— И как они намерены меня отыскать? — удивился Энори.

— Гребень. С ними… муж этой женщины. Он ради нее дал согласие…

Помянутый гребень появился в руке Энори словно из воздуха, блеснув камешками. Хрустнула резная кость.

Нээле ахнула.

— Что тебя испугало?

— Так… быстро…

— Незачем ждать, чтобы они нашли мой след.

Девушка не сводила глаз с обломков, упавших в траву.

— Она… умерла?

— Более-менее. Тебя это так потрясло?

— Я просто…

— Вижу, — с коротким вздохом он подобрал обломки и бросил на погасшие за ночь угли. — Ты же сама сделала то же самое год назад.

— Я спасала свою жизнь.

— А я нет? Но хорошо, как бы ты поступила с нежитью-людоедом? Что ж, я ведь смогу ее вызвать опять, если понадобится.

— Не надо! — воскликнула девушка. — Оставь уже ее душу в покое!

Он медленно склонил голову, словно в знак почтения… или скорби по той, кто в очередной раз умерла.

Нээле молчала, избегая смотреть на костровище — и тянуло посмотреть на них, туда, где поблескивало черное костяное кружево. Он же прав. Но Энори с этой женщиной… были союзниками? Или нет? Но он прав…

— Ты сдержишь слово? — спросила онемевшими губами. — Мои друзья…

— Я сделаю так, чтобы они не мешали мне, но постараюсь устранить помеху без вреда для них. Такое тебя устроит?

— Пообещай, что в любом случае… не тронешь их души.

Тишина повисла, кажется надо всем лесом, только невдалеке сорока потрескивала и где-то захлебывалась тонкой трелью неведомая птичка.

— Хорошо.

И снова тишина, сорока и птичка. Так бы всегда.

— Возможно, тебе тоже придется что-то им объяснить. Ты к этому готова?

Нет, разумеется. Как им в глаза-то смотреть?

— Да, готова.

Так быстро — еще кажется, и не было ничего. Было… Слово — как упавший с дерева лист, еще земли не коснулся, но, каким бы ни оставался зеленым, жизнь для него закончилась.

— В Сосновую ты направишься без меня, я выведу тебя на солдат и научу, что сказать. Так будет лучше для всех, и я подумаю, как поступить, и ты.

— Вернешься в Осорэи? — догадалась девушка. — Заговорщики?

Он молча кивнул.

— И мальчик.

— Он тебе еще интересен?

— Он умирает, — тихо отозвался Энори. — Я дал ему много сил, но меня рядом нет…

Девушка не решилась продолжить расспросы, вспомнила о другом:

— Но если меня решат забрать из Сосновой… друзья? — имя выговорить не смогла.

— Ты же не маленькая. Не пойдешь, и все. Твой свободный выбор, разве не так? И еще. Теперь, с этой ночи, на тебе моя метка, — рука девушки непроизвольно вскинулась — то ли поиск, то ли попытка закрыться: — Ты не увидишь. Монастыри теперь не для тебя. Да я и узнаю.

Глаза так и остались сухими. Странно, а ведь раньше слезы текли по любому поводу. Она закрыла глаза, ощутила прикосновение, объятие, нежное, успокаивающее. Едва ощутимый аромат зеленых яблок и хвои.

Словно там, она снова в подвале… снова? Нет, никуда и не выходила.

Не хотелось ни вырываться, ни даже отстраняться.

«Значит, я предназначена тебе. Что ж, это оказалось не так уж страшно. Стоило ли убегать…»

Йони-недотепа был солдатом, сколько себя помнил. Не то что бы он прожил очень долгую жизнь, всего-то перевалило за третий десяток, но еще совсем юного его ранило в голову, и он, как ни странно, выжил, а о прошлом забыл. И, кажется, нечему было огорчаться — по рассказом других, он пришел на службу сиротой и даже братьев-сестер не имел.

Невысокий и хлипкий, он вдобавок вечно попадал в неприятности. В приграничный гарнизон Окаэры, отгонять редких кочевников, разумеется, послали именно его в числе прочих неудачников. Он, возможно, и предпочел бы сражения, но получил лишь всеми забытую крепость среди лысых, покрытых чахлой травой холмов, скудное продовольствие — лучшее офицеры забирали себе — и бессмысленные изматывающие дни. За исключением случаев, когда в карауле находился он — тогда и случались набеги.

Каждый заканчивался выпущенной с обеих сторон тучей стрел и несколькими ранеными и убитыми. Обе стороны оставались довольны — молодые кочевники испытали свою храбрость, а солдаты развеяли скуку.

Да, довольны — все, кроме Йони. Его обычно наказывали то за промедление с сигналом, то за недосмотр, то просто так, по привычке.

И сейчас он был почти счастлив, оказавшись среди лесистых холмов другой провинции, счастлив, несмотря на изматывающие переходы, день ото дня все более злое командование и близость настоящей войны. Он не был героем и даже не был смелым, но очень уж не хотелось прожить жизнь напрасно и ничего не сказать, когда предки спросят его о прошлых заслугах.

Гонял коршунов и ворон, трижды был пустяково ранен, набитой морды и вовсе без счету… за такие заслуги от него отвернутся, пожалуй.

Порой закрадывались мысли и вовсе невозможные — перебежать бы в ставку генерала Таэна, хоть выгребные ямы там чистить. Даже офицеры в окаэрском войске о генерале, хоть и скрипя зубами, все же говорили много хорошего. А солдаты мало что знали, готовы были поверить и в то, и в другое — вот Йони в хорошее и поверил.

Еще два часа назад лагерь сотрясла весть о крупной победе воинов Хинаи — убит был У-Шен. Рухэй уже не отступали, они почти бежали, и, если бы не воля Мэнго, можно было бы праздновать победу.

Простые солдаты Окаэры по большей части радовались — значит, в живых останутся. Радовался и Йони, позабыв, что его удача — особа не просто капризная, а весьма призрачная.

Сейчас он лежал в канаве в темноте, на окраине военного лагеря. Далекое — ночью звуки разносятся хорошо — завывание волчьей стаи не прибавляло радости, хоть и ясно было: ни один волк не сунется к такой толпе людей. Память шевельнулась каким-то не до конца отмершим куском, как всегда бывало при волчьем вое — будто бы пас когда-то в детстве скотину, и серая клыкастая тварь унесла то ли теленка, то ли товарища…

В канаве Йони очутился вовсе не по своей воле. Он, доказав в очередной раз свою невезучесть, проспорил в игре, покрыть проигрыш было нечем, и теперь обязан был принести ветку красного кустарника со склона холма. А кустарник, вот незадача, рос за линией караулов. Если его поймают — а это будет наверняка — дешево он не отделается…

Как ни странно, из лагеря удалось выбраться довольно легко, дозорные смотрели на холмы, а не себе за спину. Луна рисовала повсюду черные тени, словно указывая на множество расщелин в земле. Далеко отползти Йони не успел, услышал тихие голоса и сразу нырнул в канаву на самое дно.

Люди — их было двое — пришли со стороны сторожевой вышки, снизу подсвеченной факелом. Шагах в пяти их разговор уже не был бы слышен, но увы, Йони прятался ближе.

Господина главнокомандующего Кая он узнал сразу — его лицо, пока шел, ненадолго осветили и факел, и луна, за личность второго поручиться не смог бы. Они говорили о провинции Мелен. Йони с трудом представлял себе, где находятся эти земли, знал только, что тамошнего правителя нередко ругали за трусость, и прибавляли: мол, и спасибо за это — вся слава достанется Окаэое.

— Глава Мелен не интриган, а самый обыкновенный трус. Он только из малодушия отказал в помощи, хотя кому как не ему быть заинтересованным в крепких границах севера! А когда все же решил-таки направить людей, ему запретили, иначе знамена Мелен уже вовсю развевались бы в этих долинах. Но ему, если верны сплетни, послушание уже не поможет. Новое имя уже прозвучало. Возможно, пока мы тут болтаем, прежнего семейства нет в живых, во всяком случае, мужчин.

— Но что же они совершили настолько серьезного? — прозвучал второй голос, слегка сиплый надтреснутый, колокол; Йони узнал командира третьей ступени, среди солдат прозванного Костью-в-горле, человека весьма сурового.

— Как что? Не оказали помощь, — говорящий коротко закашлялся, скрывая то ли неуместный смех, то ли еще более неуместное недовольство.

А Йони еще больше вжался в канаву — нет бы напороться на офицеров нижнего звена, нет, везет, как утопленнику! Уж эти двое его точно не пожалеют. Такие разговоры в шатрах не ведутся не потому, что кому-то захотелось подышать свежим воздухом. И не потому, что кто-то не боится возможной стрелы.