— Проблема в том, что мы не знаем, как отреагирует Иерарх на его выступление, — заметила Джен, откладывая брошюру в сторону. — Не говоря уже обо всех остальных.

— Не думаю, что это важно, — тихо проговорила я, и взгляды всех присутствующих обратились ко мне. — Ведь, затевая все это, мы преследовали только одну цель: открыть правду миру. А это произойдет вне зависимости от того, что будет потом. И раз так, то это «потом» уже и не так важно.

— Мне совсем не нравится твой настрой, Хана Росс, — покачал головой Меркурио. — Что за упаднический фатализм? Раньше ты была настроена более по-боевому.

— Да, я… — Я смутилась и почти невольно снова бросила взгляд на окно, за которым медленно угасал пламенный сентябрьский закат. — Просто этот город такой… Когда я смотрю на него, то у меня в голове вертится одна-единственная мысль: если Великий Зверь и существует, то где-то здесь, где-то… на этих улицах. Тут все такое другое, такое непривычное… Я чувствую себя такой маленькой в сравнении с этими стенами и храмами. И мне кажется, что они вот-вот… раздавят меня.

За окном, словно вторя моим словам, прокатился протяжный и мелодично-жуткий колокольный звон, от которого я вздрогнула всем телом. Словно бы сам Этерий вдруг заговорил со мной своим гулким потусторонним голосом.

— Хана, послушай…

— Нет, Йон, дай мне договорить, — нахмурилась я, помотав головой. — Я ведь никогда особо не верила… или не хотела верить. Я даже не смогла выбрать между теорией предопределенности и теорией хаоса, потому что постоянно сомневалась в обеих. Мне казалось, что если и есть некая… позиция, на которой я готова настаивать, то это та, согласно которой в мире нет ничего однозначного и категоричного. А теперь я… Теперь я вижу этот город, думаю о том, что мы планируем сделать, и мне… мне кажется, что я вот-вот совсем потеряю опору под ногами.

— Это просто волнение, Хани, — с сочувствием проговорила Джен, встав с кресла и подойдя ко мне. — Малышка, ты совсем бледная. Принести тебе водички? Или чая?

— Хана, тебе вообще необязательно участвовать в том, что будет завтра, — заметил отец Горацио. — Ты можешь подождать нас прямо здесь.

— Да, Хана, — поддержал его Меркурио. — Я все равно оставлю здесь кого-нибудь из ребят, чтобы они поддерживали связь, и мы не потерялись. — Он кивнул на их оборудование. — Ты сможешь наблюдать за всем отсюда.

Под их ободряющими и одновременно сочувствующими взглядами мне вдруг стало очень неловко. В конце концов, если так подумать, это я собрала их всех здесь — это мне принадлежала идея о генетической экспертизе и о том, чтобы с помощью ее результатов раз и навсегда поставить точку в затянувшемся противостоянии Церкви и Общества. А теперь, когда дело дошло до кульминации и развязки, я веду себя как настоящая трусиха. И даже не оправдаться тем, что я хрупкая омега среди мужественных альф — ведь Дани такой же, как я, а у него самая страшная и самая сложная роль во всем этом.

— Мне надо на воздух, — только и смогла прошептать я, и ребята понимающе закивали. Йон взял меня под руку и повел за собой, и я с большим удовольствием оперлась на него буквально всем своим весом. Он прошел через спальню и вывел нас на балкон, откуда было видно тонкую полоску моря вдалеке. Она все еще пылала оранжевым золотом, но воздух уже медленно остывал и гас, наливаясь сумеречной дымкой.

— Ты должна знать, что никто ничего от тебя не ждет и не требует, маленькая омега, — проговорил альфа, заглядывая мне в лицо. — Все эти ребята здесь по своей воле и по собственным причинам. Никого из них ты не затащила сюда насильно.

— Даже тебя? — слабо улыбнулась я, не удержавшись и проведя пальцами по его щеке.

— Я здесь не только из-за тебя, — возразил он, перехватив мою ладонь и сжав ее в своей. — Но и из-за Дани, из-за отца, из-за самого себя в конце концов. Если я тоже все эти годы жил во лжи и считал себя кем-то, кем я не являюсь на самом деле, то имею право знать об этом. Маленькая, твоя подруга права — ты переволновалась и устала. Никто из нас не вправе требовать от тебя больше, чем ты уже сделала. И что самое главное — никто из нас не считает, что ты в ответе за то, что будет завтра. Что бы ни произошло, это не твоя вина и не твоя ответственность. Мир слишком долго жил во лжи, но так не может продолжаться вечно.

— Я… боюсь, Йон, — честно призналась я, уткнувшись лицом ему в плечо и закрыв глаза. — Боюсь за тебя, за остальных, за себя, за наше будущее. Потому что необыкновенно отчетливо ощущаю, что дороги назад уже не будет. Завтрашний день разделит нашу жизнь на до и после, и я просто не уверена, что это «до» было таким уж плохим и неправильным, чтобы сменять его совершенно непонятно каким «после».

— Но мы ведь будем вместе, правда? — теплым, бархатисто-вибрирующим голосом спросил он. — А что вообще важнее, чем это?

— Скажи еще раз, — попросила я, зажмурившись до белых мушек под веками.

— Что сказать?

— Сам знаешь что.

Он молчал всего секунду — но не потому, что сомневался в том, что именно я хочу услышать. А как будто просто смаковал эти слова у себя на языке.

— Я люблю тебя, Хана. Даже если завтра наступит конец света, я не перестану тебя любить и никогда тебя не оставлю.

Я не могла позволить себе расплакаться, поэтому на несколько секунд задержала дыхание, ощущая, как горло словно бы сдавило стальной хваткой. А потом шумно прерывисто выдохнула, ощущая, как руки Йона заботливо поддерживают и гладят меня по спине. Подняла лицо, встретившись с ним взглядом, и на этот раз не стала медлить — встала на цыпочки и сама поцеловала его, горячо и поспешно, словно в последний раз.

Последние отблески заката погасли на горизонте, и Город Вечных погрузился в тревожную, хрустально-дымную темноту. Той ночью я долго не могла уснуть и ворочалась с боку на бок, пока Йон наконец не обхватил меня одной рукой, крепко прижав к себе. Как ни странно, это помогло, и, окутанная его запахом, я постепенно задремала.

А утром все казалось каким-то совершенно нереальным. Я просто не могла поверить в то, что происходит, глядя, как ребята деловито собираются и обмениваются последними установками и договоренностями. Сидела в кресле, обхватив двумя ладонями уже остывшую чашку гречишного чая, который мы специально привезли с собой, и не могла заставить себя пошевелиться. Все тело было какое-то неживое — тяжелое и неподатливое. В голове отчаянно и горячо пульсировала только одна мысль: мы совершаем ошибку. Мы уже ее совершили, просто приехав сюда, а теперь усугубляем ситуацию. Я хотела сказать об этом Йону — сказать, что передумала и что нам совсем не нужно все это, но язык мне не повиновался. Я просто бросала на него беспомощные умоляющие взгляды, но он словно бы их не замечал. Они с Меркурио настраивали связь, шепотом переговариваясь через едва заметные наушники, пока отец Горацио с задумчивым видом стоял напротив зеркала, одетый в праздничную мантию с аккуратными золотыми строчками вдоль манжет и подола. Почему-то при взгляде на него мне подумалось, что он представляет на себе сейчас совсем другое одеяние — например, кардинальское. Хотя, кто знает, как высоко метят его амбиции. Ведь он сам говорил, что если Боро свалится со своего места, его должен будет кто-то занять.

Я нервно рассмеялась, запустив пальцы в волосы и сжав их у корней. Я даже собственной тени больше не доверяла. Не сейчас — точно не в тот момент, когда мною владела твердая убежденность, что нас поймают если и не сразу по выходу из номера, то уж точно внизу в лобби. И в этом буду виновата только я одна.

— Малышка, ты в порядке? — ласково спросила Джен, присев рядом и как будто с некоторым усилием поборов желание положить ладонь мне на колено. — Ты со вчерашнего вечера сама не своя.

— У тебя бывало, что ты долго движешься к какой-то цели, делаешь все для ее достижения, преодолеваешь препятствия, побеждаешь собственный страх и сомнения, а потом на самом пороге вдруг понимаешь, что уже толком и не помнишь, ради чего все это было? — тихо спросила я, внимательно вглядываясь в ее лицо.