Противная дрожь пробежала по телу, внутри все заледенело, в висках громко застучала кровь, и он начал терять связь с реальностью. Страшная правда обрушилась на оборотня и лишила воли — Саша умирает. С каждым днем, ей будет становиться все хуже и хуже. Глеб почти не слышал профессора. Перед глазами расплывались белые пятна, в ушах шумело, рубашка сдавила грудь, и хотелось разорвать ее, чтобы сделать хоть один глоток воздуха…
— Мистер Оборски, вы слышите меня? — как сквозь вату, донесся до него голос Николсона.
Глеб сжал виски.
— Да, профессор, — отозвался он.
— То, что я описал, обязательно произойдет с Александрой, если вы и дальше будете так с ней обращаться.
Оборский в недоумении уставился на доктора.
— Простите, профессор, я не совсем понимаю…
— Постараюсь объяснить, — поудобнее устроившись в кресле, ответил швед, — видите ли, такие пары, как у вас с Александрой, — большая редкость. За всю мою практику, только дважды мне довелось встречать подобные смешанные союзы и, скажу сразу, проблем, сходных с вашими, в них не было. Для меня остается загадкой, как вы, вообще, оказались способны на такую дикость, как насилие над собственной парой, — Николсон осуждающе посмотрел на Оборского поверх очков, задумчиво покачал головой и продолжил: — Я не могу понять, как ваш зверь допустил подобное? Ну, да, ладно. Сейчас речь не об этом. Вернее, и об этом тоже, только в контексте беременности вашей… ээ… женщины. Именно то, что зачатие произошло в результате насилия, очень сильно осложнило и без того непростую задачу. Организм Александры оказался не готов к вынашиванию оборотней. Если бы близость произошла по обоюдному желанию, все было бы гораздо проще. С вашей слюной, во время поцелуев, к девушке попали бы нужные гормоны и ферменты, отвечающие за постепенную подготовку к вынашиванию нетипичной беременности. А сейчас, ее организм пытается самостоятельно справиться с нагрузкой, но у него это получается плохо, отсюда и неважное самочувствие вашей пары, и непонятные скачки всех жизненно важных показателей, и недоумение врачей. Это упрощенное объяснение, с доктором Нелидовым мы будем разговаривать более предметно, но, думаю, общий смысл вы уловили.
— Что можно сделать? — напряженно поинтересовался Глеб.
— А вот тут, мы переходим к очень деликатному моменту, — Николсон поправил очки и потер переносицу, — единственное лекарство для Александры — регулярная близость с вами. Причем, не только в смысле полового акта, но и буквально. Вы всегда должны быть рядом — спать в одной постели, есть за одним столом, касаться друг друга… А теперь представьте, как мы сможем предложить ей подобное, если она боится вас и еле выносит ваши прикосновения?
— Это она сказала, что я ей настолько неприятен? — нахмурился Оборский.
— У меня есть обоняние, молодой человек, — отрезал доктор, — и, пока что, я могу отличить запах вожделения от запаха страха.
— Да, вы правы, — понурился Глеб, — Саша все еще боится меня.
— А теперь представьте, как она воспримет подобный выход из ситуации? Думаю, нам придется очень постараться, чтобы уговорить ее довериться вам.
Глеб расстроенно смотрел на доктора, признавая его правоту.
— Надеюсь, вы сможете найти подход к своей паре. В противном случае, я ничего не гарантирую, — развел руками Николсон.
Саша чувствовала, что ее снова охватывает знакомый жар. Она застонала и попыталась вынырнуть из раскаленного плена — «нет, только не сейчас!..» — но все было напрасно: тело вспарывала волна желания, огонь распространялся по венам, тяжелое томление переходило в боль и дикую жажду. Она хотела Глеба. Хотела до одури, до беспамятства, до потери себя.
Осознав собственное бессилие, девушка заплакала. Как же унизительно зависеть от ненавистных потребностей плоти! Ей нужен проклятый оборотень, ее невыносимый хозяин, подлинный владелец неподвластного отныне Саше тела… «Не хочу…» — на грани реальности шептала она… «Не могу без него…» — на пороге безумия, отзывалось внутри…
Сознание стало затуманиваться, боль снесла остатки здравомыслия, и Александра запылала в огне собственного мира. Она потерялась в дебрях измученного сознания, и не знала, сколько прошло времени, прежде чем раздался самый желанный голос в мире:
— Саш, ну что же ты молчала?! Зачем опять ждала до последнего? Неужели, я так тебе противен, что лишь в беспамятстве ты согласна вытерпеть мои прикосновения?
«Господи, о чем он? Да, я умираю без его прикосновений, я хочу их…вернее, его…»
— Потерпи немного, сейчас все будет хорошо, сейчас…
Саше показалось, что между этими словами и так необходимым ей касанием сильных рук прошла целая вечность. Ну, же… Пожалуйста…
Ее мучитель, казалось, не слышал этой мольбы. Он нежно обвел полушария налитых желанием грудей, чуть потеребил горошины сосков и добился тягучего, полного неги стона своей жертвы. Нажим чутких пальцев усилился, и девушка выгнулась от мучительно-сладкой боли. «Пожалуйста…» Мужчина умело распалял ее страсть, добиваясь полной и безоговорочной капитуляции.
И Саша не выдержала — она сама подалась к его руке, подставляя разгоряченное тело под искушающую ласку, смиряясь с тем, что больше не властна над своей сущностью. Оборотень, почувствовав согласие девушки, недоверчиво вздрогнул и невесомо прикоснулся к губам Александры. «Mon amour… Нежная, сладкая, невыносимая… Mon tresor… Не могу без нее…» — отзывалось внутри, и Глеб принялся исступленно изучать ее тело — руками, губами, всем своим существом, ощущая его податливость и мягкую щедрость…
А Саша теряла себя от множества непривычных ощущений.
Легкие касания принесли с собой прохладу, забирая жар и боль, невыносимо сладкие губы дразнили, обещая наслаждение, и тут же отступали, заставляя девушку тянуться за ними, стонать, выпрашивать желанную ласку и забывать обо всем, кроме единственно нужного ей — такого ненавистного и такого… необходимого мужчины…
Финальный аккорд их страсти был бурным и заставил обоих кричать от избытка ощущений. Невероятно! Глеб даже не представлял, что такое возможно… Держать в руках гибкое, мягкое тело своей пары, чувствовать нарастающую в нем дрожь, услышать протяжный стон и ощутить отголоски ее сладкого спазма… Это было непередаваемо и прекрасно…
Оборский обнял Александру и уложил к себе на грудь. Девушка, еще не отойдя от пережитого наслаждения, не сопротивлялась. Она бездумно плыла по волнам удовольствия, ощущая невесомую легкость и покой.
Но вот, понемногу, к ней стали возвращаться здравый смысл и привычное недоверие, и Саша попыталась выскользнуть из удерживающих ее объятий.
— Сашенька, я тебя прошу — не бойся меня, — услышала она умоляющий голос Оборского, — я больше никогда не причиню тебе вреда. Ты мне веришь?
Девушка кивала, а сама продолжала выбираться на свободу. Хватит, хорошего понемножку… И так уже, расслабилась сверх меры. Это же надо — самой выпрашивать ласку и таять от прикосновений Оборского! Александре было невыносимо стыдно. Что она вытворяет! В моменты, когда ее охватывает жар, исчезает все — мысли, установки, ненависть… и даже сама она, Саша, превращается в другое существо. Глеб для нее, что наркотик для наркомана. Она стала зависимой от него — от его прикосновений и объятий, от колдовских медовых глаз и ироничной улыбки… А еще, она дико, до дрожи, боялась. Боялась привыкнуть, поверить, довериться… А потом, оказаться ненужной. Однажды, она надоест Оборскому, и он выкинет ее из своей жизни. И что тогда делать? Каким образом бороться с укоренившейся зависимостью?
Девушка не могла понять, как умудрилась так сильно вляпаться? Когда сумела настолько увязнуть в своих непонятных чувствах к проклятому оборотню?
Александра незаметно посмотрела на лежащего рядом мужчину и наткнулась на серьезный, настороженный взгляд. Оборский был собран и наблюдал за ней, будто просчитывая варианты ее поведения.
— Все хорошо? — напряженно спросил он.
Саша кивнула и попыталась сползти с постели. Не тут-то было! Глеб аккуратно перехватил ее поперек живота.
