Еврей казался смертельно напуганным, он весь дрожал мелкой дрожью. Ясно, что его нельзя было оставлять на пустой дороге. Он и в самом деле мог завизжать от страха и предупредить тем самым Алого Пимпернеля.

Шовлен подумал несколько секунд.

— По-твоему, можно бросить здесь твою телегу и лошадь? — грубо осведомился он.

— Мне кажется, гражданин, — вмешался Дега, — что они будут в большей безопасности без этого грязного трусливого еврея, чем в его присутствии. Если он чего-нибудь испугается, то, несомненно, завопит, как будто его режут, или пустится бежать со всех ног.

— Так что же мне делать с этой скотиной?

— Почему бы вам не отправить его назад в Кале, гражданин?

— Нет, так как вскоре он нам понадобится, чтобы отвозить раненых, — с мрачной значительностью ответил Шовлен.

Последовала очередная пауза, во время которой Дега ожидал решения начальника, а старый еврей хныкал рядом со своей клячей.

— Эй, ты, ленивый трус! — заговорил, наконец, Шовлен. — Пожалуй, тебе лучше пойти с нами. Гражданин Дега, завяжите ему рот.

Шовлен вручил Дега шарф, который тот начал с торжественным видом обматывать вокруг рта еврея. Беньямин Розенбаум безропотно переносил процедуру, очевидно, предпочитая ее пребыванию в одиночестве на Сен-Мартенской дороге. Затем все трое двинулись вперед.

— Быстрее! — поторопил Шовлен. — Мы и так потратили много драгоценного времени.

Вскоре твердые шаги Шовлена и Дега и шарканье еврея замерли на тропинке.

Маргерит не упустила ни единого слова Шовлена. Она стремилась полностью разобраться в ситуации, чтобы в последний раз призвать на помощь ум, часто именуемый острейшим в Европе.

Положение, безусловно, было отчаянным. Маленькая группа людей спокойно ожидала своего спасителя, который также не подозревал о ловушке, расставленной для них всех. Глубокой ночью на пустынном берегу смертельная паутина затягивала беззащитных людей, один из которых был обожаемым мужем, а другой любимым братом Маргерит. Ее интересовало, кто были остальные, ждущие Алого Пимпернеля, в то время как смерть пряталась за каждым близлежащим валуном.

Сейчас Маргернт могла только следовать за солдатами и Шовленом. Если бы не страх сбиться с пути, она бы бросилась вперед, разыскала хижину и, возможно, успела бы предупредить беглецов и их храброго предводителя.

На миг ей пришла в голову мысль закричать изо всех сил, чтобы попытаться подать сигнал Алому Пимпернелю и его друзьям, чего опасался Шовлен, в безумной надежде, что они услышат и успеют убежать, пока не поздно. Но Маргерит не знала, на каком расстоянии она находится от края утеса, и долетят ли ее крики до обреченных людей. Ее попытка может оказаться преждевременной, а другой она уже не сможет предпринять, потому что ей заткнут рот, как еврею, оставив беспомощной пленницей в руках людей Шовлена.

Словно призрак, Маргерит скользила за изгородью. Она сняла туфли и порвала чулки. Но молодая женщина не ощущала ни боли, ни усталости; неистребимое желание предупредить мужа, несмотря на противодействие судьбы и коварного противника, подавило ощущение физических страданий, одновременно удвоив остроту инстинктов.

Маргерит не слышала ничего, кроме мягких шагов врагов Перси впереди; ничего не видела, кроме стоящей перед ее внутренним взором деревянной хижины и Перси, идущего навстречу своей гибели.

Внезапно инстинкт побудил ее остановиться и съежиться в тени изгороди. Луна, до сих пор державшаяся дружественно по отношению к Маргерит, оставаясь за тучами, внезапно появилась во всем великолепии на осеннем ночном небе, озарив серебристым сиянием пустынный пейзаж.

Менее чем в двухстах метрах впереди находился край утеса, а внизу море, простиравшееся до далеких берегов свободной и счастливой Англии, мирно и спокойно катило свои волны. Маргерит бросила взгляд на залитую серебром водную поверхность, и ее онемевшее от многочасовой боли сердце смягчилось, а глаза наполнились слезами. В трех милях от берега виднелась шхуна с белыми парусами.

Маргерит не столько узнала ее, сколько догадалась, что это «Мечта», любимая яхта Перси, со старым Бриггсом, принцем шкиперов, и экипажем английских матросов на борту. Ее белые паруса, сверкающие в лунном свете, словно внушали Маргерит радостные чаяния, которые, как она опасалась, могут никогда не сбыться. Словно прекрасная птица, готовая к полету, яхта ожидала своего хозяина, а он, быть может, уже никогда не ступит на ее палубу, никогда не увидит белых скал Англии, острова свободы и надежды.

Вид шхуны, казалось, вдохнул в измученную женщину сверхчеловеческую силу отчаяния. Ниже края утеса находилась хижина, где вскоре ее муж должен встретить свою гибель. Но при свете луны Маргерит сможет заметить хижину издалека, подбежать к ней и предупредить беглецов, чтобы они, по крайней мере, дорого продали свои жизни, а не были пойманы, как крысы в норе.

Маргерит двинулась вперед по травянистому дну канавы, прячась за изгородью. Должно быть, она бежала очень быстро и опередила Шовлена и Дега, так как вскоре добралась до края утеса и услышала сзади их шаги. Ее фигура отчетливо вырисовывалась на серебристом фоне моря.

Однако, это продолжалось несколько секунд — в следующий момент Маргерит съежилась, как преследуемое животное. Глядя на утесы, она подумала, что спуск не должен оказаться трудным, так как они не были крутыми, а валуны образовывали подобие лестницы. Внезапно Маргерит увидела слева от себя и, примерно, на полпути вниз грубое деревянное строение, сквозь стены которого мерцал красный огонек, похожий на маяк. Сердце ее замерло, а внезапная вспышка радости была подобной острой боли.

Маргерит не могла определить, на каком расстоянии находилась хижина, но она без колебаний начала спускаться, скользя с одного валуна на другой, не думая о врагах позади и о солдатах, которые, очевидно, прятались повсюду, так как высокий англичанин еще не появился.

Когда молодая женщина падала, попав ногой в щель или поскользнувшись на камне, она тут же вставала на ноги, продолжая бежать вперед, чтобы успеть предупредить беглецов и заставить их уйти, не дожидаясь Алого Пимпернеля, а его умолять спешить прочь от неминуемой гибели. Но теперь Маргерит осознала, что более быстрые шаги врагов раздаются уже совсем рядом. В следующий момент чья-то рука схватила ее за юбку, вынудив опуститься на колени, а какая-то материя была обмотана вокруг рта, лишив возможности кричать.

Ошеломленная и полубезумная от горького разочарования Маргерит беспомощно огляделась, увидев рядом с собой пару злобных глаз, которые, как казалось ее воспаленному воображению, сверкали сверхъестественным зеленым светом.

Она лежала в тени большого валуна. Шовлен, бывший не в состоянии разглядеть черты пленницы, провел худыми белыми пальцами по ее лицу.

— Клянусь всеми святыми! — прошептал он. — Это женщина! Конечно, ей нельзя позволить уйти. Интересно…

Внезапно Шовлен умолк, и после нескольких секунд тишины, послышался его приглушенный смех, а длинные пальцы вновь прикоснулись к лицу Маргерит.

— Боже мой! Какой очаровательный сюрприз! — тихо промолвил он с притворной галантностью, поднося руку Маргерит к своим тонким насмешливым губам.

Ситуация могла бы стать гротескной, не будь она столь трагичной: молодая женщина, сломленная душевно от постигшего ее разочарования, стоя на коленях, принимала комплименты от своего злейшего врага.

Задыхаясь от тряпки, обматывающей рот, Маргерит не могла ни шевелиться, ни кричать. Возбуждение, все это время придававшее силу ее хрупкому телу, покинуло ее, а чувство отчаяния парализовало мозг и нервы.

Шовлен отдал распоряжения, которые ошеломленная Маргерит не расслышала. Она почувствовала, как ей укрепили повязку вокруг рта, после чего пара сильных рук подняла ее и понесла по направлению к маленькому красноватому огоньку впереди, на который она смотрела, как на последний маяк надежды.

Маргерит не знала, как долго ее несли; она утратила ощущение времени и пространства, и милосердная природа на несколько секунд лишила се сознания.