— И вместо стриптизерки решили меня туда засунуть? — чуть не расхохоталась Татьяна.

Ее просто трясло от негодования. Она пишет песни, вкладывает в них душу, мечтает, что мир от этого станет хоть чуть-чуть лучше и чище, а ее сажают в торт вместо стриптизерки, чтобы поразвлекать олигарха-именинника!

— Короче, как хочешь! — сказал Бальган, весь красный от гнева. — Я пошел в зал, подожду там пятнадцать минут. Если надумаешь деньги взять и из торта выпрыгнуть, то мне позвони — торт прикатят. Я сюда больше не вернусь, буду в зале.

Он повернулся и вышел. Деньги так и остались лежать на столе. Буквально через три минуты в каюту постучался Алмаз — пришел выпить коньячку перед выступлением. У него в каюте тоже был накрыт стол, но он решил свое угощение поэкономить — выпить и закусить на халяву у Татьяны. Войдя, он сразу же увидел на полу три пачки стодолларовых купюр.

— Чего это у тебя деньги-то валяются? — поинтересовался Алмаз.

— Мне Бальган предложил из торта выпрыгнуть, спеть «Хэппи бездей ту ю» и предложил за это тридцать тысяч баксов, — ответила Татьяна, — а я не хочу…

— Не хочешь за тридцатник дурака повалять? — удивился Алмаз, и глаза его загорелись алчным огнем. — Давай тогда я выпрыгну, мне как раз тридцать тысяч нужны, я хочу себе спортивный «Ягуар» взять, и ровно тридцатника не хватает!

— Да пожалуйста, — ответила Татьяна, — что мне, жалко?..

Алмаз присел возле столика, поднял с пола деньги, распихал их по карманам, но, видимо, карман они жгли, поэтому он сказал Татьяне, что сбегает в свою каюту, там спрячет деньги и вернется, чтобы выпить коньяк за мировую. Как только он вышел за дверь, Татьяна набрала на своем мобильном номер Бальгана и сказала:

— Слышишь, авантюрист, я согласна. Присылай торт!

Олигарх Сметанин, пунцовый от смущения, принимал поздравления от друзей и коллег по «цеху». Он к своим сорока восьми годам добился в жизни того, о чем иной и мечтать не смел, — замки в Европе, квартиры по всему миру, собственные заводы, фабрики, банки, корабли, самолеты и прочее, прочее, прочее. Он нажил огромное состояние, потому что был Великим изобретателем. Нет, он не придумывал лекарства от СПИДа, не изобретал автомата Калашникова, не написал книги, которую читал бы весь мир. Зато он придумал множество схем, с помощью которых можно было взять что-то до поры бывшее общим, объявить это общее своим и владеть этим общим, как своей собственностью, безраздельно. Это он — олигарх Сметанин, Великий комбинатор наших дней, праздновал сегодня свой сорок восьмой день рождения. Как бы там ни пыхтели злобой завистники, ни кричали, что нужно опять все поделить, Сметанин располагал таким количеством денег, что заткнуть рот мог кому угодно.

— Я умный, — любил говаривать он, — поэтому и богатый. И если я стал таким богатым за одну свою недлинную жизнь, то лишь с божьей помощью. Бог мне все это дал, а значит, кто против меня, тот и против бога.

Железная логика эта помогала Сметанину находить выход из любых трудных ситуаций. Но сегодня он старался об этом не думать, ведь и веселиться олигарх тоже умел и любил от души. А иначе зачем же тогда зарабатывать такие огромные деньги, если не тратить их на развлечения?

И вот свет в кают-компании, величиной со спортивный зал средней школы, медленно погас, и П-образный стол, за которым сидели сливки общества, замер. Скрипичный оркестр отличников Московской консерватории грянул обработку песенки Крокодила Гены из любимого мультика олигарха, и в свете прожекторов со стороны кухни появился огромный белоснежный торт, который торжественно катили к сидящему во главе стола такие же белоснежные, как торт, и улыбчивые стюарды. Сметанин радостно захлопал в ладоши, гости поддержали его, а уж отличники Московской консерватории старались вовсю — едва смычки у них не дымились!

На торте горели сорок восемь разноцветных свечей, и полагалось их, естественно, задуть. Торт поставили напротив олигарха, он встал, закрыл глаза, загадал желание под непрекращающиеся аплодисменты и радостный смех гостей, кивнул — мол, все, желание загадано, и со всей силы дунул. Гости, которые были поближе к торту, стали помогать олигарху задувать свечи, а прикольщик колбасно-ветчинный король Аркадий Варламович Гандрабура вытащил из-под стола миниатюрный пылесос и стал с помощью его дуть на свечи, чем вызвал восторг у публики.

— А теперь сюрприз! — воскликнул элегантный рыжий мужчина, занимающийся электричеством, и хлопнул в ладоши.

Скрипичный оркестр отличников Московской консерватории грянул поздравительные аккорды известной именинной песни, после которых верхняя крышка торта слетела, и изнутри выскочил голый по пояс певец Алмаз. Для храбрости он выпил почти целую бутылку коньяка в Татьянином номере, и этого факта не заметить было нельзя. Его глаза блестели восторгом, а лицо светилось неподдельной радостью. Он вскинул руки вверх, типа — алле-оп! — и, сидя в торте, запел очень громко и торжественно в моментально воцарившейся в зале тишине:

— Хэппи бездей ту ю, хэппи бездей ту ю, хэппи бездей, Сметанин, хэппи бездэй ту ю!

Допев букву «ю», он попытался сделать вокальный пассаж этой ноты на октаву вверх, но его привычка петь под фонограмму и отсутствие вокального опыта сыграли со знаменитым певцом злую шутку — он дал такого «петуха», что ему позавидовал бы любой пернатый на Рязанщине. Кто-то в полной тишине уронил вилку на тарелку, а со стороны отличников Московской консерватории раздался приглушенный смешок.

Сметанин повернул голову к рыжему повелителю электричества и спросил его:

— Это что за пьяный клоун? Где Татьяна, которую ты мне обещал?

— Я здесь, — раздался в полной тишине ее голос.

Сметанин повернул голову и увидел певицу, стоящую в проходе рядом со стюардами. Она держала на плече за ремень свою гитару, как винтовку, и улыбалась.

— Извините, что не я выпрыгнула из торта, — сказала она, шагнув к сцене, — я подумала, уж лучше поздравлю вас под аккомпанемент скрипачей, стоя на сцене.

Легкий шум пробежал за столами, некоторые роптали от негодования, некоторые, наоборот, одобрительно качали головами. Бальгана, сидящего на самом краю П-образного стола, схватил столбняк. Он переводил взгляд с Алмаза на Татьяну и думал, что это конец его карьеры! Но Татьяну все это не слишком волновало, она присела перед скрипачами и провела по струнам гитары пальцами. Мягкий спокойный аккорд всколыхнул тишину зала, пробуждая его. Стюарды вытащили из торта опозорившегося Алмаза, и все увидели, что на нем одеты тоненькие трусики-стринги, как у танцовщика стриптиза. У женщин все это вызвало бурные овации, мужики довольно загоготали, а Алмаз побежал к выходу, на ходу крича:

— Это не я! Это она меня подговорила залезть в торт!

Татьяна подумала о том, что, наверное, Алмаз опять на нее обидится, но зато он теперь купит себе тот самый спортивный автомобиль, о котором мечтал. И Татьяна начала петь. У нее в новом альбоме как раз была песня, посвященная дню рождения, это была грустная песня, но с грустью легкой и сентиментальной. Олигарх слушал Татьяну, положив подбородок на ладони, а локти уперев в стол, и умильно улыбался. За первой песней прозвучала вторая, потом третья, потом подключился оркестр, профессионалы-музыканты моментально уловили тональность и мелодию и стали Татьяне подыгрывать. Она играла полчаса — для такого вечера много, — но олигарх не сводил с нее глаз, и поэтому никто из гостей, даже тех, кому была не близка эта музыка, не встал и не пошел покурить. После выступления Сметанин подошел к ней, поцеловал руку и тихо сказал:

— А если бы вы выпрыгнули из торта, я перестал бы вас уважать.

— Если вы думаете, что ваше уважение имеет для меня какое-то значение, то сильно ошибаетесь, — ответила ему Татьяна, — мне абсолютно все равно.

После ночной беготни и перестрелки Краб приехал в офис к Вене с опозданием, часам к одиннадцати, но тот даже этого не заметил. Он с кем-то ругался по телефону, а перед ним на стуле сидел с понурой головой Яша Лепкин. Краб поздоровался с кабанами в приемной Вени, один из которых сосал, как обычно, безалкогольное пиво, а другой ковырялся в носу, и вошел в кабинет к шефу. Присел на стул рядом с тяжело вздыхающим Яшей. Веня тем временем бросил трубку и жестко сказал только одну фразу: