Он прошел на кухню, взял кофемолку, завертел ее с отсутствующим видом перед глазами, отыскал зерна в большой банке из-под сухого молока с надписью «Рис», засыпал в кофемолку. Юлия вздрогнула, кофемолка загудела, зажужжала, иногда поскрипывала, когда под лезвие попадалось целое зерно. Сквозь стеклянную крышку было видно, как по кругу мечется коричневое облако, превращаясь в тончайшую пыль.
Голос Олега, счастливчика, зазвучал спокойно, усыпляюще:
– Власть всегда захватывали разбойники. Во всех странах, во все эпохи. Конунги, ханы, князья, цари, президенты, генсеки. Для того чтобы не грабить наскоком, по-волчьи, а давить соки уверенно, неспешно, придумывая то право первой брачной ночи, то право проезда на красный свет под «мигалку»…
Она прервала возмущенно:
– То было дикое Средневековье! А сейчас, сейчас…
– Сейчас, – сказал он, соглашаясь, – и так все девки и бабы его. Это и понятно, потомство давать должны лучшие быки. Хоть в Средневековье, хоть сейчас. Иначе род людской вымрет. А смену власти придумали еще хитрее: выборы! Понятно, что победит либо он сам, либо разбойник похлеще. Преемственность власти, так сказать. Чтобы ни один совестливый не пробрался, ни один умный, ни один щепетильный… Только своя братва!
Их взгляды встретились, оба разом улыбнулись. В любой другой стране они бы под хохот клоунов с телеэкрана наполнили по рюмке вина… по-зарубежному, то есть в высокую рюмку пару капель на самое донышко, чего не могут понять в России даже женщины, после чего завалились бы на диван или кровать трахаться, иметься, жариться, блудить, совокупляться, потеть, хариться, спариваться, безобразничать, иметь стыд…
…но в России не могут не заговорить о политике, о финансовом положении, из-за чего кровь начинает бурлить в сердце и бить волнами в мозг, после чего долго не хочет опускаться к развилке.
Он вышел на пространство бывшей комнаты, там пол другой, с любопытством рассматривал дешевые репродукции на стенах. Юлия вытащила курицу из холодильника, прислушалась к его шагам. Этот рыжеволосый чем-то неуловимо отличается от мужчин, которых она раньше знала. Если честно, то знала хорошо. На ее яркую внешность они слетались как бабочки, ей не приходилось, как ее одноклассницам, а потом сокурсницам, строить кому-то глазки и показывать ножку.
Но этот, этот какой-то особенный…
Из комнаты донесся его мягкий мурлыкающий голос. Прислушалась, мелодия была странная, непривычная уже тем, что мелодия, ибо мир заполнился ритмами, а мелодии давно ушли, существовали на задворках, но от этой в груди защемило… Он фальшивил немилосердно, явно все медведи уши оттоптали, но все равно в ее сердце разлилась сладкая тоска, она ощутила, что невольно расправляет руки в стороны, словно птица, почуявшая свободу…
– Что это? – крикнула она из кухни потрясенно. – Что за музыка?.. Что за песня?
Он вошел на кухню смущенный, развел руками, не думал, что у нее такой острый слух, но она смотрела требовательно, и он сказал нехотя:
– Это песня одного моего друга.
– Он даже не профессионал? – поразилась она.
Почему-то сразу решила, что этот рыжий с его слухом и близко не подходил к миру музыки и что у него все друзья такие же тугоухие.
Слабая улыбка скользнула по его губам.
– Я бы не назвал его профессионалом.
– Но кто он? – допытывалась она. – Он просто бог!
Что-то изменилось в его зеленых глазах, словно он хотел отшатнуться, но удержался и, не сводя с нее удивленного взгляда, слегка наклонил голову:
– Да, ты права.
Он явно не хотел отвечать, и она зашла с другого конца:
– Но где ты слышал эту мелодию?
– Далеко.
– Где, в Штатах?
Он покачал головой:
– Да нет… Скорее на этих землях.
– Я так и думала! – воскликнула она. – Штатовские меня не трогают. Под них хорошо танцевать, балдеть, тупеть, но что-то сердце защемило… Если он не знаменитость, ты меня с ним познакомишь?
Он медленно покачал головой:
– Это было давно. Очень давно. Песен было много, это единственное, что в моей голове застряло.
Она развела руками:
– Ну ладно… Жаль, такую хорошую песню забыли. Правда, язык тоже странный. Не английский, не французский…
Он кивнул, соглашаясь, что не английский, не французский, замедленными движениями засыпал смолотый кофе в джезву, пальцы коснулись верньера газовой плиты. В тот момент, когда джезва без стука опустилась на решетку, под ней вспыхнул злобно шипящий голубой венчик. Ни одного лишнего движения, ни одного лишнего слова. Даже не взял пьезозажигалку, но огонек все равно вспыхнул. Наверное, там и горел самым малым пламенем, ее гость только добавил газу…
Юлия ощутила, что напряжение в самом деле начинает испаряться. Раньше бы еще полночи изобретала способы, как отомстить мерзавцам из подворотни, убивала бы медленно и сладострастно, а потом еще всех под асфальтовый каток, сейчас же в самом деле начисто выбросила из головы эту мразь, как старалась не помнить о мусорной куче, мимо которой завтра на службу, оскальзываясь на банановой кожуре и апельсиновых корках.
Осталось ощущение, что что-то забыла спросить, несколько мгновений смотрела на синюю корону огня, но не вспомнила, распахнула холодильник, стараясь не показать гостю, что там пусто, как в Центральном банке России, если не считать трех баночек пива и глыбы льда в морозилке, изображающей курицу. Ах да, курица уже на столе, осталось разморозить и сунуть в электрогриль. Совсем плохая стала, не должно присутствие мужика… нет, это не мужик, это настоящий мужчина, надо признать… не должно присутствие даже лучшего из мужчин так сбивать с толку!
За спиной послышался хрип. Она испуганно оглянулась. Лицо ее гостя, за последнюю четверть часа слегка порозовевшее, вдруг залила смертельная бледность. Глазные яблоки застыли. Юлия со страхом увидела, как там лопаются кровеносные сосудики, кровь разливается по всей оболочке, вот уже глаза красные, как у выходца из ада…
Он пошатнулся, попытался ухватиться за спинку стула. Пальцы промахнулись, он отступил и рухнул навзничь на диван. Тело свела судорога, лицо страшно напряглось, под кожей выступили и натянулись жилы.
– Что с тобой? – вскрикнула она. – Ты припадочный?..
Он захрипел, лицо перекосило. Он был страшен, Юлия раздиралась между отвращением и жалостью, метнулась к аптечке, вывалила на стол целую груду флакончиков и пластмассовых пластинок с впаянными кружочками таблеток.
– Что тебе дать?
Олег хрипел, его корчило, выгибало. Ей почудилось, что в его животе перемещаются какие-то шары, даже мелькнули жуткие кадры фильма про инопланетян, что вселяются в тела людей и размножаются в них, но уверила себя, что это ходят бугры мускулов.
– Сделать укол? – допытывалась она. – У меня есть тут всякое… Седалгин, уротропин… ага, но-шпа…
Пальцы дрожали, она кое-как отпилила краешек ампулы, надела на шприц иглу и долго и неумело вытягивала оранжевую жидкость. Уколы никогда в жизни не делала, но, подражая виденному, подняла шприц иглой вверх, надавила на поршень. Брызнул тончайший фонтанчик.
– Куда тебе… В задницу бы… Ладно, можно везде, только бы не в вену. В вену боюсь…
Его губы уже пересохли, нижняя лопнула. Поверх сухой, как выжженная пустыня, кожи выступила крупная алая капля, медленно сползла на подбородок. Затем, к великому потрясению Юлии, трещинка закрылась, края сомкнулись, поверх легла аккуратная заплатка. А капелька крови мигом засохла, рассыпалась в мелкую коричневую пыль.
С губ сорвался хрип. Юлия прислушалась, спросила со слезами на глазах:
– Что?.. Повтори!
– Не… надо…
– Что – не надо? – прокричала она ему в ухо. Почему-то решила, что в его черепе сейчас стоит грохот, словно работают камнедробилки. – Укол не надо?
– Не… надо…
Она остановилась, руки ее вздрагивали. Крупная янтарная капля с кончика иглы медленно поползла вниз, перетекла на пальцы.
Его выгнуло дугой, с губ срывались хрипы, стоны. Лицо дергалось, под кожей по черепу носилась стая голодных мышей. Юлия осторожно положила шприц на стол, ее мягкая ладонь легла на его лоб.
