных, как после пожара. Смеркалось. А потом она увидела свет, будто костер или окошко в доме; на свет побежала. Споткнулась — и чья-то рука подхватила девушку.

— Куда ты спешишь?

— Я должна помочь… вдруг там я найду тех, кто сможет…

Повернула голову, пытаясь понять, кто говорит с ней. Увидела: за спиной не холмы, там высилась ограда монастыря; фигуры Опор сейчас отчего-то напомнили могильные камни.