— Слава Небесам и Заступнице!

— Зря ты так, моя защита дорогого стоит, — отметил он.

— Дорого стоит пересечься с тобой! Но о тебе хватит, я хочу говорить о мальчике. Если поможет твои рисунок и мои слова и травы, он… выживет без тебя?

— Он уже не так болен, как раньше. А если ты о другом… должен. Он ведь все-таки человек, — ответил Энори с неожиданной тоской в голосе. Подошел к окну, постоял там, чуть склонив голову. Вот заметят его из сада… А, пусть. Им обоим это без разницы.

Свет лампы на прикроватном столике не доходил до окна. Силуэт-тень…

Нередко видела его здесь, но — другим. Задумчивым, веселым, жестоким, ласковым… Множество масок. Еще одна?

— Когда я пришел к людям, я не знал ваших сказок. Никаких не знал. Потом послушал, что вы рассказываете… Они правдивы в одном — тем, кто не человек, нельзя жить с вами. Не получится. Можно играть с вами, убивать, но нельзя с вами жить.

Лайэне ощутила смятение, так надломленно прозвучал голос. Не ведись на это, дуреха! Он бы затмил величайших актеров, потому что он умеет быть искренним в каждой маске…

— Тебе словно бы немного меня жаль. Так странно, — отметил он, не поднимая головы. Но молодой женщине показалось — он чуть улыбается. — И тебе странно, верно? Почему, Лайэнэ? Что изменилось?

— Ничего, — вздохнула она, — Между нами есть одно сходство — ты умеешь чувствовать людей, и нас учили этому. Только на разное направляем это умение.

— Ты, не все подобные тебе.

— Не все; будь я другой, не попалась бы так легко в твои сети.

— Другие еще быстрее попадаются. У человека много струн, на которых легко сыграть. Да, есть те, у кого эти струны сгорели. Но ты не назовешь человеком огарок?

— Смотрю, ты приходишь в себя, — сухо отметила Лайэнэ.

— Позволь мне остаться сегодня здесь. Ведь ты все равно не покинешь город до открытия ворот.

— Зачем тебе это?

— В тебе нет ненависти и страха, мне это очень нужно сейчас.

Подумав, она сказала:

— Оставайся. Хоть буду знать, где ты и чем занят. Но не рассчитывай на мою близость — я не настолько добрая.

— Спасибо и за это.

Была уверена, что глаз и на миг не сомкнет, и немного тревожилась, как бы он не заставил ее уснуть. Энори застыл у окна, глядел на ночной сад, и, верно, видел в нем каждый лепесток у цветов. А она маялась — говорить с ним не хотелось, книга не помогала отвлечься.

— Почему бы тебе не отдохнуть хотя бы час? — спросил он, не отворачиваясь от созерцания сада. Ветерок, проникавший в окно, шевелил тонкие прядки, при свече они казались рыжеватыми.

— Ни в коем случае.

— Тебе не надо сейчас сражаться со мной. Час, или два — так будет лучше. Обещаю, я тебя разбужу, и ничего не случится за это время. Раз уж ты настолько хорошо меня поняла, должна знать и то, что я не вру.

Ничего лучшего Лайэнэ придумать не смогла, и удобней устроилась на подушках, полусидя, чтобы сразу вскочить, если что. Задремала почти сразу, и было хорошо и спокойно, почти уютно. Может, просто устала, а может, гость постарался. Вот всегда бы он был таким…

Он сдержал слово — разбудил еще до рассвета, как раз упала последняя песчинка на отметке двух часов.

— Собирайся, я тебя провожу.

Потом, когда она катила в повозке, уже по дороге к Лощине — одна, Энори счел за лучшее не показываться рядом — слово за словом вспоминала их разговор и досадовала — надо было потребовать с него клятву совсем исчезнуть, или что-нибудь вроде этого. Ведь он, похоже, в самом деле мог рассчитывать только на нее, и в помощи нуждался. Хотя он отлично умеет играть словами, и не стоит думать, будто миг слабости реально что-то изменит. Он обещал не трогать Тайрену, и то спасибо.

Ей стало смешно. Во многом это были последствия пережитой ночи, но она искренне смеялась и над тем, в каком раскладе фигурки стали на доску.

«Тот, кто по долгу родства обязан защищать этого мальчика, не давал мне быть с ним, а тот, кто пытался убить, просит ему помочь».

Двое из раненых умерли к вечеру, когда брат Унно с пострадавшими добрался до Сосновой. Тем, к счастью, было получше, и состояние еще несколько раненых в крепости внушало надежду. Балки наверху продолжали тлеть, ветер разносил дым, но к нему уже все привыкли.

Тела старших командиров пока перенесли в подпол, для них надо было подобрать отдельное место. Погибших солдат похоронили, неподалеку нашли общую могилу рухэй. Ее попытались еще больше засыпать, словно захватчики могли выбраться из земли.

Там же рядом, близ своих, схоронили и молодую подругу командира Таниеры, Сайэнн. Место отметили длинным плоским камнем с высеченной ивовой веткой. Смерть эта опечалила многих, а Кэйу и вовсе придавила к земле.

Пока с трудом, но понемногу налаживали быт. Из близкой деревушки подошли еще несколько человек, принесли еду, тряпки для перевязок. Воды было вдосталь, вскоре котелки висели на огне, готовилась немудреная похлебка. Что могли, понемногу приводили в порядок.

Жизнь пробивалась, как росток на гари.

Брат Унно отыскал Лиани на заднем дворе, уже в сумерках; он разбирал, какое оружие уцелело.

— Немного даже чужого осталось, — сказал, вертя в руке массивный тесак. Примерился, удобно ли им орудовать.

— Не навоевался, — проворчал тот, и добавил: — Не хотелось этот дрянной пояс сюда тащить — хватило своих мертвецов, но больше пока некуда. Сразу идти в монастырь, так душа эта беспокойная хочет с тобой поговорить. Там, у завала, ты толком слушать не мог.

— Не хочу, — сказал Лиани.

— Экий ты нелюбопытный…

— Зато у тебя на двоих любопытства, — довольно резко ответил юноша, и, похоже, язык прикусил — вспомнил, что говорит с одним из святого братства.

— А все же послушать бы, тори-ай обычно лишь пищей интересуются, — задумчиво протянул монах.

— Ладно, все равно стемнело, ничего не вижу. Завтра закончу здесь, — сказал, пока шли к воротам. Они, по-прежнему распахнутые, так и зияли дырами.

Оба, не сговариваясь, решили выпустить нежить только за воротами Сосновой. Хотя Лиани и страшновато было: тут где-то две больших свежих могилы, от такой близости тори-ай может потерять разум, а может, души убитых притянет?

— Ну сам посуди — даже если призраки рухэй и захотят отомстить, свои-то защитники им не дадут. Зря, что ли, полегли? — рассудительно сказал монах, разжигая костерок. И прибавил: А говорить вы будете наедине, так он захотел, иначе наотрез отказался.

— Ну, спасибо…

Лиани через плечо оглянулся на темнеющий лес, близкие стены, ворота, сквозь дыры в которых мелькал свет от внутреннего костра. — А ты, выходит, обратно?

— Да нет, тут, неподалеку побуду. Если что, тебя он тронуть не успеет, пояс-то вот, — погладил тяжелую узорную пряжку.

Ох как не хотелось снова говорить с нежитью… Перед ней уже страха и не было почти, то есть что убьет, не боялся. Но тварь сама по себе внушала жуть, и неизвестно еще, в каком из обличий сильнее. Недолжно мертвым быть среди живых. Почему монах не уничтожит пояс? Может ведь, наверняка может, так, чтоб надежно. Но сейчас все смешалось, и сам непонятно выжил ли, нет — может так и лежит под завалом?

Лишь поэтому согласился на разговор. А иначе, будь сам здоровым, попробовал бы отнять у брата Унно вещь и бросить в костер. И неважно, что нельзя поднимать руку на святого человека. Не на него же, на тварь-людоеда. Но монах тот еще крепыш, с ним сейчас не схватиться.

Отвлекся на собственные мысли, и не сразу заметил, что уже не один у костра. Да… вот жуть впереди себя тори-ай не высылают, подкрадываться тихо умеют. Лицо мужчины не изменилось, значит, все еще сыт.

— И как часто вам нужна пища? — спросил Лиани неожиданно для себя.

— Если много, то реже, — вежливо улыбнулась тварь.

— О чем ты хотел рассказать?

— Все о том же. Ты ведь помнишь нашу беседу об Энори и том, кто он есть…

— Вот уж кто сейчас интересует меня в последнюю очередь!