Адвокат знал также, что ему нужно сделать это побыстрее, пока Тревис или Нора не позвонили ему сами. УНБ располагало техникой, способной установить номер звонящего прежде, чем тот, кому звонят, успеет предупредить, что линия прослушивается.

Исходя из этих соображений, в два часа дня в субботу сопровождаемый зеленым «Фордом» Гаррисон поехал к дому Деллы Колби в Монтесито, чтобы пригласить ее покататься с ним на яхте. По крайней мере так он сказал ей о цели своего визита по телефону.

Делла была вдовой судьи Джека Колби. Они с Джеком были лучшими друзьями Гаррисона и Франсины на протяжении двадцати пяти лет, пока смерть не разрушила их компанию. Джек умер через год после Франсины. Делла и Гаррисон сохранили дружбу: часто обедали вместе, танцевали, гуляли и катались на яхте. Поначалу их отношения были чисто платоническими: они оставались просто друзьями, которым повезло — или не повезло — пережить всех, кого они любили, и их тянуло друг к другу, потому что их объединяли воспоминания о прекрасных временах, проведенных вместе со всеми. Год назад, когда неожиданно для них самих Гаррисон и Делла оказались в одной постели, то испытали состояние шока и вины перед своими покойными супругами, скончавшимися много лет назад. Чувство вины, разумеется, скоро прошло, и сейчас они были искренне благодарны судьбе за объединившую их дружбу и за ровно горящую страсть, неожиданно украсившую жизнь на склоне лет.

Когда адвокат подъехал к дому Деллы, она заспешила к машине. На ней были спортивные тапочки, белые слаксы, бело-голубой полосатый свитер и голубая штормовка. Несмотря на то, что Делле исполнилось шестьдесят девять лет и ее короткие волосы были белы как снег, она выглядела на пятнадцать лет моложе.

Гаррисон вылез из «Мерседеса», обнял ее и поцеловал:

— Мы сможем воспользоваться твоим автомобилем?

Она заморгала.

— С твоим что-нибудь не в порядке?

— Нет, — ответил он. — Мне просто хочется поехать на твоем.

— Давай.

Делла вывела свой «Кадиллак» из гаража, и Гаррисон сел рядом с ней на переднее сиденье. Когда они выехали на улицу, он проговорил:

— Боюсь, в моей машине установлено подслушивающее устройство. Мне не хочется, чтобы они знали то, что я тебе сейчас расскажу.

Делла смотрела на него с неподдельным интересом.

— Нет, — засмеялся адвокат, — я не выжил из ума. Если взглянешь в зеркало, увидишь, что за нами следят. Они большие профессионалы, но все-таки не невидимки.

Через некоторое время Делла спросила:

— Зеленый «Форд»?

— Точно.

— Во что же ты такое вляпался, дорогой?

— Мы сейчас не поедем прямо на причал. Сначала заглянем на рынок и купим свежих фруктов. Затем побываем в винном магазине и выберем там вино. К тому моменту я успею тебе все рассказать.

— У тебя есть тайная жизнь, о которой я и не подозревала? Ты престарелый Джеймс Бонд?

Накануне Лем Джонсон вновь открыл временный штаб в невероятно тесной комнатке в здании окружного суда Санта-Барбары. В комнатке было одно узкое окошко, стены выкрашены темной краской, а светильник на потолке источал такой тусклый свет, что все четыре угла зияли чернотой. Мебель, которую туда внесли, состояла из предметов, списанных из других офисов. Лем занял эту комнатушку сразу после того, как произошло убийство Хокни, но потом покинул ее на неделю, поскольку у него не было больше дел в этом районе. Теперь же, когда появилась надежда, что Дилворт наведет его на Корнеллов, Лем вновь открыл свой «полевой штаб», подключил телефоны и стал ждать развития событий.

В офисе вместе с ним находился помощник, Джим Вэни, очень серьезный и прилежный двадцатипятилетний молодой человек.

В настоящий момент Клифф Соамс руководил действиями группы из шести агентов УНБ, которые работали в разных точках района, а также организовывал наблюдение за Дилвортом с моря. Старый проныра наверняка понял, что за ним следят, и Лем предполагал, что он попытается скрыться от наблюдения на некоторое время, достаточное для того, чтобы позвонить Корнеллам. С этой точки зрения наиболее логичным для адвоката было попытаться выйти на яхте в море, на лодке пробраться на берег в какой-нибудь точке побережья и позвонить, прежде чем его смогут засечь приставленные к нему наблюдатели. Но как же удивится Дилворт, когда местный морской патруль будет сопровождать его при выходе из бухты, а в открытом море его будет поджидать катер береговой охраны.

В пятнадцать часов сорок минут позвонил Клифф и доложил, что адвокат и его подруга находятся на борту «Красавицы», едят фрукты, потягивают вино, вспоминают прошлое и посмеиваются.

— Из того, что мы услышали по направленному микрофону и увидели, могу заключить: они никуда не собираются. Разве что в постель. Бодрые старички.

— Присматривай за ними, — сказал Лем. — Я им не доверяю.

Потом позвонил агент, возглавлявший обыск дома Дилворта, который начался сразу же после того, как тот уехал. Ничего, указывающего на местонахождение Корнеллов и собаки, обнаружено не было. Перечень междугородных звонков, сделанных им из дома и офиса, также не содержал в себе номера телефона Корнеллов — если адвокат и звонил им, то наверняка из телефона-автомата. Изучение телефонной карточки также не принесло результатов. Даже если Дилворт звонил из телефона-автомата, то плату за разговор он начислял не на свою карточку, а на счет Корнеллов, не оставляя таким образом никаких следов. А это был плохой признак. Очевидно, что адвокат соблюдал крайнюю осторожность еще до того, как заметил за собой слежку.

…В субботу, испугавшись, что собака могла простудиться, Тревис внимательно наблюдал за Эйнштейном. Но ретривер только пару раз чихнул и ни разу не кашлянул за весь день.

В этот день транспортная компания доставила им десять больших ящиков, в которых находились все законченные живописные работы Норы, оставленные ею в Санта-Барбаре. Пару недель назад, воспользовавшись адресом своего знакомого в качестве обратного, чтобы нельзя было установить связь между ним и Норой Эймс, Гаррисон Дилворт отправил ей картины.

Сейчас, распаковывая полотна и разбрасывая вокруг себя горы мятой бумаги, Нора пребывала в состоянии душевного подъема. Тревис знал: на протяжении многих лет творчество составляло главный смысл ее жизни, а теперь, когда картины вернулись к ней, она не только испытывала радость, но, возможно, и желание заняться живописью — в пустой спальне, превращенной в студию, ее ждало несколько незаконченных работ.

— Хочешь позвонить Гаррисону и сказать «спасибо»? — спросил он.

— Да, непременно! — ответила Нора. — Но сначала давай распакуем и посмотрим, все ли цело.

Расположившись на причале и изображая из себя владельцев яхт и рыболовов, Клифф Соамс и другие агенты УНБ вели визуальное и электронное наблюдение за Дилвортом и Деллой Колби. День подходил к концу, спускались сумерки, а адвокат и не собирался выходить в море. Вскоре совсем стемнело, но Дилворт и его подруга так и не двинулись с места.

Через полчаса после наступления темноты Клифф Соамс устал изображать из себя человека, удящего рыбу с кормы шестидесятишестифутовой спортивной яхты, пришвартованной через четыре стоянки от яхты Дилворта. Он взобрался по лесенке в кабину рулевого и снял наушники с Хенка Горнера, агента, который прослушивал разговор престарелой парочки через микрофон направленного действия. Он начал слушать:

— …тогда в Акапулько Джек нанял рыбацкую…

— …да, а команда выглядела как шайка пиратов…

— …мы подумали, что нам перережут глотки, а нас самих выбросят в море…

— …а потом оказалось, что они студенты-богословы…

— …учатся на миссионеров, а Джек тогда сказал…

Возвращая наушники Хенку, Клифф сказал:

— Все еще вспоминают!

Хенк кивнул. В кабине был выключен верхний свет и горела только маленькая закрытая блендой лампочка на приборном щитке, в свете которой черты лица Хенка выглядели странным образом вытянутыми.