Муж Мэдоки Иоши не задавал вопросов. Как-то так получилось, что он взял на себя обязанности завхоза. Оказался мастером на все руки, всё у него чинилось и ремонтировалось. Мне сначала даже показалось, что он использует какое-то оммёдо, заставляя вещи выполнять его волю, но потом оказалось, что у Иоши просто руки вставлены тем концом и в нужное место.

Теперь на кухне нашей базы пахло не лапшой быстрого приготовления, а домашней стряпней. Да и вся техника работала как надо, даже та, которую иногда поколачивали босодзоку. Вернее, поколачивали раньше, так как один раз я вычел полную стоимость принтера из зарплаты мотоциклиста и это сразу охладило пыл горячих парней.

Но, вернемся к нашему медведю. Сэнсэй размял шею, взял со стола иголку и воткнул в палец. На свет показалась капля крови. Норобу аккуратно макнул в каплю ворс тонкой кисточки, после чего вывел иероглиф на правой лапе медведя. Точно такая же участь постигла и остальные лапы.

— Я тоже должен пустить кровь? — поднял я бровь.

— Нет, ты не должен. Всё-таки Рилаккума будет двигаться благодаря подпитке моего боевого духа. Тебе нужно сосредоточиться на тренировке, а не тратить попусту боевой дух. Да и меридианы у тебя недостаточно прокачаны для подобного упражнения.

Я взглянул на медведя. Он лежал на столе, бесстыдно раскинув лапы в стороны, как будто напившийся на корпоративе менеджер. Кстати, что мне понравилось здесь, так это то, что как бы ты не нажрался на корпоративе с друзьями и коллегами — на утро тебе никто ничего не скажет. Даже если танцевал голым посреди зала и демонстрировал начальнику то место, куда ему нужно будет пойти — на завтра этого никто не вспомнит. То, что было в пьянке, остается только в пьянке.

Коснувшись лапы, я посмотрел на сэнсэя:

— А что дальше? Ты вот вымочил его в настое, продул и прогрел. Написал кровью непонятные слова… А что дальше?

— А дальше… — вздохнул сэнсэй. — А дальше мне понадобится твоя рука.

— Правая или левая?

— Да без разницы, — сэнсэй повернулся спиной и показал на место между лопатками. — Вот тут почеши, а? Чешется, прямо страсть. А никак не могу дотянуться…

Я подхватил с пола метровую бамбуковую трость, которой сэнсэй недавно помешивал в котле, и протянул ему:

— На, не надо благодарности.

— А её и не будет, — буркнул сэнсэй. — Так хотелось ощутить дружескую руку на плече, а вместо этого…

— Завязывай прибедняться, — отмахнулся и зевнул. — Давай ближе к делу, а то… Ааааах! А то спать хочется. Хотя бы полчасика кемарнуть и сон сбросить.

— Да? Ну, раз ты такой занятой, тогда…

Сэнсэй взмахнул рукой и воткнул иглу в то место, где у медведя должно быть сердце, если бы он был человеком.

Уже подсохший медвежонок дернулся и пискнул. Да-да, пискнул так, как будто внутри него завелась мышь и только что сэнсэй проткнул ей хвост.

Удлиненные лапки медведя зашевелились, задрожали. Мордочка Рилаккума повернулась ко мне, покачалась, словно укоризненно. После этого тело медведя согнулось, и он сел на столешнице. Его начали клонить влево, но ладонь сэнсэя не дала ожившей игрушке упасть.

— Доброе утро, господин Казимото, — произнес сэнсэй с легким поклоном. — Я рад приветствовать вас в своей комнате.

— Здр… Зрд… Дрись… Здрав… — послышались звуки из тонких ниточек, образующих медвежью пасть.

— Ого, да у вас прекрасно получается, — не смог я удержаться от ехидства. — Ещё немного и я узнаю всё, что вы думаете о Норобу.

— Глупый мальчишка, — четко донеслось из пасти. — Я не могу ничего плохого сказать про сэнсэя, а вот про тебя скажу немало.

Голос был точно таким же, какой я слышал ранее в своей голове. С усилием медвежонок поднялся на удлиненные ноги. Не с первого раза, с третьего, но никто не решился помогать ему. Медведь должен справиться сам.

— Прекрасно, — устало произнес Норобу и сел в своё кресло. — Господин Казимото, как вы себя чувствуете?

— Как мокрый медведь, — оглядел себя пластмассовыми глазками новый член нашей команды.

— Да и выглядите вы также, — поддакнул я и не смог удержаться. — Весьма паршивенько выглядите.

Как у медведя получилось сверкнуть грозно глазами? Вот убейте, не могу сказать. Однако, новое тело Казимото каким-то образом сразу же начало внушать уважение. Пусть это был всего лишь маленький медведь, но небольшие параметры и дурашливый вид не давали обмануться. Мощная аура шла от этого существа, которое покачивалось на шатких ножках. Такая мощная, что я невольно подумал — каким же грозным он был при жизни? И что же его так подкосило, что он умер?

— Говори-говори, ноппэрапон, — парировал медведь. — Твои слова отразятся позднее на твоей тренировке.

— Да уж, язык у него силен, — согласился сэнсэй. — Если бы мозг также здорово думал, как язык вращается… За полгода императором бы стал!

Похоже, что эти два тренера нашли друг друга. Ну да, сэнсэй сэнсэя видит издалека. Неужели мне придется терпеть двух ехидных старичков?

— Господин Казимото, — сказал Норобу. — Я слышал, что вы решили призвать смерть раньше времени? Чтобы у нас не было никаких недомолвок — позволено ли будет узнать о причине подобного решения?

Да, сейчас Норобу совершил огромную грубость по отношению к новорожденному — никого не должна волновать истинная причина ухода из жизни самурая. У воина должны быть свои резоны на подобный шаг. И эти резоны могут как озвучиваться, так и скрываться.

— Господин Норобу, я не спрашиваю — почему вы отказались от фамилии? — со вздохом произнес медвежонок. — Но услуга за услуга — я рассказываю свою историю, а вы свою? Согласны?

Я посмотрел на медвежонка. А ведь и правда — Норобу всегда для меня был всего лишь Норобу и сэнсэем. Почему же я никогда не задавался вопросом — а какая фамилия у моего сэнсэя?

— Думаю, что ещё не пришло время для названия моей фамилии, — ответил Норобу. — Да и не такая уж она известная, чтобы что-то значила для вас. Но я согласен, уважаемый Казимото, с такой постановкой вопроса. Да, я позволил себе бестактность и грубость по отношению к вам. Прошу простить. Моими мотивами подобной речи были открытость и честность по отношению к остальным членам команды. Если вы хотите узнать об отсутствии фамилии, то тут тайны никакой нет — я отказался от неё, когда вошел в ряды якудза. Не захотел брать новую, поэтому оставил только имя. А уже позже меня все стали звать сэнсэй Норобу… Вот и всё. Я не хочу, чтобы фамилию писали даже после смерти на урне с прахом. Пусть для всех в памяти я буду только как сэнсэй Норобу. Этого достаточно.

— Мертвые позора не имеют, — добавил я философски. — Мне вот всё равно, что будет со мной после смерти. Пусть хоть выставят скелет в женской раздевалке команды по спортивной гимнастике…

Сэнсэй грустно улыбнулся в ответ на мою шутку.

Медвежонок поднял голову и ударил лапками друг о друга:

— В таком случае и я расскажу свою историю. Она грустна, как опадание лепестка отцветшей розы, но она есть и гложет мою душу на протяжении сорока лет. Я не всегда был преподавателем боевых искусств. Довелось мне участвовать и в военных столкновениях. Немало довелось… И как-то так получилось, что моим напарником стала молодая девушка по имени Моммо… Сакамото Моммо.

Медвежонок замолчал, как будто ему было тяжело произносить эти слова.

— Наша пара использовалась для устранения высокопоставленных лиц. Обычно мы изображали семейную пару, выезжали в другую страну в качестве туристов. Во всём мире японские туристы это аккуратные улыбчивые болванчики, которые фотографируют всё, на что упадет раскосый взгляд. Поэтому мы не вызывали удивления, когда исподволь вытягивали информацию про нужных лиц. Японские туристы — любопытные создания, а уж когда они угощают алкоголем, который развязывает язык…

Я не мог удержаться от хмыканья. В Питере многие туристы из Японии в самом деле были любопытны и лезли с фотоаппаратами всюду, куда только могли пролезть.

— Так получилось, что мы ради достоверности образов начали не только изображать супружескую пару, а жить также… Я влюбился в Сакамото Моммо. Не признавался ей в этом никогда, но видел в её глазах ответную реакцию. Она тоже любила меня. Мы сдерживали эмоции на людях, но вот по ночам, когда мы оставались одни… Наша связь стала такой крепкой, что мы начали понимать друг друга с полуслова. Операции проходили без сучка и задоринки. Командование не могло нарадоваться нашим успехам. Но война — штука опасная, разлучная, поэтому после одной из операций мы решили уйти. Уйти вместе, чтобы зажить мирной жизнью…