— У тебя есть какие-нибудь особые указания для меня?

— Да, и более точные, чем обычно. Республиканское правительство направило в Англию аккредитованного агента — человека по имени Шовлен, который имеет зуб против нашей Лиги и полон решимости открыть личность ее руководителя, чтобы схватить его, как только он в очередной раз ступит на землю Франции. Этот Шовлен привез с собой целую армию шпионов, и шеф считает, что нам следует как можно реже встречаться по делам Лиги и ни в коем случае не вести переговоры в общественных местах. Когда он захочет с нами поговорить, то даст нам знать.

Молодые люди склонились над камином, так как огонь в нем догорал, и только тлеющая зола отбрасывала зловещий отсвет на узкий полукруг перед очагом. Оставшееся пространство комнаты было погружено во мрак. Сэр Эндрю вынул из кармана записную книжечку, извлек оттуда сложенный лист бумаги, развернул его и вместе с другом попытался прочитать написанное на нем при тусклом свете камина. Они настолько погрузились в чтение драгоценного послания их обожаемого предводителя, что не слышали ни хруста пепла в очаге, ни монотонного тиканья часов, ни едва различимого шороха рядом с собой, когда из-под скамьи вылезла человеческая фигура, бесшумно, словно змея, прокралась мимо них и скрылась в непроглядной тьме.

— Ты должен прочитать эти инструкции, запомнить их, а письмо уничтожить, — сказал сэр Эндрю.

Он собирался положить книжечку в карман, когда из нее вылетел листок бумаги и упал на пол. Лорд Энтони наклонился и подобрал его.

— Что это? — спросил он.

— Не знаю, — ответил сэр Эндрю.

— Листок выпал у тебя из кармана только сейчас. Он не относится к тому письму.

— Странно! Интересно, как он туда попал? Это от шефа, — добавил сэр Эндрю, взглянув на листок.

Оба склонились над листком, пытаясь разобрать поспешно нацарапанные на нем несколько слов, когда их внимание привлек слабый звук, казалось, доносившийся из коридора.

— Что это? — одновременно спросили оба. Подойдя к двери, лорд Энтони быстро открыл ее, и в тот же момент получил сильный удар в переносицу, отбросивший его назад. Одновременно темная фигура, скрючившаяся в потемках, прыгнула сзади на ничего не подозревающего сэра Эндрю, повалив его на пол.

Все это произошло в течение двух-трех секунд, и прежде чем лорд Энтони и сэр Эндрю успели крикнуть или попытаться сопротивляться, они были схвачены двумя незнакомцами и крепко привязаны спиной друг к другу со связанными руками и ногами и шарфами, обмотанными вокруг рта.

Тем временем человек в черной маске бесшумно закрыл дверь и застыл около нее, ожидая, пока другие завершат свою работу.

— Все в порядке, гражданин! — сказал один из нападавших, осмотрев веревки, связывающие молодых людей.

— Отлично! — отозвался человек у двери. — Теперь осмотрите их карманы и дайте мне все бумаги, которые там найдете.

Приказание было тихо и быстро выполнено. Завладев бумагами, человек в маске несколько секунд прислушивался, все ли спокойно в «Приюте рыбака». Очевидно, удовлетворенный тем, что это дерзкое нападение осталось незамеченным, он снова открыл дверь и властно указал на коридор. Четыре человека подняли с пола сэра Эндрю и лорда Энтони и так же бесшумно, как они вошли в столовую, вынесли двух связанных молодых джентльменов из гостиницы на дорогу и скрылись вместе с ними во мраке.

В столовой замаскированный предводитель нападавших быстро просматривал украденные бумаги.

— Неплохая работа для одного дня, — пробормотал он, срывая маску и устремив взгляд светлых лисьих глаз на тлеющий в камине огонь. — Совсем неплохая!

Открыв одно-два письма, спрятанных в книжечке сэра Эндрю Ффаулкса, он взглянул на листок бумага, который молодые люди едва успели прочитать, но особенное удовлетворение вызвало у него письмо, подписанное Арманом Сен-Жюстом.

— Значит, Арман Сен-Жюст все-таки изменник, — тихо заметил он и злобно добавил сквозь зубы: — Ну, прекрасная Маргерит Блейкни, думаю, что теперь вы поможете мне найти Алого Пимпернеля!

Было одно из гала-представлений в театре «Ковент-Гарден» [50], открывавшее осенний сезон памятного 1792 года.

Народу было битком — и в ложах над оркестром, и в партере, и в более плебейских местах на балконах и галерке. Интеллектуальную публику притягивал «Орфей» Глюка [51]; тех же, кого мало интересовала «позднейшая музыкальная новинка из Германии», прельщала возможность поглазеть на модно и нарядно одетых дам, увешанных бриллиантами.

Многочисленные поклонники наградили Селину Стораче [52] бурными аплодисментами после ее большой арии; Бенджамин Инклдон, признанный любимец леди, удостоился особого приветствия из королевской ложи; когда же после блистательного финала второго акта занавес опустился, публика, очарованная волшебными мелодиями великого маэстро, коллективно испустила удовлетворенный вздох, прежде чем приступить к обычной фривольной болтовне.

В ложах можно было видеть немало известных лиц. Мистер Питт, с головой погруженный в государственные дела, позволил себе расслабиться, посетив сегодняшний спектакль; принц Уэльский, жизнерадостный, толстый и довольно невзрачный на вид, переходил из ложи в ложу, чтобы провести пятнадцатиминутный антракт с близкими друзьями.

В ложе лорда Гренвилла [53] всеобщее внимание привлекал низенький, худощавый субъект с ироническим выражением лисьей физиономии и глубоко посаженными проницательными глазками, жадно внимавший музыке, весьма критично настроенный по отношению к публике, одетый во все черное и с такими же черными ненапудренными волосами. Лорд Гренвилл — министр иностранных дел — оказывал ему заметное, хотя и холодное почтение.

С множеством чисто английских лиц контрастировало несколько иностранных; надменные аристократические черты выдавали французских эмигрантов-роялистов, которые, подвергаясь безжалостным преследованиям на своей охваченной революцией родине, нашли убежище в Англии. На этих лицах были написаны печаль и тревога; женщины вообще мало обращали внимание на музыку и блестящую публику, несомненно, думая о своих мужьях, братьях и сыновьях, которых окружали опасности, а быть может, уже постигла страшная судьба.

Среди них заметной фигурой была недавно прибывшая из Франции графиня де Турней де Бассрив; одетая в черное шелковое платье, чей траурный стиль нарушал лишь белый кружевной шарф, она сидела рядом с леди Портарлс, которая тщетно пыталась плоскими шутками вызвать улыбку на устах графини. Поблизости поместились Сюзанна и юный виконт, державшиеся молчаливо и довольно робко в окружении иностранцев. Глаза Сюзанны казались печальными; войдя в театр, она пытливо окидывала взглядом каждую ложу. Очевидно, девушка не увидела то лицо, которое хотела увидеть, ибо она тихо сидела рядом с матерью, равнодушно внимая музыке и больше не проявляя интереса к публике.

— Ах, лорд Гренвилл! — воскликнула леди Портарлс, когда после вежливого стука в дверях ложи появилась красивая и весьма толковая голова министра иностранных дел. — Вы не могли появиться более a propos [54]. Присутствующая здесь мадам де Турней де Бассрив, несомненно, жаждет услышать свежие новости из Франции.

Выдающийся дипломат шагнул вперед и обменялся рукопожатием с дамами.

— Увы! — печально промолвил он. — Новости самые плохие. Избиения продолжаются, Париж буквально залит кровью, а гильотина ежедневно требует сотню жертв.

Бледная и готовая расплакаться графиня откинулась на спинку стула, с ужасом слушая краткое и выразительное описание происходящего в ее заблудшей стране.