В этом году праздник День труда приходился на второе сентября, и, как глубокомысленно отметила Джерри, это еще усугубило царящую у них в доме суматоху.

Миссис Кейдж осталась в Эванстоне, чтобы наблюдать за упаковкой вещей в городском доме. Эдис сама привела в порядок и заперла загородный дом в Висконсине, и, поскольку они не собирались продавать его по крайней мере в течение года, здесь и не возникло никаких особых проблем. Правда, через год этот вопрос возникнет снова, но сейчас Палмер радовался, что ему удалось отложить его до тех пор, когда у них все уже наладится. Несмотря на то что они с Эдис добросовестно потратили два уик-энда, изнывая от жары и духоты в поисках подходящего дома в пригороде по специально для них подготовленному отделом закладных ЮБТК списку, наиболее приемлемым оказался конфискованный особняк из бурого песчаника на Семидесятой улице недалеко от Пятой авеню. Стоимость такого особняка была более ста тысяч долларов, но Палмеру предоставлялась возможность купить его за полцены при условии, что эта сделка будет «нашей маленькой тайной», как выразился один из клерков отдела закладных ЮБТК.

Во время осмотра особняка его феноменальная дешевизна быстро утратила свой смысл, Палмеру стало ясно, что на ремонт и перестройку уйдет примерно столько же, сколько на его приобретение. Однако он все же решил купить этот дом и переехал вместе с семьей в небольшой отель, расположенный поблизости от особняка, с тем чтобы Эдис могла наблюдать за его перестройкой. Палмер устроил детей в школу Бентли и считал себя поистине счастливым, что такой серьезный вопрос был разрешен без особых затруднений.

— По крайней мере хоть в этом нам повезло, — сказал он как-то утром Эдис, после того как дети ушли в школу, — принимая во внимание, что все остальное — одни хлопоты и неприятности.

Небольшие глаза Эдис, обрамленные совсем бесцветными, едва различимыми ресницами, медленно оторвались от блокнота, в который она чтото записывала. Взгляд Эдис блуждал некоторое время между блокнотом и чашкой кофе, которую она держала в другой руке, а затем, как бы сфокусировавшись, остановился на лице Палмера, сидевшего за столом напротив нее.

— Я их просила не заваривать такой крепкий кофе, — сказала она неожиданно. — Мы, правда, оба любим черный кофе без сливок, но этот уже похож на густые чернила. — И затем, не делая никакой логической паузы, спросила:

— О каких это неприятностях ты говорил, дорогой?

— О крупных, разумеется. Таких, как слишком крепкий кофе, и тому подобных.

Она не очень громко, но все же достаточно красноречиво стукнула донышком своей чашки о блюдце.

— Ну, в чем я опять провинилась? — спросила она.

— Провинилась? — отозвался Палмер нарочито безразличным тоном. — Ни в чем.

— Что-то ведь вызвало эту утреннюю порцию сарказма.

Почему это она никак не выберет времени, чтобы с утра немного подвести глаза. Не успевает он уйти из дому, как она тут же начинает красить ресницы и накладывает тон на верхние веки, после чего глаза становятся гораздо выразительней. Если она способна делать это ради мастера и рабочих, перестраивающих их дом, ради швейцаров и горничных отеля и всех тех случайных людей, которых встречает днем, то почему же она не может сделать этого для собственного мужа, которого так мало видит?

— Не запачкан ли у меня лоб, что ты так на него смотришь, дорогой? — спросила Эдис.

— Нет. Прости, я просто задумался, — ответил он и быстро допил остатки кофе. — Как продвигаются столярные работы в доме?

— Говорят, что на две недели задерживается доставка фанеры. Все еще не получено разрешение на решетку фасада. По этому поводу в строительных законах существует какая-то неясность, — ответила Эдис.

— А что говорит архитектор?

— Утверждает, что в Детройте и Кливленде это разрешается делать.

— Ну, это уже легче, — резко бросил Палмер, вставая из-за стола. — Я еще позвоню Фисту в «Эмпайр плейвуд». Они проводят через нас свои банковские операции. Мак Бернс со своими обширными связями, вероятно, тоже может быть полезен в этом деле.

Эдис подлила себе в чашку еще немного черного кофе и задумчиво пила его маленькими глотками. — Интересно, есть ли на свете такие дела, каких этот белокурый Мак Бернс не в состоянии уладить?

Палмер уже уходил, но остановился и повернулся к ней. Утреннее солнце, светившее из окна за спиной Эдис, образовало вокруг ее головы как бы нимб из ее тонких золотистых волос.

— Для меня, дорогая, он сделает все. Но весь вопрос в том, что, черт побери, до сих пор он сделал для ЮБТК?

— Во всяком случае, он добился, чтобы наших детей приняли в школу Бентли после того, как давно прекратили прием на этот год, — возразила Эдис.

— Ну, это простейшая вещь для Бернса. К сожалению, ЮБТК держит его не для такого рода любезностей.

— Однако не стоит все же недооценивать эти любезности, — сказала Эдис. — Банк тоже заинтересован в том, чтобы дети первого вице-президента получили хорошее образование.

— Да, но не слишком ли дорого обходятся банку такие любезности? Насколько мне известно, он получает что-то около пятидесяти тысяч долларов в год, — бросил Палмер.

— И это все, что вы ему платите?

— Да, плюс представительские расходы.

— Но, дорогой, это ведь очень мало. Подумать только, что он нашел подрядчика, который за месяц сделал всю работу…

Взглянув на часы, Палмер обнаружил, что уже половина девятого. Он подошел к окну и выглянул на улицу. Одна из шестидесяти машин банка, изготовленных по особому заказу, ожидала своего пассажира, стоя во втором ряду автомобилей у тротуара рядом с входом в их отель.

— Эдис, — сказал Палмер, направляясь к выходу из столовой, — как бы мне хотелось, чтобы у тебя иногда появлялось чувство юмора.

— У меня превосходное чувство юмора! — крикнула она ему вдогонку.

Он взял зонт и шляпу из стенного шкафа в передней.

— Почему же ты не улыбнешься, когда говоришь такие вещи?

— А я иногда улыбаюсь, — сказала Эдис, идя за ним с чашкой недопитого кофе в руке.

Свободной рукой она поправила ему галстук. Убежденный, что завязал его вполне симметрично, Палмер твердо решил, как только сядет в машину, снова подвинуть узел галстука на место. В Чикаго можно было иногда забывать об этом, но здесь, в Нью-Йорке, такая небрежность была недопустима. Крепко целуя Эдис на прощание в щеку, Палмер сознавал, что пытается компенсировать отсутствие теплоты чисто механической интенсивностью действия. — Каковы наши планы на сегодня? — спросил он.