Юлия с великим почтением повернулась, смотрела неотрывно на молодого… нет, теперь уже моложавого человека. Мелькнула мысль попросить автограф.

– Эх, Олег, – прошептала она, – ты правда не понимаешь?.. Его песни делают людей добрее, лучше. Они меняют людей изнутри. Они не добавляют ума или знаний… но человек, слушающий его песни, может бросить автомат и взять в руки твой гребаный учебник математики…

– Фиг он возьмет, – огрызнулся Олег, но в голосе Юлия уловила колебание.

С веранды послышались шаги. Мрак вел Таргитая, похлопывал, обнимал, иногда тискал с медвежьей грацией. На кухне усадил за маленький столик, сел напротив и, навалившись локтями на край, занял почти половину.

– Ну-ну, давай дальше. А что потом, после мельницы? Я бы рассказал про свои приключения, да рассказывать нечего. У Олега и то страстей больше! А вот ты… Где был в последнее время? Что происходило, что зрел?

Таргитай рассеянно посматривал по сторонам. Чистые голубые глаза остались такие же ясные, как и в первый день, когда они вышли из Леса. И лицо такое же детское, в то время как вон у Олега уже твердые складки у рта, на лбу глубокая морщина, а от вечного испуга не осталось и следа.

– Не знаю… Просто бродил. Иногда под ногами горел песок… только не золотой или серый… а… нет, такого слова не придумано. Он то как вода, то подобно льду, то… другой раз я плавал как рыба… но не в воде, а… Олег это умно называет газовыми гигантами, хотя никаких гигантов я там не зрел… Бывал я на краю Тьмы… не той тьмы, когда ночь без луны, а большой… когда впереди ничего… Я летел на волне тьмы, простой тьмы, а та Тьма отступала, исчезала… Уходил я вовнутрь малого камешка, даже в песчинку, все глубже и глубже, пока не начинали плясать и дрожать, как припадочные, малые песчинки… из которых состоит та первая песчинка… Я зависал в черноте… потом появлялись звезды… такие махонькие!.. я их мог в горсть набрать сколько угодно… если бы не были так далеко одна от другой… а потом разбегались все дальше и дальше… Затем звездочки становились агромадные!.. Я проваливался в них… пока снова в песчинку… в пустоте… снова звездное небо… И так много раз!.. Я видел, как звезды рождались из такой малости, когда одна малая песчинка… ты даже не можешь представить, насколько малая, сталкивалась с другой, что неслась навстречу… и тогда вспыхивала такая агромаднейшая звезда, что я даже не знаю… Я не мог понять, как это получается, ходил обратно, смотрел, как эти две песчинки, что меньше всяких песчинок, летят навстречу друг другу…. как лоб в лоб… и как получается такая жаркая звезда, что сжигает все вокруг… Веришь ли, раз десять ходил обратно смотреть. Ну, когда песчинки лоб в лоб! Но так и не понял…

Мрак тоже не понял, Таргитай заговаривается или плетет обычную для дурня дурь, но взглянул на Олега, поежился. Лицо Олега было смертельно бледным, он смотрел на Таргитая почти со страхом. Наверное, Олег что-то все-таки понял. Во всяком случае, как был трусом, так им и остался.

– А нас ты видел? – жадно допытывался Олег. – Нас? Человечество?.. Ну, огромные космические корабли… э-э… звездолеты, инолеты… Исполинские строения прямо в космосе… Ну, дома, понимаешь? Только не дома, и даже не похожие на дома, а…

Мрак перебил:

– Олег, что ты мелешь?..

Олег дернулся:

– А что не так?

– Это же Таргитай, – напомнил Мрак. – Наш Таргитай.

Олег медленно выпустил воздух сквозь стиснутые зубы. Да, верно, это Таргитай. Который в облаках видит сказочные замки, драконов, прекрасных дев и морских чудищ, но, если ему встретится в космосе прекрасный звездолет – вершина технической мощи землян или внеземлян, он не отличит его от обломка астероида.

– Он ходил далеко вперед, – напомнил Мрак. – Я не знаю, что это… но вперед – это не назад. Значит, впереди у нас что-то есть. И немало. А значит – подними голову!

Его огромная лапа дотянулась до Таргитая через стол, ласково шлепнула по плечу. Олег подошел сзади, положил ладони на плечи их дударя, которого то любили, то готовы были разорвать в клочья, но за которого шли в огонь и в воду. Как не раз шел он ради них.

Внезапно Таргитай насторожился. По чистому румяному лицу прошла волна, словно колыхнулось отражение в воде. Синие детские глаза потемнели, стали лиловыми, затем красными, ярко-желтыми, снова вернулись к небесно-синему цвету.

– Оснегозе… – сорвалось с его губ. – Оснепризение?.. Больно… Почему мне больно?.. Что не так?.. Почему?.. Как, чтоб не больно…

Его тело деформировалось, превратилось в мраморное, затем – без перехода – на его месте вспыхнул чадящий огонь. Олег успел рассмотреть внизу широкое медное кольцо, толстое и темное, неведомые письмена по ободку, тут же с невероятной скоростью он превращался то в сгусток тьмы, то в красный свет, за долю секунды он успел трансформироваться в сотни тысяч обличий, но вот снова в человеческом облике, только по его телу и одежде мерцают звезды, а рука вытянулась через всю кухню, прошла сквозь стену, исчезла…

После долгой мучительной минуты, когда все сидели застывшие, страшась шелохнуться, дохнуть, Таргитай внезапно стал обычным Таргитаем, зачем-то поспешно сдвинулся вместе со стульчиком в сторону, улыбнулся немножко растерянно:

– Чего вы все такие надутые?.. Я что-то не так сказал?

Все молчали, Мрак нашелся первым:

– Да нет, все так. Тебе что, кольнуло что-то?

– Ага, – сказал Таргитай смущенно. – А ты откуда знаешь?.. Даже неудобно, в каком месте. Но не успел я почесаться, как все исчезло. Наверное, Лена иголку обронила, когда Мраку портки чинила.

Олег стиснул зубы. Он боялся даже представить, хоть на краткий миг, какую занозу выдернул Тарх. Вспыхнула сверхзвезда, обожгла?.. Слишком мелко… Вспыхнула, взорвалась галактика из трехсот миллиардов звезд?.. Или же из Ничто вторглось нечто, начало рушить пространство-время… Что-то произошло заметное, заставившее лапнуть место, куда впилась заноза…

– Много непривычного видел? – спросил Олег осторожно. – Ну, такого, что для песен…

Таргитай оживился:

– Непривычного? Да, много!.. К примеру, когда становишься совсем маленьким… ну, не маленьким, а мелким, но… смехота, правда!.. Помнишь, мы снежки лепили?.. Схватишь снега в обе ладони, сминаешь в шар размером с волчью голову, потом уминаешь до размеров яблока, потом давишь и давишь, пока не уплотнится до размеров ореха!.. Снега столько же, но только теперь снежок уже не снежок, а ледышка!.. Если шарахнешь со всей дури… я помню, как ты меня однажды… Так вот ухватишь звезду… агромадную!.. лепишь ее, как снежок, она все уменьшается, уменьшается… куда больше, чем если бы из снега!.. Жмешь, пока вся не в маковое зернышко!.. Но весит столько же… А я, бывало, нырну в нее, там все плотно-плотно, так вот я нырну в это плотно, пока эти дрожащие комочки не повиснут в черноте… Я все вовнутрь, вовнутрь, лезу и лезу… потом вдруг появляются искорки, растут, каждая превращается в горячие лепешки… Те летят, будто кто их расшвырял… а когда начнешь всматриваться в лепешки, оказывается… не поверишь!.. все они из мириадов звезд!.. Этих звезд больше, чем муравьев во всех наших лесах!..

От плиты пошла таранной стеной волна ароматов жареного мяса. Юлия, разрумянившаяся, с мелкими капельками на верхней губе, вытащила на листе из духовки нечто коричневое, огромное, истекающее янтарным соком…

– Гусь! – воскликнул Таргитай по-детски. – На углях, как и тогда… Как здорово!

Юлия смолчала, что навороченная жаровня с микрокомпьютерами не совсем угли от костра, ее руки деловито разделывали сочную тушку, нож блестел, струйки ароматного запаха вырывались с такой силой, что мелкие капельки заблестели даже на ее щеках.

Затем Юлия увидела, как едят гуся люди из Леса. Жадно, счастливо, самозабвенно, с костями, потрохами, которые приготовила отдельно и вложила в тушку вместе с обжаренной гречневой кашей.

Через мгновение, заполненное треском костей, сопения и чавканья, в тарелках остался только яркий свет люстры. Мрак с недоумением огляделся: