— Ах, мсье, — сказала она на ломаном английском, — как страшно все это слышать — ведь мой муж все еще во Франции! Какой ужас для меня сидеть здесь в театре, среди мира и покоя, когда он в такой опасности!

— Знаете, мадам, — напрямик заметила пухлая леди Портарлс, — если бы вы сидели в монастыре, это не помогло бы вашему мужу, а вам следует думать о детях — они слишком молоды, чтобы их постоянно пичкать тревогами и преждевременным трауром.

Горячая речь подруги заставила графиню улыбнуться сквозь слезы. Леди Портарлс, обладавшая золотым сердцем, скрывала искреннее сочувствие и душевную теплоту под грубыми манерами, модными в те дни среди светских дам, которые, однако, не могли никого обмануть.

— Кроме того, мадам, — добавил лорд Гренвилл, — разве вы не говорили мне вчера, что Лига Алого Пимпернеля ручается своей честью доставить вашего супруга целым и невредимым в Англию?

— О, да! — ответила графиня. — Это моя единственная надежда. Вчера я видела лорда Хейстингса, и он снова уверил меня в этом.

— Тогда не сомневаюсь, что вам нечего опасаться. Если Лига дает обещание, она его выполняет. Ах! — со вздохом добавил старый дипломат. — Будь я на несколько лет моложе…

— Да бросьте, приятель! — прервала его бесцеремонная леди Портарлс. — Вы достаточно молоды, чтобы повернуться спиной к этому французскому пугалу, рассевшемуся в вашей ложе.

— Я бы очень хотел это сделать, но вы должны помнить, леди, что служа нашей стране, нам приходится отбрасывать предубеждения. Мсье Шовлен — аккредитованный агент своего правительства…

— Черт бы вас побрал! — взорвалась леди Портарлс. — Как вы можете называть правительством эту банду кровожадных мерзавцев?

— Для Англии едва ли было бы разумно, — осторожно ответил министр, — разрывать дипломатические отношения с Францией, и мы не можем отказать в вежливом приеме представителю, которого она направляет к нам.

— К дьяволу дипломатические отношения, милорд! Не сомневаюсь, что эта маленькая хитрая лиса — просто-напросто шпион, которого интересует не дипломатия, а беженцы-роялисты, наш героический Алый Пимпернель и его отважная Лига.

— Я уверена, — промолвила графиня, скривив тонкие губы, — что если этот Шовлен намерен причинить нам беспокойство, то он найдет преданную союзницу в леди Блейкни.

— Что мне с вами делать! — воскликнула леди Портарлс. — Вы когда-нибудь видели такую упрямую особу? Милорд Гренвилл, у вас здорово подвешен язык, так не убедите ли вы мадам графиню, что она ведет себя, как последняя дура? В вашем положении в Англии, мадам, — продолжала она, сердито обернувшись к графине, — вы не можете позволить себе высокомерные штучки, которые вы, французские аристократы, так любите. Сочувствует или нет леди Блейкни этим негодяям во Франции, имела она или нет отношение к аресту и казни Сен-Сира или как там его, но она законодательница мод в этой стране, а у сэра Перси Блейкни денег больше, чем у полдюжины любых здесь присутствующих, и он на дружеской ноге с королевской семьей. Поэтому ваши попытки унизить леди Блейкни не причинят ей никакого вреда, а только выставят вас на посмешище. Разве не так, милорд?

Но что думал по этому поводу лорд Гренвилл, и на какие мысли навела тирада леди Портарлс графиню де Турней, осталось неизвестным, ибо занавес поднялся, начиная третий акт «Орфея», и во всем зале послышались призывы к тишине.

Лорд Гренвилл поспешно простился с дамами и вернулся к себе в ложу, где мсье Шовлен просидел весь антракт с неизменной табакеркой в руке, устремив в настоящий момент взгляд светлых глаз в ложу напротив. Туда только что вошла вместе с мужем Маргерит Блейкни, смеясь и шелестя шелковыми юбками и вызвав оживление в публике. Она казалась ослепительно прекрасной с ее густыми золотистыми вьющимися волосами, слегка припудренными и завязанными на затылке огромным черным бантом. Всегда одетая согласно последнему крику моды, Маргерит единственная из дам в зале не носила кружевное фишю и накидку с широкими отворотами, бывшие в ходу последние два-три года. На ней было строгого покроя платье с узкой талией, ставшее вскоре модным во всех странах Европы. Сверкающее золотым шитьем, оно подчеркивало совершенство ее стройной царственной фигуры.

Войдя, Маргерит склонилась на момент над перегородкой ложи, выискивая взглядом знакомых. При этом многие поклонились ей, а из королевской ложи также донеслось доброжелательное приветствие.

В течение третьего акта Шовлен, не отрываясь, наблюдал за молодой женщиной, поглощенной музыкой. Точеные пальчики Маргерит играли с богато инкрустированным веером, голова, руки и шея сверкали множеством драгоценных камней, подаренных обожающим ее мужем, который небрежно развалился рядом.

Маргерит страстно любила музыку. Этим вечером «Орфей» очаровал ее. Прекрасные черты лица, сверкающие голубые глаза, улыбка на алых губах сияли восторгом. Ей было всего двадцать пять, она находилась в расцвете молодости, ее окружали любовь и восхищение. Два дня назад «Мечта» вернулась из Кале с новостями о ее брате, который благополучно высадился на берег, помнит о своей дорогой сестре и обещает быть ради нее осторожным.

Слушая божественные мелодии Глюка, Маргерит забыла о своих разочарованиях, несостоявшихся любовных чаяниях, забыла даже о добродушном ленивом ничтожестве, которое за отсутствием духовного богатства даровало ей все блага светской жизни.

Сэр Перси оставался рядом с супругой в ложе ровно столько, сколько требовали приличия, уступив место его королевскому высочеству и процессии поклонников, одним за другими являвшихся выразить почтение королеве красоты. Очевидно, он отправился поболтать с друзьями. Маргерит не интересовалась, куда ушел муж; отпустив свой маленький двор, состоящий из jeunesse doree [55] Лондона, она на короткое время осталась наедине с Глюком.

Негромкий стук в дверь оторвал ее от музыки.

— Войдите, — недовольно сказала Маргерит, не поворачивая головы, чтобы взглянуть на незванного гостя.

Шовлен, дождавшись момента, когда Маргерит останется в одиночестве, без приглашения скользнул в ложу.

— На два слова, гражданка, — тихо произнес он.

Маргерит быстро повернулась с непритворным страхом.

— Господи, как вы меня напугали! — воскликнула она с деланным смехом. — К тому же ваше присутствие едва ли своевременно. Я хочу послушать Глюка и не настроена для беседы.

— Но для меня это единственная возможность, — возразил Шовлен и, не спрашивая, придвинул стул близко к Маргерит, чтобы шептать ей в ухо, не беспокоя публику и не будучи видимым в темной ложе. — Леди Блейкни постоянно окружена своим блестящим двором, так что старому другу остается мало шансов.

— И все-таки, приятель, — нетерпеливо откликнулась она, — вам бы следовало дождаться другой возможности. После оперы я собираюсь на бал к лорду Гренвиллу и там, возможно, смогу уделить вам пять минут…

— Мне достаточно трех минут наедине в этой ложе, — ответил Шовлен, — и думаю, что с вашей стороны было бы разумным выслушать меня, гражданка Сен-Жюст.

Молодая женщина инстинктивно содрогнулась. Шовлен продолжал говорить шепотом, спокойно беря из табакерки понюшку табаку, но что-то в его позе и светлых лисьих глазках заставляло кровь Маргерит застывать в жилах, как при ощущении неведомой, но неумолимо приближающейся опасности.

— Это угроза, гражданин? — спросила она наконец.

— Нет, мадам, — вежливо отозвался Шовлен. — Всего лишь стрела, пущенная в воздух.

Он сделал небольшую паузу, словно кот, завидевший бегущую мышь и готовый прыгнуть, но задержавшийся, наслаждаясь предвкушением расправы.

— Ваш брат, Сен-Жюст, в опасности, — сообщил он.

Ни один мускул не дрогнул на прекрасном лице собеседницы. Шовлен мог видеть его только в профиль, ибо Маргерит не отрывалась от происходящего на сцене, но будучи весьма наблюдательным, он заметил внезапную неподвижность взгляда, напряженность изящных контуров великолепной фигуры и жесткую складку рта.