Прошлое

Я везла мрачную Джессику в клинику субботним утром, как это и было запланировано. День был скучный, и она смотрела в окно большую часть поездки, делая случайные комментарии о магазинах, которые мы проезжали, и ресторане, в который её водил на свидание Калеб. Мне было интересно, способна ли она говорить о чем-либо, кроме Калеба, когда она указала на рекламный щит «Calvin Klein» и сказала, что Калеб гораздо горячее, чем парень, рекламирующий нижнее белье. Я представила его в боксерах, вылезающего из бассейна, и испытала легкое головокружение. Он был именно таким. Грязным, отвратительным подонком.

Клиника была роскошной, определенно не из тех теневых мест, которые расположены на окраине города и известны во многом благодаря интернету. Вот так выглядит место, куда приходят богатенькие девочки, чтобы стереть следы своей неосмотрительности...В стиле Бока-Ратон

[17]

Зал ожидания был набит малогабаритной мебелью и репродукциями картин. Я уселась за столик в самом дальнем углу и смотрела на кашпо из макраме, пока Джессика разговаривала с регистратором. После этого она села рядом со мной, чтобы заполнить кучу различных форм. Скрип ручки по бумаге был единственным звуком, раздававшимся в комнате. Прежде чем уйти вслед за медсестрой, она посмотрела на меня своими глазами-блюдцами и сказала...

— Думаешь, я поступаю правильно?

Мои брови подернулись. Я была всего лишь водителем. Я не хотела быть её совестью. Если я скажу ей «нет», то мы сразу же уберемся отсюда, ведь она ищет причину уйти, поэтому я сказала «да»... отлично... это сделало меня сообщником.

Я подумала о Калебе. Он поступит правильно и женится на ней, если она сохранит ребенка. Они, вероятно, разведутся в течение пяти лет. Распавшаяся семья, разбитые сердца...и я без него. Я с трудом сглотнула.

— Безусловно, да, — сказала я, кивая.

Она улыбнулась и схватила меня за руку.

— Спасибо тебе, Оливия, — сказа она, сжимая руку. Я мягко размяла свои пальцы и спрятала руку под сумочку.

Омойбог, омойбог, омойбог!

Она встала, чтобы уйти, а мне захотелось схватить её за руку и побежать в сторону машины. Что я здесь делаю? Я могла заставить её передумать! Она сделала шаг, второй... Момент для проявления доброты был упущен. Совесть больше не проявлялась. Медсестра провела Джессику через двойные двери, после чего она пропала из виду. Я почувствовала, как вся кровь в моих венах превратилась в уксус. Что я наделала? Ради чего? Ради него? Неужели я использую эту информацию, чтобы получить то, чего хотела? Я раскачивалась взад-вперед, обхватив живот руками.

— С Вами все в порядке? — спросила девушка, занимавшаяся регистрацией посетителей, вглядываясь сквозь матовое стекло, позади которого сидела.

— Кажется, я что-то не то съела, — сказала я. Она понимающе кивнула и указала в направлении ванной комнаты. Я спряталась в кабинке, прижавшись спиной к двери, минут на 30, пытаясь убедить свою оскорбленную совесть, что это был её выбор, и я к этому не имею никакого отношения. Когда прошло довольно много времени, я вернулась в зал ожидания и села на свое прежнее место.

Я пролистала парочку журналов, периодически отвлекаясь на свои ногти. Пока я себя пытала изнутри, в зале появилась еще одна молодая девушка. На вид ей было лет шестнадцать, и она пришла в сопровождении своей мамы, которая прятала глаза за парой темных очков. Пока мать спешила к окну регистрации, её дочь плюхнулась в кресло и начала набирать сообщение на телефоне. Её пальцы двигались так быстро, словно порхали над клавиатурой. Я отвела взгляд в сторону. Моя мама не позволила бы мне сделать это. Я вспомнила её слова: «Будь я проклята, если я моя дочь начнет убегать от ответственности. Стоит сделать это однажды, и это будет повторяться на протяжении всей твоей жизни». Я очень скучала по маме. Возможно, если б она все еще была жива, я бы не прогнила так сильно.

Медсестра подошла ко мне час спустя, наклоняясь, чтобы сказать мне что-то шепотом, который, как казалось, в этой больнице использовали все. Возможно, если мы будем разговаривать тихо, то сможем не привлекать внимание к тому, что здесь действительно происходит.

— Джессика готова. Вы можете пригнать свой автомобиль к заднему выходу, чтобы забрать её.

Я вздрогнула. Они избавлялись от неё через заднюю дверь. Подло, словно она была мусором. Я выскочила на улицу и запрыгнула в свою машину, радуясь тому, что вскоре покину это место. Медсестра стояла позади кресла-каталки, в котором сидела Джессика, положив руки ей на плечи. Джессика была бледна и походила на очищенный картофель. Она улыбнулась, когда я подъехала - своего рода улыбкой-облегчением - от которой мне стало не по себе. Я выскочила из машины и поспешила открыть переднюю пассажирскую дверцу.

— Ей нельзя поднимать тяжести и делать какие-либо физические упражнения в течение ближайших двух недель, — проинформировала меня медсестра. Я кивнула.

— Ты в порядке? — спросила я ее, когда она соскользнула с кресла на переднее сидение моей машины.

Она слегка кивнула.

Я уезжала с парковки, испытывая чувство тревоги, ноющее в моем животе.

Я сделала то, что запланировала, и теперь мне необходимо держать Джессику настолько далеко от себя, насколько это возможно. Она заставляла меня испытывать чувство вины, а такую роскошь я не могла себе позволить, особенно сейчас, когда я пыталась украсть Калеба.

Я включила радио, когда мы выехали на шоссе. Джессика опять провела большую часть пути, уставившись в окно. Часть меня хотела спросить, что она чувствует: грусть или облегчение. Но та часть меня, которая хотела Калеба, удержала язык за зубами. Так было надо, напомнила я себе. Я была здесь не для того, чтобы заводить друзей.

Когда серые крыши кампуса появились в поле зрения, мы обе вздохнули с облегчением. Я припарковала машину перед зданием и выскочила наружу, чтобы открыть ей дверь.

— Тебе нужна моя помощь, чтобы добраться до комнаты?

Она покачала своей головой, словно говоря «нет», и вздрогнула, когда я помогла ей вылезти из машины. Она была очень бледная, и её обычно пухлые и сочные губы выглядели вялыми и робкими. Это была не та Джессика Александер, которая красовалась на обложке университетского журнала менее двух месяцев назад. Даже её волосы были тусклыми и безжизненными, свисая сальными прядями вокруг лица.

Она обняла меня, после чего направилась в сторону лифта. Я смотрела, как она нервно ударяла по кнопке, прислонившись к стене и обхватив своё тело руками. Когда лифт наконец-то подъехал, она повернулась в последний раз, чтобы вяло помахать мне рукой, после чего зашла в лифт и скрылась за закрытыми дверями. Я облокотилась на свою машину, внезапно почувствовав себя обессиленной. Я решила не возвращаться в свою комнату. Кэмми будет там, и когда она увидит меня, то включит свою ужасную проницательность, чтобы понять, что произошло. Вместо этого я поехала в кафе, расположенное в нескольких милях отсюда, чтобы позавтракать, где я заняла место у барной стойки с новостной газетой в руках, которую раздавали на улице.

Темой номера была история Лоры Холбермен и отсутствие каких-либо новых улик в её деле. Детектив, расследующий дело, ставил под сомнение версию о похищении, ведь все доказательства указывали на то, что девушка сбежала из дома. Её обезумевшие родители просили всех, кто обладал хоть какой-нибудь информацией полезной для дела, сообщить её сотрудникам полиции.

Я пожалела о том, что не уделяла больше внимания этой девушке, когда она посещала пары вместе со мной. Тогда были мои дни-до-Калеба, и меня не беспокоило, с кем он встречается и почему. Она была совсем не похожа на тех девушек, которые хотят сбежать. Она была популярной и веселой, душой компании, и согласно газете, хотела стать телеведущей новостей. Я уставилась на зернистую фотографию Лоры и представила, как она сидит в образе ведущей за столом в шести часовых новостях. А сейчас она сама стала шести часовыми новостями. Мне стало жаль её, где бы она не была. Что-то ужасное произошло, и не важно похитили её или нет, но теперь, вероятнее всего, Лора не увидит, как её мечты осуществляются.