Хоть и говорили, что казаку жена – помеха, но жизнь есть жизнь. Донцы тоже женились, кто на своих, а кто и на захваченных в походах ясырках. Заводили детей, хозяйство. Потом налетали татары или еще кто, и боевые подруги становились рядом с мужьями и подавали им заряженные ружья, а иной раз и сами сражались не хуже иных и прочих.

Единственным отличием было то, что венчали их не попы, а казачий круг и он же следил за святостью брака. Загулявшей казачке или соблазнившему чужую жену казаку была одна дорога – в куль и в воду!

Сераскир похода Ибрагим-паша находился в трудном положении. Назначая его султан Осман приказал своему верному рабу как можно скорее покончить с наглыми гяурами, дерзнувшими бросить вызов великому падишаху, и возвращаться назад, чтобы присоединиться к победоносной армии повелителя в походе на Польшу.

Надо сказать, что паша, как и большинство его воинов, предпочел бы сейчас воевать с богатой и многолюдной Речь Посполитой. Там, в отличие от этой мелкой крепостцы, в забытом Аллахом углу Вселенной, имелось чем поживиться и что привезти домой. Так что быстрый разгром взбунтовавшихся русских рабов был и в его интересах, а потому следовало поторапливаться. И раз уж не удался первый приступ, ко второму следовало подготовиться получше.

На следующий день после неудачного штурма турки начали возводить напротив Топракова города большую насыпь, согнав на земляные работы огромное количество людей. Вал этот вырос за несколько дней выше городских стен Азова. И туда, выставив вокруг войска, начали затаскивать пушки, завозить огромные бочки с порохом. Над крепостью нависла огромная опасность. Стало ясно, что скоро тяжелая артиллерия начнет безжалостный и прицельный обстрел стен и башен крепости, а заодно и разнесет в щепы все здания внутри. Так что обороняющимся негде будет и укрыться.

Впрочем, ответ казаков не заставил себя ждать. Полюбовавшись некоторое время на османские приготовления, Безе ненадолго задумался, после чего спустился вниз в подвал башни и приказал:

– Копать здесь!

– Зачем? – не понял Родилов.

– Копать здесь, – решительно повторил маленький француз. – Проведем галерею под турецкую насыпь, и будет, как это…

– Контрмина, – подсказал присутствующий здесь же Панин.

– О, oyu! Так есть. Контрмина!

– Порохового зелья много потребуется? – задумался атаман.

– Много, – кивнул Безе.

– Не обмишулиться бы. Припасов мало осталось, а без него не повоюешь.

– Я есть инженер! – возмутился провансалец. – Я буду делать расчет! Я все проверить! Я никогда не обмишулиться!

– Ну гляди! – недобро усмехнулся Родилов. – Коли и впрямь все сделаешь, как говоришь, наградим по-царски, а может и побогаче. А если нет, так не взыщи!

– Я не сомневаюсь в своем искусстве! – гордо отозвался потомок галлов и вышел прочь, гордо подняв голову.

– А вдруг ошибется? – с тревогой в голосе спросил атамана Федор. – Что тогда?

– Хоть так, хоть эдак, на вылазку идти, – задумчиво пояснил тот, – иначе супротив пушек не выстоять. Ну, а ежели эту гору рукотворную подорвем, все веселее будет!

Работы и с одной и с другой стороны шли днем и ночью, что, в конечном счете, сыграло злую шутку с османами. Делай они перерывы, возможно шум производимый казаками и донесся бы до турецких мастеров. Но поскольку им было не до того, русские землекопы сумели закончить узкий лаз почти одновременно с врагами.

– Довольно, – заявил Безе, покончив с обмерами и расчетами. – Теперь нужно сделать небольшую камеру и заполнить ее порохом.

– Поспешай, немчин, – поторапливал его Родилов. – Басурмане вот-вот стены ломать начнут!

– Я скажу, когда все будет готово к подрыву, – сухо перебил его инженер.

Наконец турки закончили с приготовлениями и доложили своему командованию, что готовы начать. Сераскир поначалу тоже хотел расположиться на насыпи, чтобы наблюдать, как рухнут стены проклятого Азака[65], но потом решил, что грохот пушек и клубы дыма помешают ему в полной мере насладиться зрелищем и приказал устроить себе навес чуть в стороне от позиций артиллерии.

– Мы готовы, господин, – низко склонился перед ним, командовавший топчи Якуб-ага.

– Начинайте, – милостиво кивнул ему Ибрагим-паша.

Стоявшие поодаль янычар махнул пестрым значком на пике, подавая сигнал артиллеристам, и почти сразу же выстрелила одна из больших пушек, за нею принялись палить все остальные. Позиции османских батарей затянуло густым дымом, а в стены цитадели полетели, вращаясь в воздухе тяжелые ядра. Как гигантские молоты били они в кладку старинных стен, заставляя их содрогаться от ударов. Каждое ядро, прежде чем разбиться само, оставляло в стене изрядную выбоину и казалось еще немного и укрепления Азова рухнут, как некогда это случилось с Иерихоном, не выдержавших звука труб Господних.

Наконец, после особенно удачного попадания по стене поползла трещина. Турецкий главнокомандующий и его приближенные даже затаили дыхание, ожидая, что воля Аллаха и всемогущего падишаха свершаться на их глазах, но цитадель устояла.

– Это ничего, – поспешил успокоить сераскира Якуб-ага, – еще несколько попаданий и мы добьемся своего!

– Поторопитесь! – грозно нахмурил брови паша, намереваясь отдать команду янычарам готовиться к штурму.

Но в этот момент земля под его ногами покачнулась, и турецкий военачальник непременно свалился со своего кресла, если бы не подскочившие слуги, ухитрившиеся подхватить его под руки.

– Ай, Аллах! – жалобно простонал в это время командир топчи, наблюдая, как рушатся позиции его подчиненных.

Инженер Безе оказался мастером своего дела. Справедливо рассудив, что для полного уничтожения турецкой насыпи огненного зелья у него недостаточно, он сумел найти слабое место во вражеском сооружении и рассчитать необходимый заряд. Получившийся в результате подрыва камуфлет[66], не смог разрушить насыпь, но сумел сдвинуть её таким образом, что османские пушки вместе с расчетами и припасами рухнули вниз и покатились прямо к укреплениям гяуров.

Но на этом беды Ибрагима-паши не закончились, поскольку ворота проклятого Азака широко распахнулись, и из них выплеснулась наружу ревущая от ярости волна казаков и набросилась на ошеломленных и деморализованных турок.

Размахивая саблями, бердышами и копьями они в мгновение ока преодолели разделявшее их с османами расстояние и накинулись на них, как коршун налетает на курицу. Та, конечно, может кричать и пытаться клюнуть своего убийцу, но разве это сможет остановить его? Быстро смяв и изрубив передовые отряды янычар, русские бросились дальше, и скоро бой закипел совсем рядом с навесом незадачливого турецкого военачальника.

– Спасайтесь, паша! – крикнул Якуб-ага, обнажая саблю, – мы их задержим!

Но Ибрагим уже и сам понял, что дело пахнет жареным, и, прикрываясь телохранителями, поспешил укрыться в лагере своего войска. Немного подумав, командир топчи последовал за ним, здраво рассудив, что на сегодня он проявил достаточно геройства.

В лазарете пред очередным вражеским приступом наступило затишье. Все кому можно было помочь, уже получили необходимое лечение, остальные один за другим отдавали Господу свои грешные души, едва успев причаститься у отца Варфоломея. Наконец, священник отложил в сторону святые дары и опоясался саблей.

– Будет воля твоя, – скорбно посмотрел он на икону Спаса Нерукотворного, – отпою всех сложивших за тебя голову по христианскому обычаю. Нынче же, мое место там!

Надев прямо поверх подрясника изрядно побитую вражескими клинками и временем кольчугу и заткнув за пояс пистоль, поп еще раз перекрестился и решительно пошагал к стенам.

Первым побуждением наблюдавшего за этим Попела, было сделать тоже самое, но во-первых, раненым в любую минуту могла понадобиться его помощь, а во-вторых, путь ему преградила Нахат.

– Ты не забыл, что у нас есть дело? – прожигая взглядом, спросила у него девушка.