— Но ведь с тобой пришли только пешие воины и немного всадников, да и по морю могут приплыть только пешие?

— Так и есть. Всадников пока немного, но скоро придут две тысячи из окрестных племён.

— Я нанимал уже окрестные племена, их всех разбил дикарь, из тысячи домой вернулась едва ли сотня.

— Ты мало нанял, но мы ждём тех, кто придёт сюда из Сахары. Племена бедуинов прослышали о большой награде и большой добыче, и стремятся прийти сюда, они не упустят возможности пограбить и захватить с собой как можно больше молодых и красивых рабынь.

— И сколько их придёт?

— Об этом я не ведаю, но не меньше пары тысяч.

— Если придёт две тысячи, то мы сомнём Аксум и развеем силы дикаря по ветру.

Навунастр ничего не ответил, а просто кивнул и, откланявшись, поспешил к своим людям. Он сделал всё, что хотел, теперь оставалось только ждать и собирать людей в единое войско. Они неспроста собирались выдвинуться уже через три дня. К моменту, когда появятся всадники пустыни, они должны оказаться готовыми к битве.

Бедуины запросили большую цену за своих воинов, а их ещё и прокормить нужно, так лучше, чтобы они вступили в бой на следующий день после прибытия и изрядно потеряли в людях. Чем меньше воинов, тем меньше выплат, а в том, что битва окажется жестокой, Навунастр нисколько не сомневался.

Не сомневался, и в то же время не сказал всей правды Эргамену, ведь бедуинов ожидалось не две тысячи, а намного больше. По его предположениям, как минимум, четыре тысячи всадников, а с такими силами они сомнут Егэра и навечно похоронят здесь. Усмехнувшись своим мыслям, он неспешно направился к себе.

Конная, тьфу, дромадарская разведка доложила, что к нам в гости идёт чьё-то войско. Разведчики так и не поняли, чьё, но рассказали, что войско весьма большое. Вариантов в данной ситуации имелось немного: это либо товарищ Эргамен идёт-бредёт решать со мной вопрос о новой битве, либо Египет выставил свои войска. Никаких других армий здесь оказаться не должно.

И всё же, реальность смогла меня удивить. Не думал я и не гадал, как оказалось, что придётся вновь сражаться за прошлые мои подвиги, только совсем с новым противником. Чтобы понять, кто ко мне пожаловал, я лично выехал на разведку в сопровождении большого отряда дромадариев, а выехав, лицезрел множество воинов, среди которых мелькали хорошо знакомые мне одежды кушитов.

Ладно бы только они, там же ярко блестели на солнце бронзой доспехи греческих гоплитов и бросались в глаза непривычные одежды воинов, которых я сразу распознать не смог. Позже оказалось, что по мою душу пожаловали финикийцы, тут-то пазл из догадок и встал на место. Не думал я, что они окажутся готовы на всё, лишь бы отобрать заветный ларец со своими сокровищами из храма Баала. Не думал, а получилось вон как…

Но хуже всего оказалось то, что в надвигающемся войске я увидел множество верблюжьих всадников, которых даже по примерным расчётам выходило не меньше трёх тысяч.

Ну, что же, значит, придётся сражаться за стенами. На моих всадников рассчитывать нечего. Они по моему приказу дадут бой, но итог его практически ясен заранее. Такой перевес в силах просто не даст мне никаких шансов, и всё же, отступать я не буду. Можно убежать со своими дромадариями, но проблему это не решит: вся прибывшая армия пойдёт вслед за мной, чтобы добыть то, ради чего сюда и пришли.

Интересно, Фобос имеет к этому какое-то отношение или нет? Думаю, что нет, тем более, египтян среди них я не наблюдаю, значит, он прорвался в Александрию. Сможет он попасть на приём к Птолемею — неизвестно, но это уже мне не поможет.

Мрачно ухмыльнувшись, я тронул поводьями верблюда и направился к собиравшему возле города войску. Сегодня предстоит вывести всех жителей из города и готовить его к длительной осаде. Жителей жалко, и по этой самой причине им лучше покинуть его пределы, с нами они жизнь свою не спасут. Сдаваться просто так я не намерен, мы дадим бой, да такой, что пришедшие пожалеют, что решились напасть. Людей потеряют, и ларец не найдут.

На следующий день я окончательно понял, против кого мне придётся принять сражение. Прибывшими, как я и предполагал, оказались финикийцы, объединившись с кушитами. Их оказалось очень много, к тому же, с собой они ещё привели огромное количество дромадариев из бедуинских племён или туарегов, непонятно откуда набранных. Одну тысячу таких бойцов мои воины уже уничтожили, но общее число наступающего войска получилось практически в пять раз больше.

С крыши самой высокой башни открывался прекрасный вид на их неорганизованные толпы, больше похожие на разношерстный караван в тысячи голов, чем на служилое войско. Я бы их цыганами назвал, но и на цыган они мало походили. И всё же, их оказалось слишком много, и это, не считая пехоты.

Глядя на гораздо более стройные ряды идущих к городу пеших колонн, я понял, что меня переиграли. Ну, что же, придётся давать бой, решительный и беспощадный. Весь вечер и наступившую ночь я продумывал его план. Первой мыслью было убежать в Аксум, но судя по огромному количеству верблюжьих всадников, это окажется не лучшим решением, они рано или поздно настигнут меня, хуже того, проникнут в практически беззащитное царство. Что станет после этого с Кассиопеей, лучше даже не думать.

Все мои воины находятся со мной, и они же способны нанести колоссальный урон своему противнику. Значит, я приму бой здесь. Всё дело в том, что при численном превосходстве во всадниках мне выгоднее принять сражение у стен города, а само нахождение в осаде невыгодно. Мои воины не привыкли жить в городе, и в случае долгого бездействия, а кушиты с финикийцами, думаю, никуда не торопятся, их моральных дух начнет катастрофически падать. Да и сам город совсем небольшой, тяжело длительно находиться в осаде. Отсюда и напрашивается один-единственный выход. Эргамен принял бой у стен города, и я приму, но перед этим предпримем ночную атаку.

Наступил вечер, немного похолодало, вражеские колонны приблизились на расстояние половины дневного перехода и разбили лагерь. Мои войска стали лагерем напротив главных ворот города, а запасные я приказал забаррикадировать, чтобы никто не мог их открыть самостоятельно, даже изнутри.

Наш полевой лагерь не просто стоял в открытом поле, по моему приказу его обнесли небольшим валом и рвом, то же самое сделали справа и слева от входных ворот, чтобы всадникам стало труднее атаковать. Пусть попробуют, их много, так что, дерзайте.

Когда на землю опустились сумерки, я повёл в атаку своих всадников, большинство из которых являлись лучниками. Каждый из них получил зелье ночного виденья и прекрасно ориентировался в темноте. Пехота же осталась в лагере, готовая вступить в бой, если это понадобится.

Прохладный ветерок со стороны Нила приятно холодил моё лицо, отвлекая от мрачных мыслей. Придерживая верблюда, я всматривался в огни ночного лагеря своего противника. Смотрел, и они мне не нравились, что-то неправильно виделось в них. Я чувствовал, что не зря повёл в атаку своих дромадариев, собираясь дорого разменять их на вражеских всадников.

Жаль, нет в этом мире Змееголового, а то бы он смог подсказать мне, что в этом лагере неправильного. Может, вон тот огромный костёр и дикие крики заживо сжигаемых и явно приносимых в жертву людей, или этот навязчивых запах палёной человеческой кожи?

От этого зрелища у меня прямо зачесались кулаки, и возникло желание напасть и покарать тех, кто решил поквитаться со мной за настоящие и выдуманные обиды. Ну, раз пришли, тогда получайте.

— Вперёд, и с песней! — тихо скомандовал я, мои последние слова были сарказмом, да и произнёс я их едва слышно, так, что никто и не понял. По моему приказу мелкие отряды лучников тотчас рассыпались в разные стороны, чтобы немного позже начать засыпать стрелами то ли спящий, то ли дремлющий лагерь. Последний же отряд остался со мной.

Первые стрелы моих бойцов быстро нашли свою цель, мгновенно разбудив вражеский лагерь. В нём поднялась невообразимая суета и волнение. Каждый хватался за оружие и пытался понять, откуда летят меткие стрелы. А стрелы летели буквально отовсюду. Немного помедлив, я решил напасть на жрецов храма Баала, чтобы поквитаться теперь ещё и с ними, за всё.