Но тут до ушей Фачино долетел далекий торопливый стук копыт.

— Тише вы, телята! — рявкнул он. — Вы слышите? Кто может ехать сломя голову в такой час?

Стояла душная безветренная июльская ночь, и окна в доме были распахнуты настежь.

— Это не из Алессандрии, — сказал Кенигсхофен, прислушавшись.

— Конечно, нет, — буркнул Фачино, и в комнате воцарилось напряженное, выжидательное молчание.

Карманьола подошел к двери и настежь распахнул ее. Всадники уже въехали на деревенскую улицу и, заметив его высокую фигуру в освещенном изнутри дверном проеме, чуть притормозили лошадей.

— Нам нужен синьор Фачино Кане, граф Бьяндратский, — на ходу выкрикнул один из них. — Где его можно найти?

— Здесь! — заорал в ответ Карманьола, и из-под лошадиных подков посыпались искры, когда всадники резко осадили своих скакунов.

Глаза Фачино Кане расширились от изумления, когда в закутанной в плащ фигуре, возникшей на пороге комнаты, он узнал свою жену, но еще больше он удивился, увидев сопровождавшего ее Джованни Пустерлу да Венегоно, двоюродного брата того самого Пустерлы, который был кастеляном в Монце и которому Джанмария приказал отравить свою родную мать.

Пытаясь замаскировать матереубийство, Джанмария обвинил в нем своего чересчур верного кастеляна, казнил его без суда и следствия, а затем поклялся стереть с лица земли весь род Пустерла; так что тот затравленный гончими несчастный, повстречавшийся Беллариону на заливных лугах возле Аббиатеграссо, был пятой невинной жертвой герцога. Джованни Пустерла был среднего роста и крепкого телосложения, черноволосый, но с густой проседью, хотя ему едва перевалило за тридцать; высокий прямой нос и сверкавшие неуемной энергией темные глаза, посаженные, пожалуй, чересчур близко к переносице, придавали его гладко выбритому лицу горделивое и решительное выражение и с первого взгляда внушали к нему невольное уважение.

Фачино грубовато, по-солдатски приветствовал их, и в его интонациях сквозили вопросительные нотки.

— Ты хвораешь, Фачино! — озабоченно устремилась герцогиня к мужу, сидевшему на скамье и вытянувшему на ней свою больную ногу, и наклонилась к нему для поцелуя.

— Это не имеет значения, — раздраженно ответил он, недовольный тем, что она отвлекалась на такие пустяки, однако его лицо все же несколько прояснилось. — Как ты оказалась здесь, Биче, да еще вместе с Венегоно?

— Ты удивлен? — ответила она вопросом на вопрос. — Будь уверен, что этого никогда бы не произошло, если бы ты хоть изредка прислушивался ко мне.

— К черту лирику! Объясни мне, почему ты здесь?

Она секунду помедлила и затем повернулась к своему спутнику.

— Скажите ему, мессер да Венегоно.

— Мы здесь для того, чтобы сообщить вам о том, что происходит в Милане, — немедленно ответил тот, оживленной жестикуляцией и постоянной сменой выражения лица выдавая импульсивность своей натуры.

— Вам ничего не известно об этом, синьор?

— Каждую неделю я получаю депеши от его высочества, и в них нет никаких тревожных известий.

— А вы не в курсе, что Малатеста Пандольфо и его брат Карло находятся в Милане с пятитысячной армией?

— Они осаждают Милан? — откровенно удивился Фачино.

При этих словах графиня горько рассмеялась и Венегоно присоединился к ней.

— Как бы не так! Герцог сам пригласил их туда. Второго числа этого месяца синьора Антония Малатеста и Джанмария сочетались браком, и ее отец был назначен наместником Милана.

В комнате воцарилась гробовая тишина. Новость показалась всем чересчур невероятной, и Фачино первым выразил сомнения в ее истинности.

— Синьор, я говорю вам о том, что я видел своими глазами.

— Как, неужели вы были в Милане? Вы?

Кривая усмешка исказила лицо Венегоно.

— В Милане осталось еще немало стойких гибеллинов, готовых укрыть меня. Мы, Пустерла, не лезем на рожон, но и не прячем голову в кустах. Только поэтому так много нас пало от руки проклятого герцога.

Не произнося ни слова, Фачино лишь мрачно смотрел на него исподлобья.

— Теперь ты понимаешь, почему я здесь, Фачино, — с явным упреком в голосе продолжила графиня. — Разве можно было оставаться в Милане жене человека, которого герцог вознамерился преследовать и уничтожить любой ценой — даже положив свою шею под пяту Малатесты?

— Но как же Габриэлло? — вскричал Фачино, не желая обращать внимания на второстепенные детали.

— Габриэлло оказался точно такой же жертвой, как и вы и как всякий гибеллин в Милане, — поспешил с ответом Венегоно. — Это дело рук делла Торре. Неизвестно, чего ради он так старается, но вполне возможно, что он пытается оживить старое соперничество между Висконти и Торрани и надеется в конце концов погубить герцога.

— Но неужели этот слабак Габриэлло даже пальцем не пошевелил…

— Габриэлло заперся в замке Порто-Джовия, спасая свою жизнь, и с ним находятся его двоюродные братья Антонио и Франческо Висконти, а также немало других гибеллинов, в том числе и мой двоюродный брат, другой Джованни Пустерла. Малатеста осаждает их, и Джанмария назначил награду за голову своего брата, который столько раз спасал его от справедливого гнева коммуны и народа. О Боже! — патетически закончил он. — Если бы великий Галеаццо видел, что сделал этот выродок с огромным государством, которое он создавал с таким трудом!

Наступило молчание. Фачино, опустив голову и насупив брови, копчиком ножа чертил геометрические фигуры на поверхности стола. Наконец, не прекращая своего занятия, он заговорил:

— Я остался единственным из тех кондотьеров, которые были товарищами Джангалеаццо по оружию, кто остался верен оставленному им завещанию. Все остальные, отшатнувшиеся от его непотребного сына, растащили по крохам герцогство и стали независимыми правителями! Один я, не зная ни сна, ни отдыха, прилагал все усилия, чтобы поддерживать шатающийся трон Висконти, воюя со своими бывшими собратьями-кондотьерами и пытаясь обуздать этого дегенерата Джанмарию. И теперь настал мой черед. Меня послали отвоевать Алессандрию ради этих продажных Висконти, а в это время мое место занял самый знатный гвельф Италии, и делается все возможное, чтобы помешать моему возвращению.

Его голос почти сорвался, и он замолчал.

— Наконец-то ты начинаешь прозревать, — еле слышно пробормотала графиня и глубоко и облегченно вздохнула.

— Я пришел к вам, Фачино, — вновь заговорил Венегоно, — от имени всех гибеллинов Милана, которые видят в вас своего вождя и свою опору. Перед лицом нашествия гвельфов ужас обуял всех нас. Кровь и террор уже царят в Милане. Вы — единственная надежда нашей партии и всего Милана в этот страшный час.

С неожиданной яростью Фачино глубоко вонзил лезвие ножа в стол и оставил его там торчать и вибрировать. Затем он поднял голову, и все увидели, что его глаза налились кровью, а от привычно добродушного выражения лица не осталось и следа.

— Пусть только моя нога выздоровеет, — клятвенно протягивая руку к распятию на стене, заявил он, — и я приложу все силы, чтобы отплатить Висконти за их вероломство.

Белларион бросил взгляд на графиню и прочитал на ее лице плохо скрываемое удовлетворение: пускай ценой разбитого сердца собственного мужа, но ее мечты наконец-то получили шанс осуществиться.