Я не стал рассказывать, что Макс на больничном и вряд ли вернётся на работу.

— Пока походишь с ними, — отрезал и кивнул в сторону выхода. — Поехали домой.

— Даже за руку не возьмёшь? — ехидно процедила, видя, что я собираюсь уходить.

— Хватайся, — подал ей локоть, изображая хладнокровие. Маску надел, а мотор с ума сошел, гоняя кровь по венам в ускоренном темпе.

Играя в молчанку мы дошли до машины, которая ожидала нас на подземном паркинге. Я собирался открыть дверь, когда жена неожиданно спросила:

— Назар, что с нами происходит?

— Давай дома поговорим, наедине, — предложил, косясь на охрану. Ребята тактично отошли на максимально возможное расстояние, чтобы не мешать.

— Нет, давай уж на берегу все обсудим, — Камила не сдавалась и прислонилась спиной к черной двери, — если у тебя никого нет, значит, это все из-за ребенка?

— Ты о чем? — я непонимающе посмотрел на нее, рефлекторно переводя взгляд на живот. В ее голову пришло что-то новенькое. К такому вопросу не был готов.

— Ведёшь себя так холодно. Из-за малыша?

Она нервничала. Обняла плоский живот руками, будто защищая от меня и прятала глаза. Я ждал пояснений. Не понимал, что ей взбрело в голову. Откуда выдумала это вообще? Знала же, как я рад новости об отцовстве, и если был скуп на признания в любви, то здесь моя совесть чиста — я готов был на руках носить ее.

— Ты стал холодным, избегаешь меня. Это из-за того, что ты узнал, что ребенок может быть не твоим? — ей сложно дались эти слова. Губы нервно закусала и боялась в глаза мне посмотреть.

— Что ты сказала? — Сказать, что удивился, значит, промолчать. Я ох@ел от такого признания. Меня сейчас словно ушатом с ледяной водой облили. Нет, дорогая, скажи, что я ослышался…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Ребенок…, — неуверенно выдавила, — он может быть Роминым. Ты из-за этого злишься?

— Ты с ним не предохранялась что ли? — ляпнул первое, что пришло в голову. По виноватому выражению лица понял, что мой уровень неприязни к Боно увеличился. Ему осталось только переспать с моей дочерью и заделать ей ребенка, чтобы я его прикончил, наконец. Хотя, может стоит заранее от него избавиться, от греха подальше?

— Ты не знал? — тем временем не унималась Камила, вместо того, чтобы заткнуться. — Я давно сказать хотела. Узнала перед тем, как меня похитили. По срокам это может быть ребенок Боно.

— Садись в машину, — устало произнес, отодвигая жену, чтобы открыть дверь. Мне нужно переварить. Я ее сейчас убью просто на этой парковке.

— Ты опять закрываешься…

— Сядь в машину, я прошу тебя. Дай мне спокойно покурить, — попросил, стараясь говорить спокойно.

— Мы можем развестись…

Бл**ь.

Мое терпение лопнуло. Я захлопнул дверцу и прижал Камилу к кузову. Жена испуганно всхлипнула, пытаясь стать с автомобилем единым целым. Я сбавил обороты, осознавая, что пугаю ее. Опираясь руками на крышу машины, устало смотрел, как Камила дрожит от страха и тихо произнес:

— Развестись, значит, хочешь?

Камила

— Развестись значит хочешь? — он опёрся руками на крышу авто, нависая надо мной. Рядом с ним ощутила себя маленькой пташкой, которую вот-вот съест хищный коршун. Я была уверена, Назар меня никогда не ударит, но сейчас стало не по себе. Он струной напрягся, пугая ледяным взглядом. Это была не ненависть — это боль. Я ранила его своими словами. Мое признание ужалило в самое сердце, отравляя чувства, которые бурлили внутри.

— Так будет лучше, — промямлила, пряча глаза. Боже, что я несу…

— Кому будет лучше, тебе? — спросил напряженно.

— Если это не твой ребенок, то лучше развестись. Ты не примешь чужого ребенка, и я могу понять тебя, — мой голос дрожал, отдаваясь вибрацией в горле. От зашкаливающих чувств не получалось сглотнуть нервный ком.

— А если мой? — на него навалилась усталость. — Что, снова поженимся? В третий раз? Ты что мелешь, Камила? Ты себя слышишь? Ты что несешь?

— А что ты предлагаешь? — на меня нахлынуло отчаяние и я попыталась оттолкнуть Волкова, но он, как скала, не шелохнулся с места. — Я не хочу навязывать тебе чужого ребенка! Не хочу, чтобы попрекал меня или его. Он в любом случае мой будет, а тебе может быть чужим! Что мне, дождаться, пока он родится, сделать ДНК, а потом разводиться? Или во время беременности делать, чтобы знать наверняка? Лучше сразу развестись, так будет лучше.

— Кому лучше? — хрипло спросил, схватив за подбородок. Его губы оказались слишком близко к моим, горячее дыхание опалило лицо и я невольно раскрыла губы, будто готовилась к поцелую. Прикрыв глаза, боялась смотреть в прожигающие изумруды, которые неотрывно следили за каждым моим жестом.

— Я уже ответила, — прошептала, — я же вижу, как ты смотришь на меня. Зачем мучать друг друга. Предлагаю развестись, — выпалила эту фразу и прикусила губу. Больше всего боялась, что он согласится на развод, но в глубине души понимала его. Назар — это не тот человек, кто согласится воспитывать чужого ребенка. Тем более, от Боно. Сына или дочь человека, которого он не переваривал.

Волков молчал. Лишь было слышно его тяжелое дыхание. Открыть глаза я так и не смогла, но чувствовала, как он смотрит на меня — с презрением, болью, негодованием. Мне казалось, будто он сожалел о том, что не может ударить меня. На его месте именно так бы и поступила. Я его измотала.

— Я так смотрю на тебя не потому что считаю, что ребенок от Ромы, — выдавил он, после продолжительного молчания, — своими словами ты меня обескуражила сейчас. Я даже мысли не допускал о подобном, — он снова сделал паузу, — даже если это не мой ребенок, я взял тебя в жены беременной и воспитал бы мелкого, как своего. Это все мелочи, кто его заделал, хотя я уверен, что ты от меня беременна.

Он замолчал, обдумывая дальнейшие слова, а я осмелилась приоткрыть веки: Назар был потрясен. Не знал, даже предположить не мог. Было непривычно на его всегда невозмутимом лице видеть целую радугу эмоций.

— Если дело не в ребенке, тогда в чем? Почему ты стал таким холодным?

— А ты не догадываешься? — он недобро прищурился и достал из кармана джинсов мобильный. Ни слова не говоря поднес к моему лицу экран, на котором была я с Сафаровым. Мы целовались. — Как ты мне вот это объяснишь, дорогая?

Меня словно током прожгло после того, как Назар показал, что знает про поцелуй с Ильясом. Стало стыдно и я рефлекторно провела пальцами по губам, устыдившись своего поступка. Казалось, что до сих пор на мне следы другого и муж презирает меня.

Назар ничего не говорил, склонившись надо мной. На его лице опечаталась усталость, которая проявила паутину морщинок под глазами и опустила уголки губ вниз. Наверное, именно в этот момент я ощутила, какого было мужу. На него навалилось все, как снежный ком: мое похищение, рейды на его клубы, наезды со стороны силовиков, да ещё я отожгла с поцелуем и признанием про ребенка. Я живьём его резала, возмущаясь, почему меня не жалеют. Эгоистка. Думаю только о себе.

— Прости, — виновато произнесла, гладя его по щеке, — то было спонтанно. Мне это было нужно. Я отпустила его. Поцелуем закрыла нашу с ним историю навсегда. Прости меня, пожалуйста.

— Прости? — он брезгливо поморщился, отстраняясь от моих ласк. — Тебе это было нужно? Спустя четыре года?

— Это был прощальный поцелуй, — я смутилась, ругаясь про себя, потому что говорила не то, что следовало. Своими оправданиями живьем закапывала наши отношения, но отмотать слова обратно уже было нельзя. Оставалось лишь виновато глядеть на мужа, ожидая его вердикт.

— Ты знаешь, — с горечью выдавил, — а я обошелся как-то без прощальных поцелуев. Я четко знал, что люблю тебя, хочу с тобой быть и мне не нужно сосаться с другими бабами, чтобы убедиться, кого люблю.

— Я тебя люблю, Назар.