Тот отступил и поднял руку, как бы защищаясь.

— Нет! — выкрикнул Палмер. Движение времени резко замедлилось. Рука Бернса, казалось, начала сжиматься в кулак. Палмер почувствовал, как напрягается его правая рука. Локоть двинулся назад. Потом рука пошла вверх, пальцы сжались, мускулы напряглись. Его рука сделала петлю в сторону. Его тело двинулось вслед за рукой. Глаза Бернса расширились. Кулак ударил Бернса между острым подбородком и ухом.

Палмер почувствовал, как челюсть лязгнула под костяшками его пальцев. Он увидел зелено-белое лицо Бернса. Потом оно скрылось из виду…

Палмер посмотрел вниз. Бернс лежал скорчившись, как плод в утробе, на чувственно-толстом белом ковре. Его ресницы какой-то момент вздрагивали. Потом перестали.

Густо-красная кровь струйкой потекла из угла его рта на подбородок и начала стекать на ковер.

Палмер отступил. Атмосфера стала какой-то разреженной. Легкие с трудом набирали достаточное количество кислорода. Он начал хватать ртом воздух.

Очень нескоро он наконец почувствовал, что неистовство в его легких начало стихать. Во рту было сухо с каким-то горьким привкусом. Пальцы правой руки онемели.

Он прислушался. В комнате стояла тишина. Даже мнимые голоса молчали. Он взглянул на Вирджинию. Ее огромные глаза казались такими большими, что совершенно скрыли выражение ее лица.

Он встал на колени рядом с Бернсом, подсунул руку ему под щеку и приподнял его с ковра. Круглое пятно крови на ковре было ярким, как свежая краска. Он ощутил потную шею Бернса. Слабый пульс трепетал под его пальцами. Он встал и еще раз оглядел комнату.

Его взгляд прошелся по лицу Вирджинии, потом мимо и потом вновь вернулся. Она перевела глаза с Бернса на Палмера.

— С ним все в порядке? — спросила она. Ее голос напоминал звук лопаты, врезающейся в песок.

Палмер кивнул.

— Ты бы…— Голос, преломившись, смолк. Палмер попытался проглотить слюну. Не получилось.

— Я посмотрю, — сказала она, медленно двигаясь к ванной комнате. Палмер наблюдал, как узкий носок ее черной замшевой туфли прошелся по ковру рядом с пятном крови. Он услышал, как она роется в аптечке Бернса. Она вернулась, неся в руках медицинскую коробку, и молча передала ее Палмеру. Он снял картонную крышку и увидел четыре ампулы, обернутые в тонкую марлю. Его рука сильно дрожала. Он попытался прочесть надпись на маленьких этикетках ампул: «Сломайте пальцами стекло»… Взяв Бернса под мышки, Палмер с трудом перетащил его на софу, хватая ртом воздух. Тяжело дыша, он нащупал воротник рубашки Бернса и попытался развязать галстук. Его пальцы неудержимо дрожали. Очень нескоро он сообразил, что галстук пристегивающийся. Он снял его, потом ему удалось вытащить верхние запонки рубашки. Он сломал одну из ампул. Резкий запах аммиака наполнил комнату. Палмер помахал тампоном перед носом Бернса.

Бернс пробормотал что-то и попытался отвернуть свое тусклобелое лицо от разбитой ампулы. Его глаза приоткрылись.

— Перестань, — промычал он. — Прекрати.

Палмер убрал ампулу и бросил ее в пепельницу. Но промахнулся, и она упала на пол. Какой-то сильный аромат, предназначенный для того, чтобы перебить резкий запах аммиака, медленно распространился по комнате. Палмер уселся в кресло напротив софы и стал ждать.

К нему подошла Вирджиния. Она подняла его правую руку и осмотрела пальцы. Даже в ее руке пальцы Палмера заметно дрожали.

— Как они? — спросила Вирджиния.

Он покачал головой:

— Онемели.

— Попробуй подвигать ими.

Он попробовал. Каждое движение причиняло боль, но вполне терпимую. Его не так занимала боль, как сильная дрожь, сотрясавшая его руку.

— Кажется, не сломаны, — сказала Вирджиния. — Я дам тебе выпить.

Палмер сначала отказался, потом взял стакан левой рукой. Пристально посмотрел на виски и осилил несколько глотков. Это его не успокоило. Он хотел поставить стакан на край стола, но промахнулся. Стакан упал на белый ковер и встал на дно, не пролив ни одной капли.

Нереальность этого явления окончательно сбила Палмера с толку. Ведь жидкости положено проливаться, не так ли? Он оперся локтями на колени и закрыл лицо руками, пытаясь унять дрожь в диафрагме, от которой, казалось, содрогалось все его тело.

— …одно ты никогда не забывай, никогда. Как бы они ни улыбались и как бы дружески ни были расположены, ты никогда… Челюсть Палмера напряглась при звуке этого голоса, гораздо более реального, чем все слышанные им до сих пор. Потом он понял, что это был голос Бернса. Он отнял руки от лица и уставился на болезненно двигающиеся губы Бернса.

— …не должен никогда забывать это — ни на одну секунду. Царапни протестанта, и сразу же обнаружится убийца. — Бернс потрогал челюсть. Его губы были очень бледны. Потом, лежа на софе, он приподнялся на локте и посмотрел мимо Палмера, как будто там его и не было. — И католиконенавистник, — обратился он к Вирджинии. — Для протестанта мы тараканы. Можешь не сомневаться.

Пытаясь успокоиться, Палмер сделал глубокий вдох.

— Мак, — сказал он очень медленно, — я никогда в моем…

— Ты знаешь это так же хорошо, как и я, — говорил Бернс Вирджинии. — Они правили и правят этой страной на крови и костях людей, которых ненавидят. Их вина заставляет их нас ненавидеть. Любой психиатр скажет тебе это. Спроси любого из них. Спроси протестантского психиатра, если найдешь такого.

— Мак, — сказала Вирджиния, — лежи спокойно.

— И так было 200 лет, — продолжал Бернс более громко, но оставаясь спокойным; видно было, что в нем говорят давно заглушаемые чувства, а не новые мысли. — В нашем районе в ЛосАнджелесе мы воевали с мексиканцами и итальянцами, потому что без этого нельзя было, но мы все боролись с протестантами. Мы все ненавидели их. Они все ненавидели нас. Для них мы были сбродом. Они были господствующей расой. Протестантские правители мира. Правители…

— Ложись и перестань болтать, — прервала его Вирджиния, — у тебя разбита челюсть, сумасшедший тип.

— И так 200 лет, — не унимался Бернс, — с их Дженерал моторсами, с их Джет-Техами, с их Вестингаузами, с их банками. Да, черт возьми, с их банками. Сплошная белая протестантская стена. Все эти протестантские деньги… Миллиарды! Они владеют ими, они дают их вам в долг, а вы выплачиваете назад с процентами. В течение 200 лет перед нашим носом маячит их вонючий каблук.