Филипп недоверчиво уставился на него.
— Я хочу сказать, что удаление Аттала могло бы послужить…
— Еще одно слово, и я вырву тебе язык.
Однако Евмен продолжил:
— Пора вызвать твоего сына, государь. По многим здравым причинам.
— Молчи! — закричал Филипп.
— Во-первых, из политических соображений: как ты убедишь греков, что нужно жить в мире между собой, в общем союзе, если не можешь сохранить мир в собственной семье?
— Молчи! — проревел царь, стукнув большим кулаком по столу.
Евмен почувствовал, как сердце в груди замерло, и понял, что его смертный час уже пришел. Однако ситуация сложилась отчаянная, так что стоит умереть мужчиной, решил Евмен и потому продолжил:
— Во-вторых, из личных соображений: все испытывают такую же страшную тоску по этому юноше, как и ты, государь.
— Еще одно слово, и я заточу тебя в тюрьму.
— И Александр тоже страшно страдает от всего этого.
— Стража! — взревел Филипп. — Стража!
— Уверяю тебя. И царевна Клеопатра только и делает, что плачет.
Лязгая оружием, вошла стража.
— У меня есть письмо от Александра, который сообщает…
Стражники схватили его сзади за руки.
Александр Евмену: здравствуй!
Филипп сделал им знак подождать.
Я рад тому, что ты рассказываешь о моем отце: что он бодр, пребывает в добром здравии и готовит великий поход на варваров в Азию.
Царь сделал стражникам знак, чтобы ушли.
Но в то же время известие, полученное от тебя, глубоко меня печалит.
Евмен остановился и внимательно посмотрел на своего собеседника. Царь пребывал в смятении, его охватило волнение, а его единственный глаз усталого циклопа мерцал под наморщенным лбом, как уголек.
— Дальше, — сказал он.
Я всегда мечтал принять участие в этом грандиозном деле и сражаться рядом с ним, чтобы он увидел, как я всю мою жизнь старался сравняться с ним в доблести и величии.
К сожалению, обстоятельства вынудили меня совершить непоправимый поступок, и ярость вывела меня за границы, которые сын не должен переходить в отношениях к отцу никогда.
Но определенно в этом была воля какого-то бога, ибо, когда мужчина теряет контроль над собой, исполняется предначертанное.
Друзья мои пребывают в здравии, но, как и я, очень грустят от разлуки с родиной и любимыми людьми. К их числу, мой добрый Евмен, относишься и ты. Помогай царю,как только можешь, в чем мне, к несчастью, отказано. Оставайся в добром духе.
Евмен положил письмо и взглянул на Филиппа — тот закрыл лицо руками.
— Я позволил себе…— чуть погодя проговорил секретарь.
Царь вскинул голову.
— Что еще ты себе позволил?
— Подготовить письмо…
— Великий Зевс, я убью этого грека, задушу собственными руками!
В это время Евмен чувствовал себя как капитан корабля, который долго боролся с волнами посреди бушующего моря и уже с порванным парусом и пробоиной в борту оказался вблизи порта — и вот просит измученный экипаж сделать последнее усилие. Он глубоко вздохнул и, вытащив из сумки другой лист, начал читать под недоуменным взглядом царя:
Филипп, царь македонян, Александру: здравствуй!
То, что произошло в день моей свадьбы, стало для меня причиной безграничной горести, и я решил, несмотря на мою привязанность к тебе, что ты навеки удалишься с моих глаз. Но время — хороший врач и умеет успокаивать самую тяжелую боль.
Я долго думал о случившемся и, полагая, что умудренные годами и имеющие больший жизненный опыт должны подавать пример молодым, часто подверженным страстям, решил положить конец изгнанию, на которое осудил тебя.
Это прощение касается и твоих друзей, которые нанесли мне тяжкое оскорбление, решив последовать за тобой.
В данном случае отцовская милость возобладала над суровой справедливостью монарха. Взамен прошу от тебя всего лишь объявить о своем сожалении за то оскорбление, которое мне пришлось перенести, и заверить меня в том, что твоя сыновняя любовь не позволит тебе снова создать подобную ситуацию.
Береги себя.
Евмен с открытым ртом неподвижно застыл посреди комнаты, не зная, чего ожидать в следующий момент. Филипп молчал, но было ясно: он пытается скрыть охватившие его чувства. Царь повернулся к секретарю слепым, не способным плакать глазом.
— Что-то тебе не нравится, государь? — наконец набрался мужества спросить Евмен.
— Я не сумел бы написать лучше.
— В таком случае, если ты соблаговолишь подписать…
Филипп протянул руку, взял тростинку и обмакнул ее в чернильницу, но потом задержал руку под тревожным взглядом грека.
— Что-то не так, государь?
— Нет, нет, — проговорил царь, ставя свою подпись. Однако после этого он подвинул лист и проскрипел пером в нижнем углу. Евмен взял послание, посыпал золой, сдул ее и, поклонившись, быстро и легко, пока царь не передумал, направился к двери.
— Минутку, — окликнул его Филипп. Передумал.
Евмен остановился.
— Что угодно, государь?
— Куда ты отправишь это письмо?
— Ну, я позволил себе поддерживать кое-какие контакты, чтобы получать некоторые сведения…
Филипп покачал головой.
— Шпион. Вот кому я плачу за работу в моей администрации. Рано или поздно я задушу этого грека. Клянусь Зевсом, вот этими самыми руками!
Евмен снова поклонился и покинул комнату. Пока он спешил в свой кабинет, его взгляд упал на несколько слов, которые царь приписал ниже подписи:
Если откажешься, я тебя убью.
Но мне не хватает тебя.
Отец.
ГЛАВА 34
Аттал и Парменион высадились в Азии, не встретив сопротивления, и греческие города на восточном побережье приняли их как освободителей, воздвигнув статуи македонского царя и устроив пышные пиршества.
На этот раз Филипп с энтузиазмом встретил известия от своих гонцов: момент для его похода в Азию не мог быть благоприятнее. Персидская держава все еще испытывала трудности из-за недавнего династического кризиса, в то время как македонянин имел мощное войско, не знающее себе равных в мире по доблести, верности, сплоченности и решительности; Филипп располагал стратегами высочайшего уровня, искусными в военном искусстве; у него был наследник трона, воспитанный на идеалах гомеровских героев и философской рассудительности, царевич гордый и неукротимый.
Пришла пора отправиться в последний поход, самый дерзкий во всей его жизни. Решение принято, и все подготовлено: Александр будет возвращен, узы с царством Эпир укрепятся незабываемой свадьбой Клеопатры, после чего Филипп со своими воинскими частями присоединится к тем, что уже стоят у Проливов, — для решительного броска.
И все-таки, когда все уже было подготовлено и как будто складывалось наилучшим образом, когда Александр сообщил, что приедет в Пеллу и с большой помпой прибудет на свадьбу своей сестры, царя не покидало странное беспокойство, не дававшее ему заснуть по ночам.
Однажды, в начале весны, Филипп велел сказать Евмену, чтобы тот составил ему компанию во время верховой прогулки: нужно поговорить. Это было необычно, но секретарь напялил фракийские штаны, скифский камзол, сапоги и широкополую шляпу, взял достаточно старую и спокойную кобылу и явился в назначенное место. Филипп искоса посмотрел на него.
