Александр обвел взглядом всех, по очереди заглядывая каждому в лицо.

— Но главное — мы! Мы, сидящие здесь, спаяны узами глубокой и искренней дружбы. Мы выросли вместе в маленьком городке, мы вместе играли детьми, ходили к одному и тому же учителю, вместе учились встречать первые испытания и первые опасности.

— Нас колотили одной и той же палкой! — добавил Птолемей, вызвав общий смех.

— Хорошо сказано! — одобрил Александр.

— Потому-то ты и не пригласил Пармениона? — спросил Селевк. — Насколько я помню, мы с тобой однажды получили от него взбучку.

— Клянусь Зевсом! Вижу, ты этого не забыл, — засмеялся Александр.

— А кто забудет его палку? — сказал Лисимах. — Кажется, у меня до сих пор следы на спине.

— Нет, Пармениона я не пригласил не поэтому, — вернулся к теме Александр, вновь завладев вниманием друзей. — У меня нет от него секретов, ведь здесь присутствует его сын Филот. Парменион будет опорой нашего предприятия, советником, хранителем унаследованного опыта и знаний, накопленных моим отцом. Но Парменион — друг моего отца и Антипатра, в то время как вы — мои друзья, и я прошу вас здесь, в присутствии Диониса и всех богов, следовать за мной туда, докуда только мы сможем дойти, сражаясь. Хоть на самую вершину мира!

— Хоть на вершину мира! — закричали все, встав и окружив царя.

Ими завладело сильное возбуждение. Это было неудержимое, жгучее желание приключений, вспыхнувшее при виде Александра, от соприкосновения с ним, и сам он, казалось, больше всех верил в эту мечту.

— Каждый из вас, — продолжил царь, когда волнение немного утихло, — получит в командование по отряду из моего войска и звание царского телохранителя. Никогда прежде столь молодым воинам не выпадала такая большая ответственность. Но я не сомневаюсь, что вы справитесь, потому что знаю вас, потому что рос с вами и потому что видел вас в бою.

— Когда выступаем? — спросил Лисимах.

— Скоро. Этой весной. И потому будьте готовы, телом и душой. А если кто-то из вас засомневается или передумает, не бойтесь сказать мне об этом. Мне понадобятся верные друзья и здесь, на родине.

— Сколько воинов мы поведем в Азию? — спросил Птолемей.

— Тридцать тысяч пехоты и пять тысяч конницы — это все, что мы можем взять с собой, не оставив без защиты македонские земли. И еще не знаю, насколько можно верить греческим союзникам. Как бы то ни было, я попросил и их пополнить контингент, но не думаю, что они пришлют более пяти тысяч человек.

— Нам они не нужны! — воскликнул Гефестион.

— Напротив, нужны, — возразил Александр. — Это грозные бойцы, и все мы это знаем. Более того, эта война — ответ на персидские вторжения в греческие земли, на постоянную угрозу Азии Элладе.

Поднялся Евмен:

— Можно и мне добавить?

— Дайте слово царскому секретарю! — рассмеялся Кратер.

— Да, дайте ему слово, — сказал Александр. — Я хочу знать его точку зрения.

— Мою точку зрения изложить просто, Александр: делая все возможное с сего момента и до самого вашего отправления, мне удастся собрать средства, чтобы содержать войско лишь в течение месяца, не более.

— Вечно Евмен думает о деньгах! — крикнул Пердикка.

— И правильно, — ответил Александр. — Это его обязанность. С другой стороны, к его замечанию нельзя отнестись легкомысленно, но я тоже кое-что предусмотрел. Нам помогут греческие города в Азии, ведь мы беремся за это дело и ради них тоже. А там видно будет.

— Там видно будет? — спросил Евмен, словно опустившись с облаков на землю.

— Ты что, не слышал, что сказал Александр? — вмешался Гефестион. — Он сказал: «Там видно будет». Разве не ясно?

— Не совсем, — проворчал Евмен. — Если требуется организовать снабжение сорокатысячного войска и пяти тысяч лошадей, клянусь Гераклом, необходимо знать, откуда возьмутся деньги!

Александр похлопал его по плечу.

— Найдем, Евмен, не волнуйся. Уверяю тебя, найдем. А ты позаботься, чтобы все было готово к выступлению. Осталось уже не так много времени. Друзья, прошла тысяча лет с тех пор, как мой предок Ахилл вступил в Азию, чтобы вместе с прочими греками воевать против Трои. Теперь мы повторим его поход — в уверенности, что превзойдем славой прежний. Возможно, нам не будет хватать Гомера, чтобы воспеть наши деяния, но доблести у нас хватит. Я уверен, что вы ни в чем не уступите героям «Илиады». Мы столько раз вместе мечтали об этом, не правда ли? Вы забыли, как вечером мы вставали в нашей спальне, когда Леонид уходил, и рассказывали друг другу про подвиги Ахилла, Диомеда, Одиссея, и засиживались допоздна, пока глаза не слипались от усталости?

В святилище повисла тишина: все предались воспоминаниям об ушедшем, но таком близком детстве, всех охватило волнение за неведомое будущее, и все сознавали, что бок о бок с Войной всегда скачет Смерть.

Они смотрели на лицо Александра. В слабом свете ламп цвет его глаз был неуловим. Друзья читали в них загадочное беспокойство, желание броситься в бесконечную авантюру и в этот момент отдавали себе полный отчет в том, что очень скоро отправятся в поход, но не задумывались, вернутся ли из него.

Царь подошел к Филоту:

— Я сам поговорю с твоим отцом. Мне бы хотелось, чтобы память об этом вечере осталась между нами.

Филот кивнул:

— Ты прав. И я благодарен тебе за то, что ты попросил меня принять участие.

Атмосферу внезапно возникшей грусти нарушил Птолемей:

— Что-то я проголодался. А не пойти ли нам в харчевню Эвпита поесть куропаток на вертеле?

— Да, да! — откликнулись все.

— Платит Евмен! — крикнул Гефестион.

— Да, да, платит Евмен! — дружно подхватили все, включая царя.

Спустя мгновение храм снова опустел, и лишь раздавался топот копыт, который тоже скоро затих в ночи.

***

В это самое время вдали оттуда, во дворце в Бутроте на обрыве у моря, Клеопатра открыла дверь своей спальни и обняла мужа. Траур, предписанный молодой жене, закончился.

Царя молоссов сопровождали одетые в белое девушки, которые несли зажженные факелы, символ пылкой любви. Они провели его по лестнице до смежной комнаты. Одна из них сняла с него белоснежный плащ и легонько толкнула створку двери. Потом, все вместе, они удалились по коридору, легкие, как ночные бабочки.

Александр увидел золотистый свет, трепетно падавший на мягкие, как морская пена, волосы: Клеопатра. Он помнил робкую девочку, которая столько раз тайком наблюдала за ним во дворце в Пелле, а потом убегала на резвых ножках, если он оборачивался и видел ее. За ней ухаживали две служанки: одна расчесывала волосы, а другая развязала пояс свадебного пеплоса и расстегнула пряжки из золота и янтаря, покрывавшие белые, как слоновая кость, плечи. И девушка обернулась к двери, облаченная лишь в свет от лампы.

Муж вошел в дверь и приблизился, чтобы полюбоваться красотой ее тела, чтобы опьянеть от света, который излучало это неземное лицо. Она задержала на нем свой пламенный взгляд, не опуская длинных влажных ресниц: в этот момент в ее глазах сверкала дикая сила Олимпиады и фантастический пыл Александра, и царь, околдованный этими чарами, заключил ее в объятия.

Он нежно погладил ее лицо и грудь.

— Моя жена, моя богиня… Сколько бессонных ночей я провел в этом доме, мечтая о твоих медовых устах и твоем лоне. Сколько ночей…

Его рука скользнула по ее мягкому животу, по покрытому легким пушком лобку. Прижимая Клеопатру к себе, он уложил ее на ложе.

Александр открыл свежие губы жены огненным поцелуем, и она ответила с той же страстью, и, овладев ею, он понял, что она не была девственна, что другие уже владели ею до него, но это не ослабило его пыла. Александр продолжал наслаждаться объятиями Клеопатры, ее душистой кожей, погрузив лицо в мягкое облако волос, ища губами ее шею, ее плечи, ее несравненную грудь.

Он ощущал, что лежит с богиней, а ни один смертный не смеет ничего требовать у богини; он может лишь быть благодарным за то, что получает.