Уже после полуночи, едва держась на ногах от усталости, он вошел, пошатываясь, в спальню Филиппе Марии.

— Это вы, синьор Белларион? Вы слышали — Фачино умер, упокой Господи его душу!

— Да, и он уже отомщен, синьор герцог.

Толстое бледное лицо Филиппе Марии исказилось судорогой, на нем отразились смущение, недоверие, испуг, и его вульгарный рот слегка приоткрылся.

— Синьор… вы сказали, синьор герцог? — испуганно произнес он.

— Ваш брат Джанмария мертв, и теперь вы — герцог Миланский.

— Я? Герцог Миланский? А Джанмария… Мертв, вы сказали?

— Сегодня утром несколько миланских синьоров отправили его к дьяволу, — бесцеремонно объяснил ему Белларион.

— О Боже! — всхлипнул Филиппе Мария и заметно задрожал всем своим тучным телом. — Убит… А вы? ..

Он привстал на своей кровати и обвиняюще вытянул руку в сторону Беллариона. Он никогда не испытывал любви к своему брату и только выгадал от его смерти. Но Висконти никогда не позволяли другим безнаказанно покушаться на Висконти, и в этом тоже заключалась сила их рода.

Белларион криво усмехнулся. Может быть, и неплохо, что его упредили, подумал он, и, уж конечно, незачем было всем разбалтывать о своих неосуществившихся намерениях.

— Он был убит сегодня утром, еще до начала мессы, почти в тот же час, когда я прибыл сюда из Бергамо.

Обвиняющая рука тяжело упала на подушки, но маленькие темные глазки Филиппе Марии продолжали пристально глядеть на Беллариона.

— А я было подумал… Как случилось, что Джаннино умер… был убит? Царство ему небесное! — машинально закончил он.

Белларион рассказал все, что ему было известно о трагических событиях в Милане, и, опираясь на руку слуги, потащился в приготовленную ему комнату.

— Что за мир! Что за помойка! — бормотал он по пути. — И как хорошо старый аббат знал его. Pax multa in cella, foris autem plurima Bella.

Фачино Кане, граф Бьяндратский, синьор Новары, Дертоны, Варесе, Розате, Вальсассины и всех земель возле озера Лаго-Маджоре, вплоть до Вогонье, был погребен с большой пышностью в церкви Сан-Пьетро в Чьель-д'Оро.

Среди тех, кто пришел попрощаться со знаменитым кондотьером, были, конечно же, его капитаны — Франческо Бузоне Карманьола, Джордже Вальперга, Николино Mapсалья, Вернер фон Штоффель, бургундец Вужуа — во главе с Белларионом Кане, графом Гави; под Бергамо, вместе с осаждающей город армией, остались только Кенигсхофен и пьемонтец Джазоне Тротта.

После похорон они собрались в Зеркальном зале, названном так из-за украшенного цветными стеклами потолка, и секретарь Фачино прочитал им завещание умершего, написанное и заверенное три дня назад нотариусом Павии.

Богатое и обширное владение Вальсассина Фачино оставлял Беллариону «в знак своей искренней любви и признательности за его верность и заслуги». Крупная сумма денег была завещана Карманьоле, но все остальные земли с городами и крепостями, приобретенные в основном после того, как Фачино был смещен с поста наместника в пользу Малатесты, а также колоссальное состояние, оцениваемое в четыреста тысяч дукатов, переходили во владение его вдовы. Он завещал Беллариону командовать его кондоттой и напоминал всем остальным капитанам, что сила заключается в единстве, и советовал им оставаться под началом Беллариона — хотя бы до тех пор, пока в герцогстве не будет восстановлен порядок. Наконец, он просил своих капитанов позаботиться о его вдове, упрочить ее положение в унаследованных ею владениях и, при необходимости, защищать их.

Когда чтение закончилось, Карманьола встал со своего места, широким движением вытащил свой меч и положил его на стол.

— Мадонна, — обратился он к Беатриче, неподвижно, как статуя, сидевшей во главе стола, — я складываю к вашим ногам власть, которой наделил меня синьор Фачино; в вашей воле вернуть ее мне.

Такой поступок, при всей его театральности, пришелся по душе этим загрубевшим солдатам. Вальперга немедленно последовал примеру Карманьолы, и вскоре пять обнаженных клинков засверкали на дубовом столе. Лишь Белларион, в глубине души с презрением относившийся ко всякого рода ритуалам, чуть замешкался присоединиться к своим соратникам.

Графиня торжественно поднялась со своего кресла. Дрожащим от волнения голосом она произнесла слова благодарности и, называя каждого по имени, одному за другим вернула их оружие — всем, кроме Беллариона.

Отпустив затем своих капитанов, она не спеша подняла вуаль с лица, на котором только очень внимательный взор смог бы заметить следы печали от понесенной утраты, взглянула на так и оставшегося стоять возле стола Беллариона и чуть нахмурила свои тонкие черные брови.

— Ты позже всех присягнул мне на верность, Белларион, — с вкрадчивой мягкостью в голосе проговорила она. — Почему ты колебался? Ты в чем-то сомневаешься?

— Люди, подобные Карманьоле, обожают такие жесты, но нужно ли подчеркивать ими свою искренность? Я всегда испытываю неловкость, когда мне приходится делать это, и только поэтому мой меч лег на стол последним. Но я готов безоговорочно служить вам, и моя жизнь в вашем распоряжении.

Наступила пауза. Ее глаза все так же внимательно наблюдали за ним.

— Возьми свой меч, — наконец сказала она.

Он протянул было к нему руку, но тут же отдернул ее.

— Почему вы сами не хотите вернуть его мне?

— Ты отличаешься от всех остальных. Мантия Фачино упала на твои плечи. Как ты собираешься воспользоваться ею?

— Как указано в завещании, мадонна.

— Мне бы хотелось услышать его в твоей интерпретации.

— Разве я не сказал вам, что в соответствии с предписаниями, оставленными мне синьором Фачино, которому я обязан всем, что имею, моя жизнь находится в вашем полном распоряжении?

— Твоя жизнь, — медленно повторила графиня, и ее грудь вздрогнула От едва сдерживаемого волнения. — Ты предлагаешь очень многое. Неужели ты ничего не хочешь взамен?

— Я предлагаю вам свои услуги, свою верность и саму жизнь взамен того, что я уже получил. Я сам являюсь должником, мадонна.

Вновь наступило молчание. Затем она тяжело вздохнула.

— Мне трудно с тобой, Белларион, — с оттенком каприза в голосе произнесла она.

— Почему же?

Она робко — пожалуй, слишком робко — приблизилась к нему и положила свою руку на черный бархатный рукав его туники, подняла к нему свое бледное, прекрасное лицо, на удивление молодое для ее возраста, и на этот раз в ее глазах не было обычного высокомерного выражения.

— Возможно, ты считаешь, Белларион, что сейчас еще не время говорить о том, что я собираюсь сказать тебе, — медленно и задумчиво произнесла она. — Однако мне кажется, что сам факт смерти синьора Фачино и условия оставленного им завещания заставляют не откладывая принимать решение относительно нашего будущего.

Высокий и по-военному суровый, он стоял совсем близко от нее, так что мог ощущать тонкий аромат ее духов.

— Я жду ваших распоряжений, синьора.

— Моих распоряжений? О Боже! Какие я могу отдавать тебе распоряжения?

Она на секунду отвела взгляд в сторону, но затем положила обе руки ему на плечи и вновь пристально посмотрела ему в глаза. На ее бледных щеках зарделся легкий румянец.

— Синьор Фачино оставил мне огромное наследство. Оно может послужить тебе опорой для осуществления самых честолюбивых замыслов.

На ее губах появилось слабое подобие улыбки, и ему показалось, что она затаила дыхание, ожидая его ответа.

— Вы предлагаете мне… — начал он и осекся.

— Разве ты сомневаешься в том, что я тебе предлагаю? Для нас обоих настало время делать выбор, Белларион. — Она чуть придвинулась к нему.

— Сила — в единстве, как напоследок напомнил всем нам Фачино, — продолжала она. — Если мы скрепим наш союз, кто сможет противостоять нам? У Фачино была сильнейшая в Италии армия, которая поддержит нас, если мы будем вместе, и, опираясь на нее и на мои средства, ты сможешь добиться чего угодно. Ты станешь герцогом Миланским, если захочешь. Вполне возможно, тебе даже удастся осуществить мечту Джангалеаццо и сделаться королем всей Италии.