Принесли доспехи. Оба Александра облачились в панцири и поножи, опоясались мечами и в сопровождении сводного отряда направились сквозь толпу — занимать дворец. Все присутствующие члены царской семьи были взяты под надзор и отправлены по домам, за исключением Аминты, который тоже надел доспехи и явился под командование Александра:

— Можешь рассчитывать на меня и мою преданность. Я не хочу, чтобы пролилась новая кровь.

— Благодарю тебя, — ответил Александр. — Я не забуду этого поступка.

Городские ворота заняли дозоры «щитоносцев» и конные отряды. Филот по собственной инициативе прибыл во дворец и поступил под командование Александра.

Во второй половине дня Александр, вместе с эпирским царем и своим двоюродным братом Аминтой, в доспехах, царском плаще и диадеме выступил перед собранным войском. Его обращение прозвучало громко и ясно.

Командиры приказали трубить в трубы, а воины прокричали приветствие:

Да здравствует Александр, царь македонян!

Потом, по другому сигналу, они долго били копьями в щиты, наполнив дворцовые портики оглушительным грохотом.

Александр приказал приготовить Букефала и готовиться к отъезду. Он подозвал Евмена и Каллисфена, тоже присутствовавших на церемонии.

— Евмен, ты займись телом моего отца. Пусть его омоют и набальзамируют, чтобы сохранить до торжественного погребения. Погребение тоже организуй сам и встреть мою мать, она должна вот-вот приехать. Потом вызови архитектора — пусть начинает работу по сооружению царской гробницы. Каллисфен, ты останься здесь и займись исполнителем преступления. Разыщи его друзей и сообщников, разузнай о его передвижениях в последние часы, допроси стражников, убивших его вопреки приказу моего зятя. Если понадобится, примени пытки.

Евмен вышел вперед и протянул Александру маленький ларец.

— Царская печать, государь.

Александр взял из ларца перстень и надел на палец.

— Ты любишь меня, Евмен? Ты верен мне?

— Конечно, государь.

— Тогда зови меня по-прежнему Александром.

Он вышел на площадь, вскочил на Букефала и, оставив Эги на Филота, вместе с зятем отправился в Пеллу, чтобы воссесть на трон Филиппа и показать придворной знати, кто их новый монарх.

К этому времени театр уже совершенно опустел. Остались лишь статуи богов, в сумятице едва не сброшенные с пьедесталов, и статуя Филиппа, меланхолично смотрящая перед собой в меркнущем свете заката, как забытое божество.

Вдруг, с наступлением темноты, словно из ничего материализовалась какая-то фигура: человек с накрытой плащом головой вышел на пустынную арену и долго рассматривал пятна крови на земле, потом отвернулся и прошел под арку сбоку от сцены.

Его внимание привлек металлический предмет, окровавленный и почти не видный в песке. Человек наклонился и стал рассматривать его маленькими серыми, чрезвычайно подвижными глазами, потом подобрал и спрятал в складках плаща.

Он вышел на открытое место и остановился перед столбом с прибитым телом убийцы, которое уже окутал мрак. За спиной послышался голос:

— Дядя Аристотель, не ожидал увидеть тебя здесь.

— Каллисфен. День, предназначенный для радости, закончился так печально.

— Александр надеялся обнять тебя, но цепь событий…

— Знаю. Мне тоже очень жаль. Где он теперь?

— Во главе войска скачет в Пеллу. Хочет предотвратить всякую возможность переворота со стороны определенных группировок среди знати. Но как ты, почему ты здесь? Это не веселый спектакль.

— Цареубийство — всегда критическая точка в развитии событий человеческой жизни. И в каком-то смысле сбылось предсказание Дельфийского оракула: «Бык увенчан, конец близок, жертвователь готов». — И, повернувшись к трупу Павсания, философ проговорил: — Вот он, жертвователь! Он и сам не думал, что таков будет эпилог этого пророчества!

— Александр попросил меня расследовать это преступление. Попытаться раскрыть, кто мог стоять за убийством его отца. — Издалека, из закоулков дворца, доносилось заунывное пение плакальщиц. — Все кажется таким бессмысленным…

— Здесь и таится ключ к разгадке преступления, — сказал Аристотель, — в этой бессмысленности. Какой убийца выбрал бы такую пошлую форму убийства — в театре, словно это сцена из трагедии, сыгранная на самом деле, с настоящей кровью и…— он вытащил из складок плаща металлический предмет, — настоящим мечом. А точнее сказать, кельтским кинжалом.

— Необычное оружие… Но вижу, ты уже начал свое расследование.

— Любопытство — ключ к познанию. Что нам известно о нем? — спросил Аристотель, снова указывая на труп.

— Не много. Его звали Павсаний, он родом из Линкестиды. В стражу он был зачислен из-за своих физических данных.

— К сожалению, он больше ничего не сможет сказать, и это определенно было частью плана. Ты допросил убивших его солдат?

— Одного-двух, но ничего особенного не узнал. Все утверждают, что не слышали приказа Александра не убивать его. В ярости за смерть господина, ослепленные злобой, они закололи преступника, а он даже не пробовал сопротивляться.

— Возможно. Но с той же степенью вероятности это может оказаться неправдой. А где эпирский царь?

— Отбыл вместе с Александром в Пеллу.

— Стало быть, отказался от брачной ночи с молодой женой.

— По двум причинам, и обе они понятны: чтобы поддержать шурина в критический момент наследования и из уважения к трауру Клеопатры.

Аристотель приложил палец к губам, чтобы племянник замолчал. Вдали послышался стук копыт скачущей галопом лошади. Звук приближался.

— Пошли, — сказал философ. — Скроемся отсюда. Не зная, что за ними наблюдают, люди держатся свободнее.

Судя по стуку копыт, галоп сменился шагом, а потом звук совсем затих. Какая-то фигура в черном плаще соскочила на землю, подошла к прибитому к столбу трупу и откинула капюшон, открыв длинные волнистые волосы.

— Небесные боги, да ведь это Олимпиада! — прошептал на ухо дяде Каллисфен.

Царица приблизилась к мертвецу, что-то вытащила из складок своего плаща и поднялась на цыпочки. Когда она удалилась обратно к своему эскорту, на шее Павсания остался венок из цветов.

— О Зевс! — воскликнул Каллисфен. — Но теперь…

— Теперь ясно, ты хочешь сказать? — покачал головой Аристотель. — Ничего подобного. Если бы это царица подослала убийцу, не кажется ли тебе, что она бы не позволила себе такого жеста на глазах у своего эскорта, к тому же прекрасно отдавая себе отчет в том, что кто-то, вероятно, присматривает за трупом Павсания?

— Но если это так, то она может вести себя таким абсурдным образом именно для того, чтобы натолкнуть меня на заключение, которое ее оправдает.

— Верно, но в любом случае лучше попытаться понять причины, толкнувшие человека на преступление, чем ломать голову над тем, кто и что думает о том, что подумают окружающие, — заметил Аристотель. — Разыщи какую-нибудь лампу или факел. Пойдем осмотрим место, где убили Павсания.

— Но не лучше ли дождаться дневного света?

— Прежде чем рассветет, еще многое может случиться. Я подожду тебя там.

И философ направился к рощице дубов и вязов, где состоялась расправа над цареубийцей.

Гефестион, Птолемей, Селевк и Пердикка, все четверо в доспехах, усталые и взмокшие, прибыли с наступлением ночи. Они поручили своих коней прислуге, а сами поднялись по дворцовой лестнице в зал советов, где их дожидался Александр.

Леоннат и Лисимах не смогли прибыть до следующего дня, так как находились в Ларисе, в Фессалии.

Стража провела их в комнату, где уже находились Александр, Филот, стратег Антипатр, Александр Эпирский, Аминта и несколько командиров фаланги и конницы гетайров. Все, включая царя, были в доспехах и держали перед собой на столе мечи и шлемы — признак того, что ситуация все еще оставалась критической.

Александр, взволнованный, встал им навстречу:

— Друзья мои, наконец-то все мы снова вместе!

За всех ответил Гефестион: