— Что? — подскочил я, пытаясь раздышаться. — Что ты сказал?

— Я сказал, что тебе никогда не победить господина Минори, — повторил Джиро.

А ведь я спрашивал не его. Но кого же тогда? Чей голос раздался в моей голове?

Неужели снова Кохэку? Но там был детский, тонкий голосок, а сейчас прозвучал уверенный бас.

Малыш? Он упрямо сжимает губы, пытаясь вырваться наружу.

Преподаватель и курсант? Они спокойно стоят в стороне.

Прихлебатели Огавы? От этих только звездюлей дождешься.

Вон, как остальные двое выбираются из кабинки. А Камавура молчит. Делает вид, что всё нормально. Да ещё и Минору кое-как отплевывается и расчищает глаза.

Один против четверых…

Похоже, что сейчас я огребу не по-детски.

Сдаваться не собираюсь! Это не в моих правилах!

Если уж драться, так от души. Плевать на запреты, плевать на разговоры о чести! Я должен нахлобучить этих ублюдков!

В крови закипает чувство восторга и злой радости! Я смогу! Я выдержу и сделаю это!

Я делаю первую мудру и тут же следует крик курсанта:

— Нельзя использовать оммёдо! Ещё одна мудра и хинин будет дисквалифицирован!

Черт… А вот моих противников это не касается!

Вон, как разгораются кулаки в усилениях.

— Толстые ветви деревьев не выдерживают тяжести снега и ломаются, а тонкие ветки пригибаются, а потом сбрасывают снег и выпрямляются как ни в чем не бывало! — снова раздался мужской незнакомый голос. — Мягкость побеждает силу и зло! Примени стратегию!

— Но как? — невольно вырывается у меня.

— Хинин, ты спрашиваешь — как тебе поклониться? С нас будет довольно догэдза, земного поклона. Поклонись, покайся в том, что решил поступить в академию с аристократами, а мы тебя помилуем! — прохрипел Минори.

— Тебе сейчас не справиться с ними. Скажи, что через месяц ты будешь готов выйти на соревнование с десятью мастерами первого курса. И сделаешь это на глазах у всех, во время вечеринки в честь первокурсников! — быстро проговорил незримый бас.

— Изаму, уходи! Беги, Изаму! — кричала Кацуми из кабинки.

Успокаивающе махнул ей рукой, мол, всё нормально. Шакко попыталась разбить стекло, но куда там…

Я же улыбнулся, взглянул на четверку дерзко и сказал:

— Ребята, я сейчас легко вам навтыкаю, но об этом подвиге мало кто узнает. Я бросаю вам вызов — сойдемся в поединке на вечеринке в честь первого курса. Вижу, что вас всего лишь четверо… Соберите с собой ещё шестерых мастеров первого курса. Хинин докажет вам, что не боится любого скопища аристократов. И это произойдет на глазах у толпы. После этой битвы вы получите небывалый авторитет, а я… Если я проиграю, то будь по-вашему — я уйду из академии. Уйду с позором, обмазав башку конским навозом. Принесу себя в жертву существующему режиму.

Мне показалось или преподаватель насторожился?

— Что? Ты хочешь отсрочить наказание? — прохрипел Минори. — Ребята, валим этого гандона!

— Отставить! — выкрикнул Камавура. — Отставить! Такаги-сан, вы хотите принести себя в жертву режиму? Но почему бы вам не принести себя в жертву чести и достоинства? Или вам такие понятия неизвестны?

— Что вы имеете ввиду, Камавура-сан? — пробурчал я, чувствуя какую-то ловушку.

— Что если вы не просто обмажете свою голову навозом, а совершите сэппуку на глазах у всех? Разве это не хорошая мотивация для красивой битвы?

— Что-о-о? — хором выдохнули мои ребята и люди Минори вместе с ним.

— А что? Военная академия чтит честь и достоинство. Вы своим нахождением здесь вносите разлад в существующее положение вещей. Ваше предложение интересно, но если вы позволите привнести в него перчинку в виде сэппуку, то я могу гарантировать со своей стороны полнейшее невмешательство в вашу жизнь ровно месяц.

— Как я могу вам верить? — спросил я. — Вы уже показали, как можете судить…

— Дьявольский Шар! — выкрикнул Камавура и на его ладони возникла уже знакомая шаровая молния. — Я обещаю своё покровительство Изаму Такаги до боя на вечеринке в честь первокурсников, если он согласится сделать сэппуку в случае проигрыша на том бою. Огава и его друзья не будут преследовать Такаги, но и он не станет нападать на них.

Дьявольский Шар… Оммёдо, которое не дает нарушить слово. Я уже два раза был им связан. Похоже, что Бог любит троицу.

— Соглашайся, Такаги-сан! — произнес мужской голос в ушах. — Мы всё равно победим. На нашей стороне правда, а кто прав, тот и сильнее…

— Соглашайся, Изаму! — воскликнул голосок Кохэку. — Мы не проиграем!

Я поджал губы…

Что же, выбор не особо богат. Либо сейчас меня отмудохают четыре парня, один из которых мастер, на глазах у любимой девушки, либо я закончу жизнь самоубийством при проигрыше.

Зато у меня будет месяц!

А за этот месяц можно поднатореть в боевых искусствах. Можно будет подкачаться, можно будет…

Можно понадеяться на русский «авось». Он меня пока ещё никогда не подводил.

Что же, если я Идущий во тьму, значит, меня ждет один финал. И если я поверю призракам, то тогда…

Либо сейчас… Либо через месяц…

Я слышу мертвых. Я радуюсь разрушению. Я… Я…

— Изаму! Нет! — выкрикнула Кацуми, пытаясь пробить стекло огненным мечом.

— Босс, сваливай оттуда!

— Изаму-кун, уходи!

— Поклонись, грязный хинин!

— Я согласен! — рявкнул я, глядя на Камавуру. — Пусть будет так!

Ух, как же кричала Кацуми. Какими словами называла меня Шакко. Даже Малыш угрюмо бурчал, что я погорячился.

Надо было найти другой выход. Надо было...

Вот только как иначе я мог поступить, если на четырех лицах написан приговор? Эти четверо так просто от меня не отстали... А преподаватель был на их стороне.

Трудно соревноваться в битве, в которой исход известен изначально. Уйти не получится, победить тоже. Остается только прибегнуть к отсрочке.

Доверился мертвецу...

Впрочем, я бы и без мертвеца не пошел бы в атаку на пролом. Так только в бояраниме можно, чтобы махнул членом и тут же образовалась улочка, чтобы почесал яйцо и возник переулочек...

Нет, я крут. Для касты, которую олицетворяю, я вообще почти божество. Но у каждого божества есть свои пределы. Поэтому и надо перенести сражение на более позднее время. А уж с кем там сражаться — насрать. Подкачаюсь, подучусь, что-нибудь сделаю...

Сука!

Да не мог я иначе! Не мог!

Если бы пошел в бой, то и себя погубил, и ребят подставил. Вряд ли после такого нарушения им бы дали шанс выйти живыми с арены. Тем более, что Минори уже точил зуб на Кацуми.

Не мог я подставить друзей. Несмотря на то, что снаружи я уже японец, внутри-то всё ещё русский. А у нас принято дорожить друзьями. Принято вступаться и идти до конца. Но как это передать друзьям? Как это сказать так, чтобы на меня не посмотрели, как на умалишенного?

Принял решение молчать. Молчать до упора. Опустить голову и не издавать ни звука.

Кацуми продолжала ругаться ещё полчаса. Вплоть до того времени, пока водитель из клана Утида не подогнал машину. После этого она фыркнула, села в машину и выпрямилась с видом оскорбленной королевы.

Ладно, как-нибудь потом получится заслужить прощение. Впрочем, если за меня вступится её отец, Кенджи Утида, то он прочистит мозги дочери и пояснит, что я не мог иначе. Думаю, что он сможет понять мой замысел.

Я молчал вплоть до самой базы. Уже там отмахнулся от нудящей Шакко и бурчащего Малыша. После этого попросил сэнсэя зайти ко мне под предлогом выпить чаю и поговорить о сложившейся ситуации.

Сэнсэй зашел и плюхнулся на диван. Не обнаружив чай, вопросительно взглянул на меня. Я же в ответ хмыкнул и рассказал обо всём, что случилось. Сэнсэй не перебивал, только изредка покачивал головой.

Рассказал всё и про подлянку преподавателя, и про ощущения от боя, и про договор на Дьявольском Шаре. Сэнсэй только хмыкнул в ответ, когда я закончил. Я ждал продолжения звуков, может быть ругани, может совета, но он просто молчал. Уставился в головку на кресле и молчал.