Отмена этих законов означала, кроме того, — если можно предположить, что мудрость и власть британского парламента простираются так далеко, — отмену того раздела закона Моисея, который провозглашает: «Ворожеи не оставляй в живых» [Исх., гл. 22, ст. 18]. Но это не все: мысль о невозможности общения или сношения со злыми духами исключает чудесное изгнание бесов, о котором повествуется в разных местах Нового завета.
Если же мы обратимся к летописям моей родины, то они явят нам пример суеверной веры в волшебство, вероятно не уступающий никаким другим примерам из истории; я имею в виду салемских ведьм в Новой Англии{9}. Многие жители обоего пола были признаны на суде колдунами и ведьмами и на этом основании казнены; некоторые из них так поддались этому заблуждению, что во время казни признавали себя виновными в колдовстве, в котором их обвиняли. Фанатизм не встречал отпора, пока в колдовстве не были обвинены некоторые знатные семьи, оказавшие судебным преследованиям такое сопротивление, что в конечном счете это положило конец дальнейшим казням салемцев.
Эти преступники пострадали из-за некоторых законов, впоследствии прозванных в насмешку «синими законами»{10} за множество суеверий, коими они изобиловали. Большинство этих законов было отменено. Но законы о колдовстве были достаточно удобны законодателям, чтобы сохранять их в силе по сей день.
Мне вспоминается рассказ о чудесах, будто бы совершенных во Франции католическими священниками; его святейшество направил к ним одного из своих служителей со следующим запретом: «Заповедью господа бога впредь воспрещается творить чудеса в сем месте», после чего чудотворство прекратилось.
Проделки, обман и мошенничество мнимых чудотворцев так часто разоблачались в мире, особенно в тех его частях, где восторжествовали ученость и наука, что это должно было побудить нас с крайним недоверием относиться к подлинности этих чудес, даже без сколько-нибудь пространных, основанных на разуме и исходящих из природы вещей, доводов в пользу полной их невозможности в творении и провидении бога.
Нам говорят, что впервые чудеса были явлены миру, дабы подтвердить божественную силу откровения и божественное назначение его первоучителей. Если бы это было так, то в согласии с намерением доказать божественность откровения эти учителя должны были бы навеки сохранить способность творить чудеса, дабы иметь возможность явить чудо всякий раз, когда будут поставлены под сомнение их авторитет или непогрешимость проповедуемого ими откровения; или же это делал бы бог, что положило бы конец опору, если только людям дано быть судьями чудесам, которые могут быть опровергнуты. Однако если допустить, что чудеса возможны и что несколько человеческих поколений могут в достаточной степени судить о них, а также что они были необходимы в поддержку божественного назначения первых проповедников откровения и божественности того, чему они учили, то но аналогии чудеса должны были бы являться и последующим поколениям людей и быть соразмерены с божественной силой откровения или его пророков. В самом деле, почему мы обязаны в наше время верить в непогрешимость откровения или в божественное назначение его учителей на основании меньших доказательств, чем те, которые были и у поколений, бывших до нас? Ведь то, что может считаться разумным доказательством, заслуживающим доверия и согласия людей в один отрезок времени, должно оставаться таким же и в другой. Таким образом, из всего ряда доводов но данному вопросу следует, что коль скоро чудеса были необходимы для первоначального установления божественной силы откровения, то в равной степени необходимо, чтобы они не прекращались и при последующих поколениях, которым божественный законодатель будто бы продолжал ниспосылать такое откровение в качестве своего закона для человечества
Далее, если мы признаем божественное назначение и авторитет первых проповедников откровения и подлинность чудес, сотворенных ими или богом в подтверждение откровения, которое они тогда проповедовали, то все же мы не в состоянии утверждать этого, разве что их преемники с тех пор исказили и изменили его в собственных нечестивых целях и тем самым побудили бога лишить их чудотворной силы или самому прекратить творить чудеса, дабы они не навязывали человечеству мнимых откровений. В самом деле, никакие чудеса, будто бы совершенные в древности в доказательство божественной силы первых рукописей откровения, не могут быть ни свидетельством откровения, как оно известно нам по нынешнему переводу, ни свидетельством божественного назначения духовенства в наше время. Даже если допустить, что в те незапамятные времена возвещания откровения чудеса совершались в поддержку его и проповедовавшейся тогда религии, то это доказывало бы божественное назначение первых его проповедников, но для нас эти вопросы принадлежат к области догадок, особенно в отношении веков, когда откровение проповедовалось, как предполагают, во всей его чистоте и подтверждалось чудесами, как то считали первые обращенные, будто бы получившие его и уверовавшие в него. Вот когда наше поколение сподобится сверхъестественного подтверждения божественного назначения нынешнего духовенства и подлинности нынешнего откровения, дошедшего до нас сквозь все происходившие в мире потрясения и несовершенство человеческого знания, посредством чудес, совершенных не только средь бела дня, при свете солнца, но и при свете учёности и науки (блага которой были лишены первые верующие), — тогда и для нас придет время признать божественное назначение одного и божественность, или непогрешимость, другого.
Мыслящей части человечества совершенно ясно, что в тех частях света, где восторжествовали ученость и наука, чудеса прекратились; но в тех его частях, которые населены нецивилизованными и невежественными людьми, чудеса все еще в моде. Это само по себе дает веское основание полагать, что, когда словесность, ученость и наука находились в младенческом состоянии, когда мир еще не достиг зрелости, те, кто верил в чудеса как в доказательство божественного назначения первых проповедников откровения, были введены в заблуждение вымышленными явлениями, а не чудесами.
Далее, создатель христианства предостерегает нас против обмана лжеучителей и описывает знамения истинно верующих, говоря: «Уверовавших же будут сопровождать сии знамения: именем моим будут изгонять бесов, будут говорить новыми языками; будут брать змей, и, если что смертоносное выпьют, не повредит им; возложат руки на больных, и они будут здоровы» [Марк., гл. 16, ст. 17, 18]. Таковы недвусмысленные слова основателя христианства, содержащиеся в заповеди, данной им своим одиннадцати апостолам, коим надлежало нести его евангелие в мир. Таким образом, очевидно, что с самого основания христианства в тех случаях, когда чудесные знамения, о коих говорится в заповеди, не появлялись, этих людей надо было рассматривать как неверующих и, следовательно, они или их преемники уже не заслуживали веры или доверия. Ибо сии знамения посылались затем, чтобы увековечить их [божественное] назначение, и должны были продолжаться как единственное доказательство его законности и подлинности. И пока эти знамения продолжались, невозможно было помешать человечеству следовать учениям, кои проповедовались апостолами и их преемниками; когда же эти знамения не появлялись, их божественной силе наступал конец. Так вот если кто-то из них выпьет смертоносного яда, который я мог бы приготовить, и он «не повредит им», я преклонюсь перед их божественной силой и кончу спор. Это не значит, что я намерен кого-то отравить, и я не думаю, что они решились бы принять такое количество яда, какое я мог бы приготовить для них; а если бы это было так, то это доказывало бы, что они сами неверующие, хотя весьма склонны порицать других за неверие, которое, по их мнению, есть тяжкий грех.
