— Мой шофер ложится спать вместе со мной, — заявил Бернс и бессмысленно захихикал, поглядывая на полуопорожненные бокалы. Он грузно плюхнулся в кресло, икнул и некоторое время сидел, уставясь на галстук Палмера. Потом перевел взгляд на его лицо. — Эй, дружище! — проговорил он наконец.

— И вам и вашему шоферу уже пора спать, — сказал Палмер.

Бернс медленно покачал головой.

— Скажи-ка мне, лапа, что думает твоя супруга, когда ты возвращаешься домой под утро?

Палмер некоторое время постоял в нерешительности, не зная, стоит ли отвечать или лучше попрощаться и уйти. Сам того не ожидая, он услышал, что отвечает: — Понятия не имею. Она уже спит, когда я прихожу.

— Никогда не ждет тебя?

— Нет. Разве только если я сообщу, что рано вернусь.

Бернс усмехнулся:

— И наутро не подвергает тебя допросу с пристрастием?

— Нет.

— Неужели не случается, чтоб она спросила, какого черта и где ты шатался до рассвета?

— Нет, насколько я помню.

Бернс вздохнул.

— Ах, прелесть моя, — протянул он нараспев, выговаривая слова немного в нос. — Ловко же ты устроился.

— Что значит устроился? — Палмер с удивлением обнаружил, что снова сидит в кресле.

— У него жена, которая ни в чем его не подозревает, а он еще спрашивает, что значит ловко устроился.

— Она просто привыкла к особым условиям моей работы, вот и все, — пояснил Палмер. — У меня всегда было множество деловых встреч.

— Вудс Палмер-младший, — нараспев произнес Бернс, — неужели вы и впрямь такой простак, каким прикидываетесь? Палмер сидел некоторое время молча. — Если я правильно понял вас, — медленно произнес он, — а выразились вы достаточно ясно, вы считаете, что я должен был воспользоваться такими подходящими условиями.

— Вот именно, — подтвердил Бернс. — И чтобы шито-крыто. В нашем городе не найдется ни одного женатого человека, который не мечтал бы о такой вот нелюбознательной жене. Скажи, детка, как случилось, что ты не воспользовался этой возможностью? Ни одного адюльтерчика?

Палмер легонько усмехнулся, откинувшись на спинку кресла. Самое время сказать «спокойной ночи» и уйти. Именно теперь.

— Могу сказать, — услышал он собственный голос. — Мне такая мысль и в голову не приходила.

— Никогда не поверю.

— Я даже не знал бы, с чего начать.

— Ты меня не дурачь.

— Ладно, хватит, — произнес Палмер, вставая.

— Послушай, все это разговорчики в пользу бедных, — заявил Бернс. — Вуди, перед тобой дядюшка Мак, и он понимает, что к чему. По твоим глазам я все вижу, меня не обманешь. Я заметил, как ты оглядываешь девочек с ног до головы. Не знаю, зачем тебе отпираться, дружище, бьюсь об заклад, ты отлично знаешь, с чего начать.

Палмер снова сел, взял первый попавшийся бокал виски, наполовину опорожненный, и сделал неторопливый глоток. Он успокаивал себя тем, что, во-первых, намек Бернса — это лишь выстрел наугад, который случайно попал в цель. Бернс просто не способен к такой наблюдательности. Да и когда ему было наблюдать. Но тут же он понял, что ему нечем крыть. Молчание — вот единственное его оружие. Правда, он не всегда умел им пользоваться. Молчание было оружием отца.

— Никаких комментариев? — немного выждав, спросил Бернс. — Ну и не нужно. — Он вздохнул, затем, крякнув, потянулся к Палмеру и похлопал его по колену. — Я знаю, Вуди, знаю обо всем, — сказал он. — Но, деточка, это вовсе не должно вас огорчать. Тут нет ничего дурного. Это лишь признак того, что вы живой человек, вот и все. Наилучший признак.

Палмер слегка поежился. Он чувствовал, что его губы беззвучно шевелятся. Он смочил рот глотком виски. — Со мной все в порядке, — сказал он медленно и очень тихо. — Покуда я держу себя в руках. — Эти слова звенели в его голове еще долго, после того как он умолк. Он понял, что сознание у него начинает уже раздваиваться — обычное следствие того, что он основательно выпил. Он снова мог видеть себя со стороны сидящим в кресле, слышать, что сам говорит, и ему стало неловко за то, что он сделал такое признание. Но в то же время ему было решительно наплевать.

— Очень странно, — пробормотал он.

— А знаешь, что случается, когда захлопнешь предохранительный клапан? А? Котел взрывается, вот что бывает. Я, конечно, готов признать, что самообладание — великая вещь, однако в слишком больших дозах и оно вредно. А? — сказал Бернс.

— Со мной все в порядке, — услышал Палмер, что повторяет вновь то же самое. — До тех пор, пока я держу себя под контролем. И баста!

Бернс сокрушенно покачал головой: — Вы, банкиры, вы, обитатели Среднего Запада! Не знаю, в чем причина, но у всех у вас непорядок с сексом. Вместо того чтобы заставить его работать на вас, он сам крутит вами как хочет.

Палмер пытался поднять руку, но почувствовал, что не может. В то же время, наблюдая за собой откуда-то с другого конца комнаты, он увидел всю беспомощность этого движения и внезапно понял, что опьянел гораздо сильней, чем представлял себе. — Контроль, — произнес он, — вот в чем вся штука.

— Свобода действий — вот в чем вся штука, — возразил Бернс. — Человек не создан для того, чтобы держать себя под какимто контролем, — добавил он и нервно поерзал в кресле. — Твоя супружеская жизнь — твое частное дело, Вуди. Эдис — шикарная женщина. То, что я говорил, конечно, не касается непосредственно ее или тебя. Не об этом речь. Я высказываю лишь общие соображения.

Палмер опять попытался поднять руку, на этот раз ему удалось оторвать плечо от спинки кресла. — Хватит, — пробормотал он.

— Я сказал уже, что это не касается тебя лично, — безжалостно напомнил ему Бернс. — Мужчины отличаются от женщин. У женщин есть дети, и они вьют для них гнездо. И все такое. Инертность — вот женская отличительная черта. Я, конечно, не имею в виду необузданных баб или проституток. Я имею в виду обычных порядочных женщин. Такая встречается с сексом только однажды, у себя дома. Но мужчины созданы иначе. Это вечные искатели приключений. Такая уж у них природа, Вуди. Взгляни, как устроен мужчина и как устроена женщина, и тебе будет ясно, что она останется инертной, а ему сам бог велел не зевать, а действовать. И люди не в силах что-то изменить. Они такими сотворены — вот в чем штука. И следовательно…— Бернс нахмурился и умолк. — И следовательно…— Он размашистым движением провел рукой по своим узким губам…— И следовательно, — выговорил он наконец, — никакого значения не имеет: как бы прекрасно ни было дома, мужчина вечно чего-то ищет. А когда дома не все хорошо, он уже не спрашивает: почему? Он сам начинает искать ответ на этот вопрос уже вне дома. У некоторых все хорошо и дома и вне семьи. В таких случаях никто не виноват — ни они, ни их жены. Просто мужчины не могут с этим совладать. Такая уж у нас природа. Вот и все.