— Я уже должен быть дома, — сказал Палмер. — Уже опаздываю.

— Да. — Гаусс медленно сжался. — Да, конечно. Извините, что задержал вас.

— Не стоит извиняться. Это была моя идея выпить.

— А деньги? Займ?

— Гаусс, вы должны понять…— начал Палмер, но, увидев, что официант все еще стоит рядом, замолчал. Он открыл бумажник и положил двадцатидолларовую бумажку на неразвернутый счет. Он заметил, как глаза Гаусса жадно следили за его движениями. Невероятно, думал Палмер. Абсолютно вне пределов всякого понимания. Этот человек совершенно точно зарабатывал не менее тридцати тысяч долларов в год, если не намного больше. Он был вдовец, детей не имел; вероятно, несет в банк каждый заработанный цент. И все же довел себя до такого состояния воображаемой бедности, что не мог даже контролировать выражение своего лица.

— Все знают, — продолжал Палмер, — что я не против займа, но я не за такой, какой просите вы, а такой, который, я уверен, мог бы быть использован с хорошими результатами. Теперь это дело прошлое, несмотря на то что произошло оно два дня назад; официальное решение было сообщено Джет-Тех сегодня днем, и на этом пока все остановилось. Лумис мог бы вернуться с новым предложением и возобновить переговоры. Я искренне надеюсь, что он это сделает. Вы понимаете? Я хочу, чтобы у вас были деньги. Когда у меня появится хоть какая-нибудь возможность что-то сделать в этом отношении, я сделаю. В настоящее же время ничего больше не может быть сделано… мной.

Гаусс кивнул медленно, устало.

— Я знаю. Лумис говорит мне почти то же самое. Я должен ждать. Со временем деньги будут.

— Он сказал это? Когда?

— Сегодня. И много раз до этого.

— Насколько определенно это звучало? — спросил Палмер.

— Бесконечно определенно. Вы знаете этих финансовых дельцов. — Гаусс заморгал. — Дельцов типа Лумиса, вы понимаете. Вы совершенно другой человек, мой старый друг.

— Лумис уверен, что деньги будут в конце концов?

— В конце концов. — Тонкий рот немца скривился, будто у этих слов был неприятный привкус. Он замолчал.

Палмер встал.

— Гаусс, боюсь, я уже должен двигаться. Было очень приятно поговорить с вами, хотя я и не смог вам помочь. — Он стоял, ожидая, когда старый человек тоже поднимется. Вместо этого Гаусс сидел, навалившись грудью на стол, глаза устремлены на кольцо и стрелу из воды. — Где вы остановились в городе? — продолжал Палмер, надеясь как-то встряхнуть его и вывести из транса.

Гаусс продолжал молчать. Палмер откашлялся. Положение, сообразил он, может скоро выйти из-под его контроля. Теперь он пожалел, что дал Гауссу три порции виски… или же вообще позволил ему пить.

— Гаусс, — спросил он, — вам нехорошо?

Маленький человек заморгал. Взгляд его медленно переместился вверх, на лицо Палмера.

— Я хочу кое-что сказать вам, — произнес он тихим хриплым голосом. — Они меня не посылали. Я притворился, что это они послали. Но они даже не знают об этом. Они и не представляют, что мы знаем друг друга.

— Это была целиком ваша идея?

Гаусс кивнул:

— Пожалуйста.

— Что?

— Сядьте, пожалуйста.

Палмер посмотрел на стенные часы. Через десять минут у него встреча с Вирджинией.

— Только на одну-две минуты, — сказал он, усаживаясь за стол напротив Гаусса. — А потом я действительно должен уйти.

— Конечно, — медленно улыбнулся Гаусс, но не Палмеру, а нарисованному на столе знаку. — Это знак мужчины, — сказал он, дотрагиваясь до него пальцем. — Это также знак железа. А кроме того, планеты Марс. Странно. — Он еще очень долго сидел, улыбаясь и ничего не говоря.

— Гаусс, я спешу.

— Да. Да. Да. — Старый человек, казалось, взял себя в руки. — В моих возможностях, — сказал он гораздо громче, — сделать имя Гаусса более знаменитым, чем когда-либо мог это сделать Карл Фридрих. Они назовут его «тот, другой Гаусс». И когда будут упоминать Гаусса, то это буду я, Гейнц Вальтер Гаусс, du kennst [Знаешь (нем.)].

— Надеюсь, так и будет.

Гаусс покачал головой:

— Na. Na. Вы не очень любите меня, mein alter Freund [Мой старый друг (нем.)]. Ваши слова лишены чувства, потому что вы торопитесь, а я вас задерживаю, nicht wahr? [Не так ли? (нем.)] И вас раздражает мой проклятый эгоизм. Но я знаю. Я знаю, что прав. Это в моей власти.

— О чем вы? — спросил Палмер, жалея, что он вообще пригласил сюда этого болтливого старика.

— Я говорил, что другой Гаусс изучал магнетизм, да? — начал немец. — Я тоже еще в молодости занимался некоторыми опытами по магнетизму. Вы знакомы с поздними гипотезами Эйнштейна? Магнитное происхождение гравитационного поля Земли? [Здесь и далее рассуждения Гаусса не вполне достоверны и научно обоснованы. — Прим. ред.]

— Совершенно не знаком, — признался Палмер.

— В Германии я не имел к ним доступа, — продолжал Гаусс. — Этот человек был еврей. Но когда после войны я наткнулся на его работу, это опять было deja vu. В своем воображении я уже видел это. Избранный ариец и опальный еврей. Вы знаете, как много времени я потерял — мир потерял, — потому что не имел понятия о работе Эйнштейна.

Гаусс водил указательным пальцем по знаку, изображенному на поверхности стола. — Очевидная, простая, элементарная истина. По крайней мере, как только Эйнштейн объяснил это, стало очевидно, насколько это все просто. И если гравитация является магнитной силой, теоретически ей может противодействовать равная противоположная магнитная сила. Вам понятно?

Палмер кивнул:

— На практике, конечно, это не может быть осуществлено.

— В науке нет «конечно». — Гаусс бросил на Палмера быстрый взгляд. — Теперь следите внимательно. Магниты, необходимые для противодействия силе тяготения, были бы слишком тяжелы, чтобы поднять самих себя с земли. Проблема ясна. Добавьте больше магнитной силы, добавится больше веса, добавится больше неудач. Это можно доказать на бумаге, так что никто не терял на это времени. Ясно?

— Ясно.

— За последние несколько лет, — продолжал Гаусс, — возникла новая область — физика низких температур. Мы охлаждаем тело, приближая, насколько возможно, его температуру к абсолютному нулю, и изучаем, что с ним происходит. Имеете представление об этом?