Кривой согласно кивал, боясь рассердить этого странного мальчишку.

— Запомнишь, сколько заплатил в каждой из них, и потом перескажешь мне.

— Но у меня нет таких денег.

— Возьми, — Байсо тут же вытащил маленький мешочек и передал ему. — Обязательно торгуйся. Чем больше сдачи ты мне принесешь, тем больше я тебе заплачу. И учти, я знаю цены на еду. Если попробуешь обмануть…

— Нет. Я все сделаю!

— Пойдем! — кивнул Байсо Сиволапу. — Камнесвет принес? Давай.

Когда Байсо вечером возвращался домой, то заметил, что все дети во дворе провожают его странными испуганными взглядами. Он же не запретил Кривому рассказывать про себя. Одна отважная девочка даже осмелилась подойти к нему и спросить:

— Это правда, что ты умеешь превращаться в дракона и прилетел из столицы?

Байсо улыбнулся, как быстро же переврали его слова, даже дня не прошло, и стащил шапку, показав белые, как снег, волосы. Дети тут же отшатнулись, зашептались. До него донеслись такие фразы как «смотри, и правда белые», «значит, он на самом деле Бохай», «а Кривой не врал».

Девочка хоть и побледнела, но не отступила:

— Говорят, ты платишь за задания. Я тоже хочу заработать.

— Хорошо. Завтра утром поговоришь с Сиволапом.

Кто-то из детей сбегал за Кривым, тот мигом примчался и притащил пару мешков. Из них он доставал разноцветные полотняные мешочки и называл лавку, сколько он заплатил, сколько удалось сторговать. И передал почти пустой мешочек с монетами. Байсо открыл его, быстро подсчитал, сколько сдачи ему должно было вернуться с учетом слов Кривого, и сказал:

— Ты забрал себе два мао. Один верни, второй можешь оставить себе. Если бы ты мне не соврал, то забрал бы оба.

— Я не брал, — выкрикнул Кривой и оглянулся на детей вокруг. — Не брал. Я же не вор!

— Хорошо, — кивнул Байсо. — значит, тебя обманули в лавке. На два мао! Ты что, ребенок, чтобы тебя обманывали?

Затем Байсо сел рядом с Кривым и медленно проговорил с ним расчеты. Сколько денег было изначально, сколько он в каждой лавке потратил, сколько должны были дать сдачи, какой итог. И покрасневший от злости и обиды Кривой согласился, что его обманули.

— Значит, ты сегодня поработал бесплатно.

Постепенно все дети с этой улицы начали работать на Байсо-Бохая, но все задания он давал либо через Кривого, либо через Сиволапа. Он платил совсем чуть-чуть, по несколько цяней, но это были настоящие деньги. Кто-то из детей покупал себе лакомства, кто-то откладывал на будущее, кто-то отдавал родителям.

Задания были разными: следить за воротами и всеми входящими, посмотреть, к кому приехали эти люди, где остановились, как их зовут. Следить за лавками и посмотреть, откуда завозят товары. Узнать, кто живет в том или ином доме. Сходить купить что-нибудь определенное. Узнать у родителей про шахты. Собрать все страшилки про горы или про призраков.

Мама Бохая изменилась неузнаваемо. У нее появились теплые вещи, она теперь всегда улыбалась и беспокоилась о своем сынулечке Бохае, радовалась, что у него столько друзей.

А потом начали появляться новые задания, например, отнести и подложить под дверь записку или спрятать в определенном месте мешочек с чем-то неизвестным.

Дети на северных улицах не умели читать и писать, школ здесь тоже не было, поэтому Байсо мог не опасаться, что они прочитают его записи.

Ци Киу, как обычно, прочитал записи в торговой книге, пересчитал деньги, выбрал один из товаров и проверил остатки. Осталось лишь погасить свет, закрыть дверь на засов и отправиться на второй этаж, в свою комнату.

Но когда он положил засов на скобы, то увидел, что к нему прикреплена какая-то записка. Лавочник еще оглянулся по сторонам и нерешительно взял листок бумаги.

В последнее время в городе стало как-то неспокойно. Странные разговоры, злые шахтеры, нервные стражники. Обычно такое состояние у людей ближе к концу весны, когда все лавочники потихоньку повышают цены на продукты, и зарплаты шахтеров уже не хватает. Тогда они приходят и умоляют выдать им миску риса в долг. Разумеется, под проценты.

Конечно, в государственных складах запасается зерно для таких случаев, но чиновники предпочитают не отдавать его просто так, а придерживают до конца, чтобы продать оголодавшим людям вдесятеро дороже. А если еще и выплаты начать задерживать под предлогом, что средства закончились, и нужно подождать до прихода каравана, который выкупит все добытое в горах? Но это чревато волнениями. Голодная чернь ради своих умирающих детишек может пойти на многое, поэтому власти, как правило, до предела не доходят. К тому же все уже привыкли, что по весне цены растут.

Сам Ци Киу на месте шахтеров бы закупил продуктов на год вперед и спокойно бы жил, но с другой стороны, платят им настолько мало, что они едва-едва могут прокормить свою семью. Молодые шахтеры, что работают еще в рудных шахтах, могут обеспечить лишь себя да жену, в шахтах с огненным камнем платят больше, поэтому после появления ребенка или двух, они рвут жилы, чтобы их старания оценили и перевели туда.

Если вдруг шахтер погибает, то его семья обречена на голодную смерть. Как бы ни старались их родственники, самое большее они смогут вытянуть лишь одного человека.

Но и шахтеру без жены приходится туго, ведь именно женщины вкладывают свою Ки в обогрев жилья и приготовление еды. А еще чаще всего жены стараются сдавать Ки за себя и хотя бы часть за мужа, чтобы он не ходил на работу ослабевшим. Поэтому женщины тут быстро чахли и старели. Мало кто проживал больше сорока лет: что мужчины, что женщины.

Мальчишки, как правило, с шестнадцати лет начинали работать в шахтах. Они бы шли и раньше, но им платили вполовину меньше, а заставляли горбатиться столько же, сколько и взрослый, потому шахтеры сами не пускали детей туда.

Впрочем, была сотня старейших шахтерских семей, у которых ситуация была получше. Еще когда тут стояла деревушка, они вручную изрыли склоны и сделали там поля, которые с тех пор передавались по наследству старшим сыновьям. Вот у них женщины и дети могли трудиться на полях, хотя большую часть урожая они отдавали государству, но и остатка хватало на то, чтобы продержаться в самые трудные времена. В таких семьях даже умудрялись копить деньги, а не проедать их по весне. Девушки в городе сражались за возможность выйти замуж за старших сыновей из ста семей, но обычно те женились на дочерях из все тех же ста семей. Это делалось по негласной договоренности, чтобы не только сыновья, но и дочки также были избавлены от нищенского существования.

Поговаривали, что скоро участок одной из семей освободится: муж погиб на шахте, сын куда-то пропал, и осталась одна лишь чокнутая женщина, которая вот-вот тоже помрет. Так как раньше такого не было, непонятно, кому отойдут эти поля: то ли среднему сыну из семьи мужа, то ли вовсе станут государственными полями.

Ци Киу часто, глядя на этих замученных людей, благодарил Небеса за то, что он родился в семье лавочника и потому был избавлен от тягот рабочей жизни. Впрочем, у него были и свои неприятности. Помимо обычных налогов ему приходилось дополнительно платить чиновнику от подворного отдела, чиновнику от отдела имуществ, чиновнику из отдела зернохранилищ, плюс ежегодные подарки к дням рождения всех более-менее значимых лиц, также всем своим конкурентам.

Почему же шахтеры разволновались сейчас, в разгар зимы? Цены на продукты, конечно, уже начали потихоньку расти, но пока это не было особо заметно. Откуда-то поползли слухи, что шахтерам недоплачивают, что ставка должна быть выше.

И стражники тоже стали ходить недовольными. Только сегодня приходил уважаемый Кун Ши и придирался ко всякой ерунде. То ли стол слишком грязный, то ли рис мелкий, то ли сам Ци Киу слишком толстый. Пришлось буквально насильно вручить ему сушеную рыбу, которая в их горном городишке стоит немало денег, но и это Кун Ши не успокоило. Он все ворчал, что раз он жизнью рискует на границе, грудью стоит на защите от мерзких бычатников, то и платить ему должны побольше, а не столько же, сколько жителю какого-нибудь серединного городишки.