В салоне «Фольксвагена» пахло пачулями, ладаном и сигарным табаком. Стены и пол были оклеены выцветшим розовым ковролином.

– И кто это был? – спросил Тень, выведя машину с автостоянки и с грохотом переключив передачу.

– Он сам тебе сказал – Альвис, сын Виндалфа. Король гномов. Самый большой, самый могучий и самый славный из всего гномьего народа.

– Да какой же он гном?! – удивился Тень. – Сколько в нем росту, сто семьдесят четыре? Сто семьдесят семь?

– Вот именно. Для гнома – рост гигантский, – подал голос откудато сзади Чернобог. – Самый высокий гном во всей Америке.

– А что такое он говорил насчет бдения? – поинтересовался Тень.

Оба старика промолчали. Тень посмотрел на мистера Нанси, который усердно глядел в окошко.

– Ну? Он сказал про какое-то бдение. И вы оба его слышали.

Откликнулся Чернобог, с заднего сиденья.

– Тебе не обязательно это делать, – сказал он.

– Что делать?

– Брать бдение на себя. Он вообще чересчур разговорчив. Все гномы такие: говорят, говорят... Чушь все это. Выкинь из головы.

Путешествие на юг было – как путешествие во времени. Снега малопомалу становилось все меньше, и на следующее утро, когда автобус въехал в Кентукки, он исчез вовсе. В Кентукки зима уже кончилась, и приближалась весна. Тень начал прикидывать, нельзя ли вывести на сей счет какое-нибудь подходящее уравнение – скажем, проедешь лишние пятьдесят миль к югу, и уйдешь на день в будущее. Он бы с радостью поделился с кем-нибудь этим открытием, но мистер Нанси спал на пассажирском сиденье рядом с ним, а сзади, из салона, раздавался неумолчный храп Чернобога.

Здесь и сейчас время казалось Тени фикцией, которую можно лепить как угодно, по своему усмотрению, – иллюзией, которая стоит перед глазами, пока он ведет машину. Он поймал себя на том, что пристально вглядывается в попадающих время от времени в поле его зрения животных: он присматривался к воронам, которые на обочине, а то и прямо посреди дороги расклевывали всяких раздавленных машинами тварей; стаи птиц выстраивались в небе в строчки, которые еще чуть-чуть – и можно было бы прочесть; кошки внимательно смотрели на него с заборов или с лужаек перед придорожными домами.

Чернобог всхрапнул громче обычного, проснулся и медленно перевел себя в вертикальное положение.

– Странный сон мне снился, – сказал он. – Снилось, будто на самом деле я и есть Белобог. Что испокон веков весь мир считал, что нас двое, бог светлый и бог темный, а теперь, когда мы оба состарились, я и выяснил, что все это время был один, за двоих, одаривал их, и сам же у них дары свои отнимал.

Он оторвал от сигареты фильтр, сунул ее в рот и прикурил.

Тень опустил у себя ветровое стекло.

– Рак легких заработать не боитесь? – спросил он.

– Я и есть рак, – отозвался Чернобог. – И самого себя бояться не привык.

Проснулся и Нанси:

– Существа нашей природы раком не болеют. А также атеросклерозом, болезнью Паркинсона или сифилисом. Нас убить не так-то просто.

– Ну, Среду они тем не менее убили, – отрезал Тень.

Он заехал на заправочную станцию, а потом остановился у соседнего ресторанчика: ранний завтрак. Как только они вошли, таксофон у входа принялся трезвонить.

Пожилая женщина, читавшая дешевое издание «Что нужно было сердцу моему» Дженни Кертон, с кислой улыбкой приняла у них заказ. Потом вздохнула, подошла к телефону, сняла трубку и сказала:

– Да.

И тут же, оглянувшись через плечо, добавила:

– Ага. Вроде как здесь они. Не вешайте трубку, – и вернулась к стойке, к мистеру Нанси.

– Это вас, – сказала она.

– Понятно, – сказал мистер Нанси. – Да, вот еще что, мэм, постарайтесь, чтобы картошечка у вас подрумянилась на славу. И хрустела. Пусть даже подгорит немного.

Он подошел к телефону:

– На проводе, – сказал Нанси.

– А с чего это вы решили, что я настолько глуп, чтобы доверять вам? – сказал он.

– Найду, конечно, – сказал он. – Я знаю это место.

– Да, – сказал он. – Естественно, он нам нужен. И вы знаете, что он нам нужен. А я знаю, что вам нужно от него избавиться. Так что не парьте мне мозги!

Он повесил трубку и вернулся за столик.

– Кто это? – поднял голову Тень.

– Он не представился.

– И что им нужно?

– Они предлагают перемирие, чтобы передать нам тело.

– Лгут как всегда, – сказал Чернобог. – Заманить хотят, а потом прихлопнут. Так же, как Среду. Я сам когда-то выкидывал такие фокусы, – добавил он и погрузился в мрачное молчание.

– Речь шла о нейтральной территории, – сказал Нанси. – По-настоящему нейтральной.

Чернобог хохотнул. Звук был такой, будто металлический шарик катается по высохшему черепу.

– И я так говорил когда-то, точно так же. Приходите на нейтральную территорию, говорил я, а потом ночью мы подбирались незаметно и убивали всех! Славные были времена.

Мистер Нанси пожал плечами. Потом сунул в рот несколько коричневых, прожаренных насквозь ломтиков картофеля и с довольным видом улыбнулся:

– Мм-мм. Прекрасная получилась у вас картошечка! – сказал он.

– Этим людям нельзя доверять, – сказал Тень.

– Слушай сюда. Я старше тебя, и умнее тебя, и выгляжу лучше, чем ты, – проговорил мистер Нанси, отчаянно выстукивая донышко бутылочки с кетчупом и сплошь заливая соусом свою подгорелую картошку. – Я за вечер могу трахнуть больше телок, чем ты за целый год. Я танцую как ангел, дерусь как медведь, которого загнали в угол, на хитрости горазд пуще старого лиса, пою как соловей...

– А сказать-то вы, собственно, хотели...

Карие глаза Нанси внимательно посмотрели в глаза Тени.

– Что им от тела избавиться нужно ничуть не меньше, чем нам – его заполучить.

Чернобог сказал:

– Нет таких нейтральных мест.

– Есть такое место, – сказал мистер Нанси. – Это – центр.

Определить точное местонахождение центра чего бы то ни было – задача по меньшей мере не из легких. А если речь идет о живых – о людях, скажем, или о континентах, – она и вовсе переходит в разряд сугубо гипотетических. Где, к примеру, центр у человека? А где центральная точка сна? А в случае с континентальной частью Соединенных Штатов – следует учитывать при поиске центра Аляску или не стоит? А Гавайи?

В самом начале двадцатого века был изготовлен из картона огромный макет США, основных сорока восьми штатов, и для того, чтобы найти центральную точку, его пытались уравновесить на острие булавки, пока не нашли одно-единственное место, в котором подобное равновесие было возможно.

Как приблизительно и предполагалось заранее, точный географический центр континентальной части Соединенных Штатов располагался в нескольких милях от города Ливан, штат Канзас, и приходился на свиноферму Джонни Гриба. К началу тридцатых жители города Ливан дозрели до того, чтобы соорудить в самом центре свинофермы подобающий монумент, но Джонни Гриб заявил им на это, что на фиг ему не надо, чтобы сюда приезжали миллионы туристов, топтались по всей округе и пугали чушек, так что монумент в ознаменование географического центра Соединенных Штатов в итоге был сооружен в двух милях к северу от города. Отсюда к нему проложили асфальтовую дорогу, после чего, в ожидании небывалого наплыва туристов, даже построили возле монумента мотель. И стали ждать.

Но туристы так и не приехали.

Теперь это место представляет собой запущенный маленький парк с шаткой часовенкой, в которой не поместилась бы даже самая скромная погребальная процессия, – и с мотелем, окна которого похожи на глаза мертвеца.

– Вот по этой самой причине, – констатировал мистер Нанси, как раз когда они въезжали в Гуманвиль, штат Миссури (нас. 1084 чел.), – точный центр Америки и представляет собой убогий парк, пустую церквушку, кучку камней и развалины мотеля.

– Свиноферму, – буркнул Чернобог. – Ты только что сказал, что настоящий центр Америки – это свиноферма.

– Не то важно, где он на самом деле, – сказал мистер Нанси. – А то важно, где он находится с людской точки зрения. В любом случае, точка эта – воображаемая. Именно поэтому она так и важна. Народ – он только за воображаемые вещи и готов идти в бой.