— Ты словно насморк, Оливия, который сам по себе не пройдет. Но ты уйдешь и оставишь меня с моим женихом в покое.

— Он такой же твой жених, как и мой, — отрезаю я. — На самом деле, насколько я знаю, коробочка с обручальным кольцом все еще лежит в ящике с носками, и он не планирует надевать его тебе на палец. — Я удовлетворенно смотрю, как цвет пропадает с ее лица.

— Если бы не было этой аварии и если бы ты не показалась снова на горизонте, то я бы уже прямо сейчас носила это кольцо. А знаешь почему? Потому что он выбрал меня. Он бросил тебя и встретил меня. Ты просто его маленькое увлечение. Ты совсем ничего не значишь для настоящего Калеба. — Она задыхается. Ее глаза пылают огнем, как и ее волосы.

Я чувствую, как порох воспламеняется в моих жилах. Она ничего не знает о Калебе. Я была той, в кого он впервые влюбился. Я была той, кто причинил ему больше всего боли. Я была связана с ним разбитым сердцем и слезами сожаления, и видит Бог, это гораздо более крепкая связь, чем у нее когда-либо возникнет с ним.

— Если ты считаешь, что я ничего не значу для него, то почему тогда ты сейчас здесь?

Она обдумывает мои слова.

— Я здесь, чтобы предложить тебе спасение. — Я подозрительно наблюдаю за тем, как ее алые губы обвиваются вокруг сигареты.

— Я вся во внимании.

— Если Калеб узнает о том, как ты использовала его, то.... думаю, ты знаешь, что тогда произойдет, — она стряхивает пепел на мой кофейный столик. — Если ты прекратишь видеться с ним, если ты исчезнешь, то я не расскажу ему ничего.

— Не расскажешь ничего? — Я издеваюсь над её выбором слов, который напоминает речь воспитателей из детского сада, и закатываю глаза. — Он узнает, что я сделала, когда память вернется к нему. Что изменится для меня, если ты сейчас расскажешь ему, по сравнению с тем, если он сам узнает об этом позже?

— Ты получаешь возможность уйти по собственному желанию. Сохранить некое подобие целостности. Подумай об этом, дорогая. Подумай, как ты будешь унижена, когда он обнаружит твою маленькую ложь. Будут обиды, слезы, боль, и понадобится гораздо больше времени, чтобы все это зажило. Не пойми меня не правильно. Ты меня совсем не заботишь. Я делаю это ради Калеба, которого хочу защитить.

— Мне трудно поверить, что единственное, о чем ты беспокоишься в данной ситуации, это Калеб, — вкрадчиво говорю я. Она встает, бросая окурок от своей «Чарльстон»

[40]

— Это ты у нас эгоистичная сука, Оливия. Давай не будем путать происходящее. Я никогда не делала то, что делал ты! Никогда! — Ее слова жалят меня своей правдой. Даже эта больная женщина никогда не обманывала человека, которого любила. Я настолько потрясена ее словами, что делаю угрожающий шаг в ее сторону.

— Когда я встретила его, он все еще пытался справиться с болью, которую ты ему причинила, — она указывает на меня пальцем. — Мне потребовался год, чтобы убедить его в том, что ты этого не стоишь. Год, — шипит она. — Ты всего лишь белое отрепье, и я не позволю тебе снова быть рядом с ним! Ты понимаешь меня?

И я понимала. Возможно, если я боролась бы за него также, как это сейчас делает она, мы все еще были бы вместе.

Я вздохнула. Если я откажусь от ее предложения, она пойдет прямиком к Калебу со всеми доказательствами. Конечно, я могла бы смириться с погромом в квартире и шантажом, но даже в своей совокупности ее «преступления» были ничем по сравнению с тем, что сделала я. Я была диареей, в то время как она была всего лишь расстройством желудка. А что насчет Калеба? Он, несомненно, бросил бы Лию, если бы узнал, что она сделала, даже несмотря на то, что это причинит ему боль и сделает его одиноким. Каким монстром я должна быть, чтобы разбить ему сердце...снова? Неужели только так я могла досадить Лии? Если я исчезну, то со временем он забудет обо мне. Как делал это раньше.

Я уступаю.

— Хорошо. Убирайся. — Я иду к входной двери и открываю ее, даже не взглянув на Лию. Я хочу, чтобы она убралась из моего дома и из моей жизни. Не было ни одного человека, которого бы я ненавидела больше, чем саму себя. Она держит паузу, пока идет к выходу, смотря мне в глаза. Сука.

— Я всегда выигрываю. — Она бросает конверт у моих ног и уходит. Я захлопываю дверь, после чего пинаю ее ногой. Я хожу по квартире, выкрикивая всевозможные ругательства, какие только могу придумать.

Пришло время забыть его. Мне кажется, словно мое сердце вот-вот взорвется от боли. Мне нужно убраться отсюда, из этого места, насыщенного Калебом. Именно! Решено. Я уезжаю отсюда и никогда больше сюда не вернусь.

Прошлое

Я была представлена гадюке, которую Калеб называл «мамой», в первый день сентября спустя всего лишь пару месяцев после нашей первой годовщины. Мы подъехали к двухэтажному особняку с колонами около четырех часов. Калеб припарковался возле большого фонтана, который выплевывал воду прямиком в мою сторону. Я отвернулась, почувствовав себя оскорбленной.

— Это всего лишь статуя, Герцогиня, — сказал он, с улыбкой глядя на меня. — Она не кусается. Я пару раз по-пьяни залезал в этот фонтан, и думаю, тебе стоит об этом знать.

Я слабо улыбнулась и стала обходить машину вкруг по наиболее длинной траектории, чтобы  избежать встречи с ним взглядом.

Калеб взял меня крепко под руки, и мы пошли к входной двери. У меня было отчетливое впечатление, будто он думал, что мне хочется сбежать. А ведь мне, и правда, хотелось.

Когда дверь распахнулась, я получила краткий проблеск того, что его мама думает о встрече со мной. Она была застигнута врасплох, возможно из-за того, что мы приехали минутой ранее, нежели она ожидала. Ее лицо было угрюмым, когда она посмотрела на своего мужа, словно они только что обменялись не лучшими словами. Я видела, как неодобрительно он посмотрел на нее, и я ощущала нутром, что этот взгляд посвящался мне. Секунду спустя напряжение, повисшее ранее в воздухе, убежало под коврик, и они оба заулыбались нам, приветствуя меня в своем доме. Я стояла в стороне, словно забытый аксессуар, пока Калеб обнимал свою маму, целуя в щеку. Она оценивала меня даже тогда, когда гладила его по волосам, вслух восхищаясь тем, каким красивым он был. Я чувствовала ее неприязнь, пока ее глаза переместились от моих волос обратно к моему лицу, и она вежливо попросила сына представить нас друг другу. Наконец, Калеб похлопал своего отца по плечу, в поистине мужском приветствии, а затем повернулся ко мне.

— Это Оливия, — услышала я и, робко улыбаясь, вышла из-за его широких плеч.

Его дорогая мама посмотрела на меня с отвращением и сделала шаг вперед, чтобы пожать мне руку. Я была раздосадована ее, не заставившей себя ждать, неприязнью. Мне хотелось получить ее одобрение. Я хотела заполучить его также сильно, как я хотела ее сына.

— Калеб, ты нашел себе самую прекрасную девушку во всей Флориде, — сказал его отчим, подмигивая мне. Я расслабилась.

— Очень приятно наконец-то познакомиться с тобой, — кивнула его мать.

Я увидела, как Калеб перевел взгляд от меня к своей матери, и все внутри меня сжалось. Он все понимал. Я посмотрела вниз на свои дешевые туфли, сгорая со стыда. Я купила их специально для этого случая. Мне хотелось бы уметь лучше скрывать от него происходящее. Я пожалела, что не купила более дорогую пару обуви.

— Ужин уже готов. Давайте пройдем в столовую? — Она легким движением запястья велела нам следовать за ней. Дорога до столовой была невероятно мучительной. Я почувствовала себя изгоем, не вписывающимся их окружение. Мама с сыном шли передо мной, прижимаясь друг к другу плечами. Она смеялась над всем, что он ей говорил. Отчим Калеба исчез сразу же после того, как было озвучено приглашение к столу, и появился вновь только тогда, когда мы все уже сидели за столом. Я с горечью подумала о том, что они даже не заметят, если я вдруг исчезну.