Из каждого дома ушло примерно по десять человек, наш Южный округ лишился восьмерых, но нас и было меньше, чем остальных. И, к сожалению, в основном уходили ребята и девушки из небогатых семей. Им не хватило знаний, таланта, привычки к многочасовому умственному труду и навыков быстрого письма.

Многие плакали, особенно девушки, и я понимал их. Здесь они, возможно, впервые почувствовали себя людьми, не хуже любых благородных и знатных. А теперь им снова придется вливаться в систему сословий, кланяться перед всеми, кто старше или богаче. Девушек, скорее всего, в ближайшее время выдадут замуж, и всю оставшуюся жизнь они будут вспоминать эти несколько недель как дни наибольшей свободы, дни, когда они были наравне с мужчинами.

В первый же день четвертой недели у меня наконец случился прорыв в начертании. Я смог создать круг из Ки, не прорисовывая его руками. До этого я все время пытался представить его уже готовым, большим и в отдалении от себя, но никак не мог вообразить, как из моего тела выходит Ки в нужной форме. На этот раз я создал мысленно крошечное колечко в районе живота, влил в него энергию и толкнул от себя так, чтобы оно встало там, где нужно, и при этом как бы разворачивалось и утончалось. И это сработало!

Мастер печатей, глядя на него, застыл с открытым ртом, а потом взорвался эмоциями. Он бегал по комнате, яростно жестикулируя, набрасывался на меня с объятиями и что-то быстро говорил на черепаховом языке. Я выучил несколько слов и уже немного понимал его речь, но на такой скорости смог узнать лишь «спасибо».

Когда учитель успокоился, он потребовал подробно рассказать, что и как я делал, о чем думал, что чувствовал, а потом отметил, что прорыв мог случится еще и потому, что я избавился от страха за своего друга и сосредоточился на задаче.

— Ты понимаешь, это только начало. Круг — самое простое в начертании. Сегодня создавай только круги. Десять кругов!

На следующий день я узнал, что он перестал заниматься с учениками из Западного и Восточного домов, не выгоняя их, впрочем, из личных. По сути, он перевел их в номинальные по примеру Кун Веймина, так как Ки, которую раньше выдавал им, стал тратить на меня, но оставил за ними неприкосновенность.

Более того, я посчитал и понял, что Мастер печатей выдавал мне больше Ки, чем должен был. Скорее всего, этот фанатик тратил свои собственные средства ради достижения мечты. И, глядя на его упорство, мне не раз хотелось признаться в том, что подобные жертвы не нужны, что я могу тратить Ки столько, сколько захочу. Но я боялся.

Он был настолько ученым, что узнав о даре, легко мог бы усыпить меня и препарировать, только чтобы удовлетворить свое любопытство. Пару раз он даже намекнул, что хорошо бы привести к нему Теданя, дабы опробовать пару занимательных идей.

Я неоднократно думал, кому бы в Академии я смог бы рассказать о том, что я идеальный донор, и понял, что никому.

Нет, я уже не опасался стать обычным источником энергии, здесь не было людей, думающих только о собственном обогащении. Тут ситуация была посложнее. Все преподаватели, кроме, пожалуй, учителя иностранного языка, были со странностями, и у всех них была какая-то большая цель, ради которой они пойдут на любые преступления.

Мастер печатей готов отдать деньги, личную Ки, время и, если понадобится, пожертвовать работой в Академии ради доказательства своей теории. Командующий думал лишь о воинской славе и полагал, что каждый человек должен отдать самого себя на благо армии. Идущий к истоку познавал мир и людей через боевое искусство. Кстати, ему мой дар был бы безразличен. Или он бы попробовал разработать новое направление в работе с копьем, при котором учитывается бесконечный источник Ки.

Но кому я точно не хотел бы открывать свой дар, так это Кун Веймину. С каждым занятием я всё больше ощущал, что этот человек создал Академию не ради просвещения народа и не ради развлечения. У него была какая-то цель, настолько важная и настолько желанная, что ради нее он готов потратить сумасшедшие средства и по меньшей мере с десяток лет своей жизни. Академия была для него лишь средством достижения цели. И если вдруг мой дар хоть как-то сможет помочь ему, никто и никогда в мире больше не услышит про некоего Юсо Шена.

Если будет нужно, он уничтожит всех, кто знаком со мной, даже Джина Фу, даже весь торговый дом «Золотое небо». И я был уверен, что у него хватит возможностей сделать это.

Я был знаком со многими сильными людьми: Мастер, Джин Фу, Харскуль, Швабра, семья Ма, основатели Академии боевых искусств, тот странный чиновник, что напал на меня, госпожа Ясная Мудрость, Старшая сестра. Но больше всего я боялся оказаться на пути Кун Веймина, хотя тот никогда не выказывал жестокости и несправедливости.

Затем мы с Мастером печатей перешли на создание первых печатей, и это было сродни изучению начертания с нуля. Я мысленно прорисовывал их снова и снова, пока не убеждался, что мог представить их в точности, как они должны быть. Но разворачивать узорчатые печати с мелкими элементами оказалось сложнее, чем простой круг. Стоило забыть о какой-то детали, как печать рассыпалась. В дальнейшем мы выяснили, что на проработку одной печати уходило от трех до шести дней, зато потом становилось легче, и ее создание удавалось в двух случаях из трех.

Но для массивов это низковато, ведь даже простейший массив состоит из трех печатей, а значит, вероятность его удачного создания будет всего лишь около тридцати процентов, что совершенно не годится для магической дуэли. А если там будет больше печатей?

Поэтому мы решили не торопиться и сосредоточиться на отработке каждой печати, чтобы довести вероятность успеха хотя бы до девяти из десяти.

За всеми этими событиями я немного забыл про идею объединения нашего Южного округа. Ни у меня, ни у Мэй, ни даже у Теданя не было времени на общение и помощь сокомандникам. После первого турнира, после тех чувств, что охватили нас от победы, я хотел поделиться сцепками заклинаний, что подобрала Мэй, но так и не смог. А ко второму турниру заметил, что наша группа незаметно разделилась на несколько частей.

Первая и, как ни странно, самая сплоченная группа состояла из благородных во главе с Джианом, он так и не простил мне критику своего сочинения. Во второй были простолюдины, что тянулись больше к Теданю, они восхищались его умом, смелостью и безграничной уверенностью в себе. Пожалуй, я тоже принадлежал к ним. И отдельно от всех существовала самая странная пара на свете — Уко и Ян.

Все из Южного округа пристально наблюдали за тем, как Ян из одного из древнейших кланов Киньяна выполнял условия спора. И это было необычно.

Когда Уко пришла на занятия в одежде Яна, а он шел за ней следом, как и полагается слуге, Мэй передала мне по мысленной связи:

— Он совершенно не понимает работу слуги. Делает всё так, словно господин — это он.

— Почему? — шепнул я. Вроде бы заботиться об одежде господина — дело прислуги.

— Хороший слуга в первую очередь выполняет пожелания хозяина, а Ян делает то, что захочет, не считаясь с мнением Уко. Думаешь, она хотела носить его одежды? Хотела, чтобы Ян стал изгоем среди своих? Хотела, чтобы у нас возникли неподобающие мысли об их отношениях? Он не пытается понять ее, а творит добро, исходя из своих представлений. Это мерзко!

И я не мог не согласиться с Мэй.

После окончания проспоренной недели Ян продолжал следовать за Уко. Он вычеркнул себя из общества благородных, не сближался с другими ребятами, лишь со мной иногда перекидывался парой фраз. Он в чем-то повторял поведение Уко, которая с самого начала отделила себя от всех остальных.

Впрочем, хотя Тедань почти не уделял времени ребятам, они видели его старания по изучению иероглифов, и уже одно это заставляло их работать усерднее. Кроме моего друга, в нашей группе неграмотных больше не было, так как городские дети могли посещать школы и знали грамоту, в отличие от деревенских.

Да что говорить про остальных! Я и сам восхищался своим другом.