Тревис включил свет на кухне. Хотя дом стоял особняком, но до шоссе было всего около двухсот ярдов, и к строению сделали ответвление от линии электропередачи.

— Я буду пиво, — сказал Тревис. — Тебе дать что-нибудь?

Эйнштейн подошел к пустой миске для воды, стоявшей в углу рядом с миской для еды, и стал толкать ее перед собой к раковине.

Тревис и Нора не рассчитывали на приобретение такого дома вскоре после отъезда из Санта-Барбары, так как, позвонив Гаррисону Дилворту, узнали, что банковские счета Тревиса заморожены. Им еще повезло! Они смогли провести через банк чек на двадцать тысяч долларов. Адвокат перевел часть средств Тревиса и Норы в восемь кассирных чеков, как и планировалось, и выслал их Тревису на имя Сэмюеля Спенсера Хайатта в мотель, где Нора и Тревис прожили около недели. Двумя днями позже, однако, они получили пакет с кассирными чеками и запиской, в которой Гаррисон сообщал, что ему удалось продать Норин дом за неплохую шестизначную сумму.

Разговаривая с ним по телефону, Нора сказала.

— Даже если вы на самом деле продали дом, вряд ли вам удалось закончить оформление и получить деньги так быстро.

— Верно, — сказал адвокат. — Оформление будет длиться еще месяц. Но вам нужны деньги сейчас, поэтому я авансирую вас.

Они положили деньги на два банковских счета в Кармеле — городке, находившемся в тридцати с лишним милях от их теперешнего местонахождения. После того как Тревис и Нора купили себе новый пикап, они отогнали «Мерседес» Гаррисона в аэропорт Сан-Франциско и оставили его там на стоянке. Затем, поехав в южном направлении мимо Кармела вдоль побережья, начали присматривать подходящий дом в районе Биг Сюр. Когда они нашли вот этот дом, то заплатили за него наличными. В их положении гораздо разумнее было приобрести дом, чем арендовать, и при покупке заплатить наличными, а не оформлять рассрочку, поскольку это давало им возможность избежать лишних вопросов.

Тревис не сомневался, что их новые документы не подведут, но не хотел испытывать судьбу раньше времени. Кроме того, став домовладельцами, они превращались в респектабельных граждан, сводя к минимуму возможность подозрения насчет их личностей.

Пока Тревис доставал бутылку пива из холодильника, открывал пробку и делал большой глоток прямо из горлышка, Эйнштейн проследовал в кладовку, дверь в которую была постоянно приоткрыта, и, нажав лапой на педаль, установленную специально для него Тревисом, включил свет.

Помимо полок с запасами консервов, там находилось сложное устройство, сконструированное Тревисом и Норой для облегчения общения с собакой. Устройство располагалось у задней стены: двадцать восемь прозрачных трубок восемнадцати дюймов в высоту. К каждой трубке была внизу приделана педаль. В двадцати шести трубках разместились алфавитные карточки из игры «Скрэббл», по нескольку штук на каждую букву для того, чтобы Эйнштейн мог составлять длинные фразы. Спереди на каждой трубке была приклеена буква, соответствующая тем, что находились внутри: А, Б, В, Г и так далее. В двух оставшихся трубках хранились карточки, на которых Тревис изобразил запятые и вопросительные знаки. (Они решили, что без точек можно обойтись.) Эйнштейн научился сбрасывать карточки, нажимая на педали, а затем носом выстраивать буквы в ровную линию на полу. Тревис и Нора решили поставить аппарат в кладовке, подальше от посторонних глаз, чтобы им не пришлось ничего объяснять, если вдруг к ним случайно кто-нибудь зайдет.

Пока Эйнштейн нажимал на педали и стучал карточками, Тревис вынес бутылку с пивом и собачью миску для питья на переднее крыльцо. Там они будут ждать Нору. Вернувшись в дом, он обнаружил, что Эйнштейн уже выложил фразу:

«МОЖНО МНЕ ГАМБУРГЕР ИЛИ ТРИ СОСИСКИ?»

Тревис сказал:

— Я буду обедать вместе с Норой, когда она придет. Может, подождешь и поешь вместе с нами?

Ретривер облизнулся и с минуту пребывал в раздумье. Затем он осмотрел выстроенную им из карточек фразу, отодвинул несколько штук в сторону и нажатием педали сбросил несколько новых.

«О'КЕЙ. НО Я ГОЛОДНЫЙ».

— Ничего, не умрешь, — сказал Тревис. Он собрал с пола карточки и разложил их по трубкам.

Затем Тревис взял ружье, прислоненное к косяку задней двери, и, выйдя на переднее крыльцо, положил его рядом с креслом-качалкой. Эйнштейн выключил свет в кладовке и присоединился к Тревису.

Они застыли в напряженном ожидании: Тревис в кресле, пес на полу.

Теплый октябрьский воздух звенел от пения птиц.

Тревис потягивал пиво, а собака время от времени лакала воду из своей миски. Потом они молча смотрели на проселочную дорогу, скрывавшуюся в гуще деревьев, за которыми находилось шоссе.

В перчаточном отделении своей «Тойоты» Нора держала пистолет тридцать восьмого калибра, заряженный пулями с мягкими наконечниками. За несколько недель, проведенных здесь, она научилась водить машину и — с помощью Тревиса — стрелять из пистолета, а также из автоматического пистолета «узи» и из ружья. Правда, поездка в Кармел не была связана с особыми опасностями. Даже если в этих местах уже бродит Аутсайдер, ему нужна не Нора, а собака. Поэтому ей вряд ли что-нибудь грозит.

Но почему ее так долго нет?

Тревис пожалел, что отпустил ее одну. Но после почти тридцати лет зависимости и страха самостоятельные поездки в Кармел были для нее средством, с помощью которого Нора утверждала и испытывала свою вновь обретенную силу, независимость и уверенность в себе. Она бы не захотела ехать вместе с ним.

К половине второго, когда Нора опаздывала уже на полчаса, у Тревиса появилось противное, тянущее чувство в животе, а Эйнштейн поднялся и начал ходить взад-вперед по крыльцу.

Минут через пять ретривер первым услышал звук свернувшей с шоссе машины, сорвался с крыльца и выбежал на обочину проселочной дороги.

Тревису не хотелось, чтобы Нора видела его взволнованным, она могла истолковать это как неверие в ее способность к самостоятельным действиям — а этой способностью она как раз обладала и гордилась. Поэтому Тревис остался сидеть в кресле, сжимая в руке бутылку «Короны».

Когда из-за деревьев показалась голубая «Тойота», он вздохнул с облегчением. Проезжая мимо дома, Нора посигналила. На ней были голубые джинсы и рубашка в желто-белую клетку. Тревис, правда, считал, что даже в этом наряде она не затерялась бы на балу, танцуя рядом с разодетыми и усыпанными драгоценностями принцессами.

Нора подошла к нему и поцеловала. Губы у нее были теплые.

— Скучал по мне?

— Без тебя зашло солнце, умолкли птицы и померкли все радости жизни, — сказал Тревис, пытаясь отшутиться, но голос его прозвучал серьезно.

Эйнштейн терся о ее ноги, скулил и заглядывал в глаза, как бы спрашивая: Ну как?

— Он прав, — сказал Тревис. — Так не годится. Ты держишь нас в неведении.

— Все, как я думала.

— Думала?

— Ну да. Все подтвердилось, — улыбнулась Нора.

— Вот это да! — сказал он.

— Все в порядке. Я готовлюсь стать мамой.

Тревис вскочил, обнял ее и поцеловал.

— Доктор Вейнгольд не может ошибаться?

— Нет, он хороший доктор, — сказала она.

— Но он назвал срок? Когда?

— Ребеночек появится на третьей неделе июня.

Тут вмешался Эйнштейн, которому очень хотелось лизнуть ее и выразить свой восторг.

— Мы это дело отпразднуем, — предложила Нора. — Я привезла холодненькую бутылочку игристого.

На кухне, вынимая бутылку из бумажного пакета, Тревис увидел, что это был игристый яблочный сидр — безалкогольный.

— Такое событие заслуживало бы самого лучшего шампанского, — заметил он.

Доставая бокалы из буфета, Нора сказала:

— Это, наверное, глупо… но я не хочу рисковать, Тревис. Я никогда не думала, что у меня будет ребенок, не могла даже мечтать об этом, и теперь у меня такое чувство, что, если я не буду соблюдать осторожность, делать все по правилам, он может погибнуть. Поэтому я не возьму в рот ни капли спиртного, пока малыш не родится. Я ограничу себя в парном мясе и буду есть очень много овощей. Я не курю, поэтому эта проблема сразу снимается. Я буду следить за своим весом, в точности как говорит мне доктор Вейнгольд, и у меня родится самый лучший ребенок на свете.