Единственным оправданием того, что я осмелился не согласиться со справедливо прославленным оракулом[79], впервые раскрывшим перед нами карту духовного мира, может служить то обстоятельство, что орлиный взор гения зачастую простирается гораздо дальше фактов, замечаемых при помощи слабых органов восприятия человека, не обладающего иным даром, кроме наблюдательности.

Не удивительно, что г-н Локк спутал этот моральный принцип с разумом, а лорд Шефтсбери^{12} — со вкусом, поскольку все эти три способности имеют один и тот же предмет своего одобрения, несмотря на то, что они существуют в уме независимо одна от другой. Положительное влияние, оказываемое на нравственность успехами науки и вкуса, может быть объяснено только полным согласием, существующим в природе между требованиями разума, вкуса и моральной способности. Почему за последние годы дух гуманизма достиг при европейских дворах столь быстрых успехов? Да потому, что королей и их министров научили рассуждать на философские темы. Почему в Лондоне и Париже непристойность и богохульство изгнаны с театральных подмостков? Да потому, что безнравственность — оскорбление высокоразвитого вкуса у народов Франции и Англии.

Любителям добродетели должно доставить большое удовольствие видеть всю глубину и широту этого морального принципа в человеческом духе. К благу для человеческой расы, требования долга и дорога к счастью не предоставлены медленным действиям или сомнительным заключениям разума либо необоснованным решениям вкуса. Вот почему мы нередко находим большую моральную способность у лиц, чей разум и вкус слабы или малоразвиты. Следует также отметить, что пересмотр решений лучше всего подходит для суждения, а в вопросах морали всегда предпочтительно руководствоваться сразу же принятым решением. В таких случаях пересмотр решений — это уже результат переговоров между долгом и извращенными наклонностями. Вот почему Руссо справедливо заметил, что «хорошо упорядоченный нравственный инстинкт — самый надежный проводник к счастью».

Любителям добродетели должно доставить неменьшее удовольствие то, что наше нравственное поведение и счастье не подчинены решениям какой-то одной законодательной власти. Совесть подобно мудрому в преданному законодательному совету осуществляет контроль над моральной способностью и таким образом предотвращает роковые последствия безнравственных поступков.

Я предвижу возражение учению о влиянии физических причин на моральную способность, поскольку полагают, что оно поддерживает мнение о материальности души. Однако я не вижу, почему это учение должно побудить нас решить вопрос о природе души в большей степени, чем факты, доказывающие влияние физических причин на память, воображение или способность суждения. В то же время мне хотелось бы в связи с этим отметить, что все авторы, признававшие бессмертие души, причинили большой вред этой истине, непременно связывая ее с нематериальностью. Бессмертие души зависит от воли бога, а не от предполагаемых свойств духа. Материя по самой своей природе столь же бессмертна, как и дух. С помощью тепла и смесей ей можно придать различные формы; однако для ее уничтожения требуется та же рука всевышнего, которая создала ее. Я не знаю иных доводов, доказывающих бессмертие души, кроме почерпнутых из христианского откровения[80]. Утверждать, что душа бессмертна ввиду ее безграничной способности к знаниям и счастью или ее страха перед уничтожением, было бы не более разумно, чем заявлять, что океан бессмертен ввиду его безграничной возможности вмещать любую массу воды или что мы должны вечно жить в этом мире, поскольку мы боимся смерти.

В начале своего рассуждения я уже говорил о том, что лица, у которых память, воображение или способность суждения действуют неправильно, справедливо становятся объектом внимания медицины и что известны многочисленные случаи, доказывающие, что болезни, связанные с расстройством этих способностей, поддаются лечению.

Быть может, лишь потому, что не удалось проследить связь между болезнями моральной способности и физическими причинами, авторы-медики до сих пор пренебрегали ими в своих системах нозологии^{13} и было предпринято до сих пор столь мало попыток ослабить эти болезни или устранить их, используя для этого физические, а также духовные и моральные средства.

Я не собираюсь добиваться поддержки моих взглядов, проводя аналогию с влиянием физических причин на нрав и поведение диких животных. Я полагаю, что доводы, которые можно было бы почерпнуть в этой области, окажутся излишними в свете тех фактов, которые я сообщу в доказательство воздействия этих причин на нравственность человека.

Я знаю, что, начав разговор по этому вопросу, я вступаю на непроторенную дорогу. Я чувствую себя подобно Энею, когда он собирался переступить врата Аверна^{14}, однако без предсказательницы, которая могла бы рассказать мне о тайнах, ожидающих меня впереди. Я предвижу, что люди, воспитанные в духе механического восприятия общераспространенных или общепризнанных взглядов, возмутятся учением, которое я намерен изложить, в то время как люди умные и одаренные выслушают мои положения без предвзятости и, если даже не согласятся с ними, оценят смелость исследования, побудившую меня начать обсуждать их.

Я начну с попытки восполнить недостатки работ по нозологии, определяя неполное или ослабленное действие моральной способности как микрономию. Полное отсутствие этой способности я назову аномией. Под законом, действующим в этих новых видах безумия, я понимаю закон природы, написанный в человеческом сердце и ранее приведенный мною из писаний св. Павла.

Анализируя влияние физических причин на моральную способность, мы могли бы расширить наши представления об этом предмете, сведя добродетели и пороки к определенным видам и указав на последствия определенных видов добродетели и порока; однако это вывело бы нас слишком далеко за пределы настоящего исследования. Я приведу здесь лишь несколько случаев и не сомневаюсь в том, что сообразительность моих слушателей дополнит то, о чем я не говорю.

Несущественно, как именно воздействуют перечисляемые ниже физические причины на моральную способность — через посредство чувств, страстей, памяти или воображения. Их слияние одинаково бесспорно, действуют ли они как отдаленные причины, или как предрасположения, или как случайные причины.

1. Прежде всего следует обратить внимание на влияние климата на моральную способность. Не только у отдельных лиц, но и у целых народов моральные качества, так же как и интеллектуальные, в значительной мере зависят от интенсивности солнечных лучей, падающих на их территорию. Вспыльчивость, легкомыслие, робость и леность в сочетании со случайными порывами благожелательности суть моральные свойства жителей стран с теплым климатом, тогда как эгоизм в сочетании с искренностью и честностью составляет моральное качество населения стран с холодным климатом. Условия погоды и времена года также имеют явное влияние на моральное чувство. Так, считают, что ноябрь месяц в Великобритании, изобилующий туманами и дождями, способствует совершению наихудших видов убийств, в то время как летнее солнце в средних широтах содействует проявлению мягкости и благожелательности.

2. Влияние режима питания на моральную способность более бесспорно, хотя и менее исследовано, нежели воздействие климата. Нам говорят, что «обильная пища» была одной из причин, предрасполагавших к порокам жителей равнинных местностей. Посты, столь частые у евреев, вводились, чтобы ослабить побуждения к порокам, так как гордыня, жестокость и чувственность столь же естественные следствия роскоши, как и апоплексия и паралич. Вместе с тем не только количество, но и качество пищи оказывает влияние на нравственность; так, мы находим, что упомянутые нами выше моральные болезни чаще всего возникают вследствие потребления животных продуктов. Пророк Исайя, по-видимому, сознавал это, когда он приписывал столь высокое целебное действие умеренной и растительной пище. «Он будет питаться молоком и медом, доколе не будет разуметь отвергать худое и избирать доброе», — говорит он [Ис., гл. 7, ст. 15]. Мы располагаем многочисленными фактами, доказывающими большое влияние растительной пищи на страсти. Д-р Арбутонт утверждает, что он излечил нескольких больных от чрезмерной раздражительности, установив для них простой и умеренный режим [питания].