— Вот, Коля, смотри. Я, к примеру, зимой себе всегда к выходным могу соорудить бутылку водки-другую. При этом денег из семейного бюджета не тратя.

— Это как? — недоумевал лейтенант.

— А вот так. Вот, смотри. Сквер напротив нашей казармы. Вот через сугробы идут следы к забору. Ясно, это самовольщик ходил. А зачем он ходил, спрашивается?

Коля недоуменно жал плечами:

— Может, к девушке?

— Верно, вьюнош! А может быть, и за водкой?

— Может быть, — соглашался взводный.

— Но если он нес водку, то в казарму нести сразу опасно, поэтому, где ее лучше всего спрятать?

— Где?

— Да тут же в сугробе, и не поймают офицеры и холодненькая будет. Вот видишь, следы от тропки в сторону пошли и вернулись обратно на тропу? Что он там делал, в сугробе-то? Ясно, водку прятал! А вот и снежный покров нарушен. Не иначе, где-то здесь.

Тут, чтобы не рыть снег руками, Иван Фомич начинал потихоньку простукивать сугроб. Вскоре послышалось характерное звяканье.

— Ну вот, я же говорил, — сказал довольный Бздынь, сунул руку в сугроб и вляпался в кучу дерьма.

Нет, бутылка там была, правда, пустая. Дело в том, что курсанты, озабоченные периодической пропажей водки, решили выследить вора. И выследили. Но выследить мало, надо же и наказать. Наблюдательность, которой их учил сам ротный, помогла им понять, как он находит тайники. Тогда и решили сделать ложный тайник и в назидание «заминировать» его, а водку спрятать в другом месте.

Арктика! И человеческое воображение сразу рисует яркое солнце и безупречную чистоту белого безмолвия, переливающуюся сиянием миллиардов алмазов… Но только, дудки! Это воображение обычного человека. Воображение курсанта по данной команде отказывается рисовать вообще что-либо. Ибо команда эта означает запрет увольнений в город личного состава воинских частей и курсантов военно-учебных заведений. Связано это бывает с прибытием в город иностранных делегаций, повышенной боевой готовностью частей гарнизона, либо ухудшением погодных условий (сильные морозы).

Но скажите, дорогие мои читатели, разве при морозах или в случае прибытия иностранцев происходит снижение выработки молодым здоровым организмом тестостерона? Или, может быть, молодые девицы становятся менее привлекательны? Или, может быть, они сами становятся более скромными и благоразумными? Что уж тут говорить, любовь это такой мощный энергогенератор, что вся Арктика вместе с Антарктикой тает и превращается в субтропики.

Было это зимой на четвертом курсе. Несмотря на внеурочное для любви время, в разгар одного из самых захватывающих амурных приключений моей курсантской молодости. Весьма юная особа настолько воспылала страстью, что грех было ей отказывать. Тем более, что ее материальное положение позволяло обставлять наши встречи с высокой долей изысканности. Во всяком случае, однокомнатная квартира с телефоном в центре Рязани, находившаяся в ее распоряжении, позволяла проводить наши бурные свидания с высокой долей комфорта и безопасности. По телефону дневальный предупреждал, если появлялись проверяющие или дежурный. Это помогало оперативно вернуться в училище при возникновении угрозы обнаружения моего отсутствия.

Из-за «высоких» показателей в воинской дисциплине в увольнение я ходил крайне редко. Поэтому сообщение о том, что в гарнизоне объявлена Арктика, меня трогало значительно меньше всех остальных. Просто в городе следовало быть начеку. Если в обычное время появление в городе курсанта не вызывало повышенного интереса у офицеров, то в арктических условиях любому становилось ясно, что данный курсант находится в самовольной отлучке, что уже уголовно наказуемо. Но голь на выдумки хитра. Для того, чтобы не привлекать внимания, некоторые переодевались в офицерские шинели или бушлаты, оставленные в канцелярии. Прибегал к таким уловкам и я. Но в этот раз я пошел без всякого прикрытия, надеясь на быстроту своих ног и силу кулаков. В городе действительно стояли морозы. Поэтому я решил проехать на троллейбусе несколько остановок. На площади Ленина вошли слушатели школы МВД, которые проживали в городе на квартирах. Я постарался затеряться среди них на задней площадке. Оставалась последняя опасная остановка: Дом художника. Там обычно садился в троллейбус старший преподаватель тактикоспециальной подготовки полковник Митрофанов по кличке Митька. Это был наиболее опасный для меня, в данной ситуации, противник. С напряжением я ждал, пока все пассажиры войдут в троллейбус. И вот, когда я уже набрал воздуха, чтобы спокойно вздохнуть, послышался высокий и до боли знакомый голос Митяя. Дело в том, что дядька он был очень деятельный и активный. Если на остановке было много народу, то он обязательно организовывал грамотную посадку гражданского населения, которое, несмотря ни на что, строевым шагом не ходило. Однажды он даже жаловался на низкую культуру рязанских женщин. Мужик он был довольно начитанный. Где-то он вычитал, что в средние века дам в карету подсаживали кавалеры, поддерживая под пятую точку опоры. Поэтому, организовав посадку гражданских, он решил подсадить таким образом впереди стоящую даму, которая никак не могла достать до ступени. За сию вольность был бит по лицу той дамой, а вдобавок почти до самого дома слушал: «А еще папаху надел!».

Даже после этого он не оставил привычки руководить посадкой на остановках и поэтому входил в салон последним, как истинный джентльмен. Несмотря ни на какое Митькино джентльменство, встреча эта на задней платформе мне не сулила ничего хорошего. Троллейбуса не было давно, поэтому он шел битком набитым. Это обеспечивало хоть какую-то безопасность. Но на следующей остановке стало свободнее. Я сообразил, что если и на следующей выйдет больше людей, чем войдет, то мы с Митрофановым столкнемся нос к носу. Надо было как-то выбираться, тем более, что из разговоров МВДшников стало ясно, что они на следующей сходят, и прятаться мне будет негде. Я постарался протиснуться к центральному выходу, но тут передо мной возникла необъятных размеров тетка. Ей тоже нужно было к центральному. Беда была в том, что она строго соответствовала ширине прохода, поэтому двигалась она подобно поршню. Я за ней шел, как по Бродвею. Если бы не она, я бы смешался с толпой. Но благодаря ей толпа просто перестала существовать в моей половине троллейбуса. Я задергался и попытался как-то обогнать тетку, но не тут-то было. Я попробовал с другой стороны и тут отчетливо услышал голос Митрофанова: «Да не торопись, ё, успеешь!». Душа и внутренние органы мои вмиг похолодели и, вывалившись через анус, покатились обратно на заднюю площадку, прямо под ноги Митрофанову. Слава Богу! Тетка, наконец, протиснулась к двери, и я вместе с ней вышел не оборачиваясь. Вышел в полной уверенности, что попался. А и хрен с ним, подумал я. Если попался, то уж хоть оттянусь по полной перед гауптвахтой. Чем мы сразу и занялись с моей безудержной пассией. С тяжелым сердцем я шел в училище, но там меня никто не искал. Хитрый Митька припас это дело на сладкое, подумал я. Коррида будет на разводе перед занятиями. Но Митрофанов там и вовсе не появился. К концу дня я, оставаясь внешне спокойным, внутренне весь измаялся. Но, даже столкнувшись со мной на кафедре тактики, полковник Митрофанов ни словом не обмолвился по поводу нашей вчерашней поездки. Не заметил, подумал я. И Слава Богу!

Когда я рассказал однокурсникам свою историю, они сказали, что данный случай можно записать как хрестоматийный пример четких действий разведчика при отрыве от наружного наблюдения. Они-то понимали, что такая удача выпадает не часто.

Полковник Ашихмин, заместитель начальника Воздушно-десантного училища по учебной части, был десантник со стажем. Рассказывали, что он еще перед войной закончил полковую школу, а надо сказать, что сержантов тогда готовить умели. Не знаю, кем он воевал в Отечественную, но имел боевые ордена. Несмотря на скромный рост, характер в нем был мужской и с избытком. Боялись его и курсанты, и офицеры. Вымещали свой страх, подшучивая у Ашихмина за спиной. Дед, так называли его за глаза, был отменным строевиком, но голоса, чтобы командовать на огромном училищном плацу, у него не хватало. Поэтому он всегда на построениях училища пользовался мегафоном. Выглядело это довольно комично, когда маленький Ашихмин, затянутый в портупею, краснея и приседая от натуги, командовал: «Ровняйсь! Смирно!», а после этого резко нагибался, клал на плац мегафон и, вскинув руку к козырьку, начинал рубить строевым от пояса под прямым углом. В это время на встречу этому образчику офицерской выправки и рвения шел в «пьяных» брюках почти двухметрового роста генерал Чекризов, эдакий небрежный сибарит.