Уже поздно вечером, проводив Татьяну и укачав детей, Саша взялась за изучение содержимого темно-синей папки.

Документы на дом в пригороде, номер счета в банке, открытый на ее имя, акции «Трансарта», акции нефтяной компании «Темпико», дарственная на квартиру в Москве, документы на машину и ключи от нее в пластиковой упаковке, а еще ключи от квартиры и дома… Оборский сошел с ума!

Саша растерянно смотрела на разложенные на столе бумаги и не могла прийти в себя. Глеб, точно, свихнулся! Это же целое состояние!

Набрав знакомый номер, она услышала любимый голос:

— Слушаю.

— Глеб, я не могу все это принять.

— Не обсуждается. Это принадлежит тебе и нашим детям по праву.

— Но…

— Никаких возражений. Если узнаю, что ты экономишь на еде или одежде… В общем, я предупредил. Мои дети не должны ни в чем нуждаться.

Саша не успела ответить — Оборский нажал отбой.

Девушка огорченно вздохнула. Глеб, несмотря на обиду, поступил благородно. А она… хуже последней мрази… Опустив голову на скрещенные руки, Александра горько, навзрыд, заплакала. Правда, долго жалеть себя не пришлось — раздавшееся, спустя несколько минут, детское хныканье вынудило ее забыть о своих проблемах и бежать в комнату, к капризничающим малышам.

— Тихо, маленькие, тихо, — приговаривала она, подхватывая на руки разошедшихся детей. То ли переезд был виноват, то ли Сашино состояние, но малыши, с того времени, как Александра забрала их из усадьбы, вели себя беспокойно. Они плохо спали, неохотно брали грудь и часто плакали. Саша устало укачивала двойняшек, расхаживая по комнате, а в голове у нее продолжал звучать голос мужа. Этой ночью она снова видела Глеба во сне. Грязного, оборванного, с перевязанной головой, лежащего на какой-то старой телеге… А рядом шел пожилой солдат и отчаянно приговаривал: — «Вы уж держитесь, Ваше благородие, недолго осталось. К вечеру на месте будем…»

Такие сны приходили к ней регулярно. То, она видела Оборского на балах — молодого, веселого, беззаботного, кружащегося в танце с очередной красоткой и напропалую флиртующего с ней. То, перед ней представали картины боев — грохот канонады, взрывы, ржание коней, месиво из земли и оторванных конечностей и среди всего этого — Глеб. Исхудавший, черный лицом, с сурово сведенными бровями… А пару раз, привиделись какие-то незнакомые люди — седой, представительный мужчина и тонкая, моложавая женщина с веселыми янтарными глазами. И снова Глеб — смеющийся, рассказывающий им что-то, бурно жестикулирующий…

Эти сны мучили ее, заставляли страдать, она просыпалась в слезах и с именем мужа на губах. Саша похудела, осунулась, потеряла аппетит…

А еще, ее донимал Перебудько. Он звонил каждый день, настойчиво интересуясь, когда получит копии контракта. На заверения Александры, что Оборский с ней развелся, и она не имеет доступа к его сейфу, мужчина лишь недоверчиво хмыкал и советовал не играть с огнем. Вот и сегодня, он долго рассказывал, чего ждет от Саши, а потом добавил:

— Я ведь выполню свою угрозу, сладенькая, — вещал ненавистный мужской голос, — и твой муж узнает, на ком женился.

— Виктор Семенович, делайте, что хотите, мне все равно, — безразлично ответила девушка и нажала отбой.

Нет, ей, конечно же, было не все равно. Она панически боялась, что Перебудько выполнит свою угрозу, и Глеб обо всем узнает, но пусть лучше так, по крайней мере, она не навредит ему своим присутствием.

Уложив детей и примостившись на краешек дивана, Саша устало прикрыла глаза. Она боялась новых сновидений и, одновременно, жаждала их, цепляясь за единственную возможность увидеть мужа. Веки тяжелели, свет ночника становился все тусклее, звуки ночного города медленно удалялись, и на комнату опустилась сонная тишина. Постепенно, дыхание девушки выровнялось, и она медленно погрузилась в забытье.

… Шум и крики толпы доносились сквозь полыхающий гул пожара. Зарево от горящего дома было видно на всю округу. Саша в недоумении огляделась по сторонам. Люди разъяренно кричали что-то, трясли кулаками, кто-то смеялся, кто-то плакал… Горело небольшое здание, расположенное слева от усадьбы.

— Данила, справа заходи, — кричал какой-то мужик в расстегнутом кафтане, — не дай Бог, супостаты прорвутся!

— Да, где им, мертвы ужо все! — отвечал неведомый Данила, — мы их хорошо приложили, не очухаются!

— А ежели и очухаются, так нипочем выбраться не смогут, дверь там крепкая, — поддакнул ему бородатый мужичок в рубахе навыпуск.

— Что же вы делаете, нехристи?! Креста на вас нет! — кричала дородная женщина, которую Саша смутно помнила по прошлым снам. Точно — кухарка.

— Иди-иди, старая ведьма! Все вы тут заодно! — грубо оттолкнул ее Данила. — Или тоже хочешь к господам? А то смотри, на тот свет вместе со своими сплуататорами отправишься!

— Тетка Марья, пойдем, — плача, уговаривала кухарку тоненькая девчушка, цепляясь за подол ее платья, — пойдем отсюда, все равно ничем хозяевам не поможешь!

— Иди, Нютка, — пыталась отцепить ее от себя женщина, — иди к мамке. Не могу я уйти. Александр Николаевич с Натальей Анатольевной там, как же я их брошу? Ой, лишенько… Да, что ж это деется-то, а? Люди добрые, что же вы творите? — раскачиваясь, запричитала кухарка. Она смотрела на горящее здание, и грязные дорожки слез текли по ее чумазому от копоти лицу…

На следующий день, ровно в девять, в квартиру позвонила Татьяна.

— Доброе утро, Александра Павловна, — бодро поздоровалась она, — ну, как там наши ребятишки?

— Проходи в комнату, Тань. Они уже не спят.

— А кто это тут у нас такой хорошенький? — ласково приговаривала женщина, подходя к кроваткам. — Ой, как вы выросли уже! А какие кудри отрастили!

Кудри, и правда, были знатные. Саша удивлялась той скорости, с которой росли ее дети. Они родились с небольшими завитками на макушках, а сейчас, ярко-рыжая шевелюра Темы и черные кудряшки Кати умиляли всех, кто видел двойняшек впервые.

Вера Ивановна, выписавшись из больницы и заглянув к Саше в гости, долго не могла поверить, что малышам всего по два с половиной месяца.

— Не может быть, Сашенька, — удивленно восклицала пожилая соседка, — они такие крупненькие. А взгляд какой взрослый…

С тех пор, Касторская частенько заходила в гости, помогая Александре присматривать за детьми. Саша поначалу сопротивлялась, боясь нагружать больную соседку, но та мигом отмела все возражения девушки:

— Не волнуйся, деточка, я с ними душой отдыхаю. Да, и спокойные у тебя малыши. Мой Кирюшка, когда маленький был, орал так, что уши закладывало, а твои смирные, без дела не выступают.

Кирюшка, к слову, давно уже сам стал папой, но навещал мать редко, да, и внуки от силы раз в год показывались у бабушки. А Вере Ивановне так хотелось понянчиться с малышами, потетешкать их, побаловать. В общем, Сашины детишки нашли себе хорошую бабушку и няню.

Александра, видя, как расцветает соседка рядом с Катей и Артемом, перестала волноваться и оставляла детей с Верой Ивановной, если нужно было выйти в магазин, или еще куда-то.

Сейчас, с появлением Татьяны, свободного времени станет в разы больше, и можно будет взяться за переводы, как и раньше. Пусть небольшие деньги, но лишними они не будут. А там, дети подрастут, и она подыщет себе какую-нибудь подходящую работу. Тратить на себя средства, выделенные Глебом, Саша не собиралась. Эти деньги пойдут только на детей, уж они-то ни в чем не должны нуждаться.

— Александра Павловна, Денис просил вам передать, что вы можете на него рассчитывать, — Таня, подхватывая на руки Артема, повернулась к Саше, — ну, если нужно что-то донести, или в магазин сходить, или проводить куда-нибудь.

— Передай ему спасибо, Тань, — кивнула Александра, — и скажи, пусть в гости с Виктором заходят, чего им дома сидеть?

— Передам. Они обрадуются, — улыбнулась Таня, — соскучились все по вас. И по малышам. А Глеб Александрович…

— Не надо, — перебила ее Саша, — не говори об Оборском. Я ничего не хочу знать.