Наверняка горят желанием взглянуть на то, что скрывается под пластиком, подумал Хендерсон. Человеческое любопытство не переставало изумлять его. Ему не раз приходилось устранять последствия дорожных происшествий, когда образовывались заторы; и неизменно тут как тут появлялись любопытные. Вспомнилось ему и убийство в Камден-таун, случившееся несколько месяцев назад, — тогда потребовалось почти полчаса, чтобы вынести труп из квартиры, так как лестничные клетки и даже подходы к дому запрудили толпы зевак. Всем им совершенно необходимо было взглянуть на труп.

Говорили, что на следующий день после пожара на Кингз-Кросс тиражи газет стремительно взлетели. Ну как бы такое могло случиться, если все вокруг утверждают, что не любят читать о подобных вещах? Такие массы людей не страдают психическими отклонениями. Нет, это самое обыкновенное любопытство.

Хендерсон перешагнул через веревку и направился к пластиковым покрывалам. Когда он приблизился, один из констеблей отогнул край полотнища, и Хендерсон оказался в пространстве, обнесенном наспех установленными щитами.

Там его ждал мужчина в темном костюме. Повернувшись к Хендерсону, он заметил на лице сержанта выражение крайнего отвращения.

— Ребята из лаборатории уже видели это? — спросил Хендерсон.

— Они появились и сразу уехали, — ответил констебль Джон Лейтон.

— Выехала санитарная машина, чтобы забрать... — Он не договорил.

Хендерсон сунул руку в карман за очередной конфетой. Он был не в силах отвести взгляд от представшего перед ним зрелища.

На металлический штырь ограды, словно традиционная тыква, которую носят по улицам в День всех святых, была насажена голова Билли Квана.

— Известно, кто он?

Сержант Хендерсон стоял над каменной плитой, рассматривая обезглавленное тело, лежавшее под белой простыней.

Главный патологоанатом Филлип Барклай просматривал свои записи. Констебль Лейтон посмотрел на сержанта.

— Его зовут Билли Кван, — сообщил он. — Мы нашли при нем кое-какие документы, в частности водительские права, — хотя они могут оказаться фальшивкой. Вот и все, что нам известно о нем. Плюс еще одна деталь...

— Еще одна деталь? — переспросил Хендерсон.

— Он был членом одной из триад. — Лейтон открыл записную книжку. — Тай Хун Чай, или как там, черт их разберет, это произносится. Мы его как-то раз задерживали, месяцев шесть назад, за нарушение общественного порядка в китайском ресторанчике на Джеррард-стрит.

— Давайте взглянем на тело, Фил, — сказал Хендерсон.

Патологоанатом отбросил простыню.

— Силы небесные, — пробормотал Хендерсон. — Что же его так исполосовали?

— Убийство, характерное для триад, — пояснил Барклай, кивая на труп. — Вне всякого сомнения.

— Откуда такая уверенность? — осведомился Хендерсон.

— Взгляните на раны.

— Я на них и гляжу.

Обезглавленное тело лежало на каменной плите, раскинув руки. Глубокие порезы, рассекавшие плоть до костей, покрывали и руки, и ноги, и живот.

— Триады всегда перерезают своим жертвам основные группы мышц. — Барклай указывал на жуткие раны убитого. — У них это называется «сделать отбивную».

— Спасибо за разъяснения, Фил, — пробурчал Хендерсон, разглядывая обезображенное тело. — Ну а голову зачем отрезали?

— Чтобы подчеркнуть свое презрение к убитому, — ответил Барклай.

— Вокруг не очень много крови...

— Его убили в другом месте, затем тело перенесли на Лестер-сквер и бросили здесь. Голову, вероятно, отсекли сразу же после убийства. Хотя я, откровенно говоря, сомневаюсь, что он был мертв, когда это проделывали.

— Ну и дьяволы... — снова пробормотал Хендерсон.

— Раны сильно кровоточили, и он просто потерял сознание от потери крови. Кроме того, характер порезов на шее свидетельствует о том, что голову отсекли двумя ударами, не более. То есть ее отрубили, а не отрезали.

— Что ж, уверен, ему это доставило огромное облегчение, — заметил Хендерсон, кивая на тело. — Каким оружием совершено убийство?

— Большими ножами, и, судя по разной направленности и глубине порезов, убийц было несколько.

— Джон, свяжись с полицейским участком на Боу-стрит. Китайские кварталы в его ведении. Мне нужно собрать как можно больше сведений о стычках между триадами за последние месяцы.

— Уже проверено, — сказал Лейтон. — Согласно их информации, ничего подобного не происходило уже больше десяти месяцев. Правда, случались схватки между членами одной и той же триады. Но ничего похожего на войну между бандами.

— Этого тоже могли убить члены его же триады, — предположил Барклай.

Хендерсон едва заметно кивнул.

— Возможно, — тихо произнес он. — Но как-то не верится, чтобы это сделали его дружки. Что же такого он мог натворить, чтобы они с ним так расправились?

— Так что вы думаете, Ник? — спросил Лейтон. — Что здесь попахивает войной между бандами?

— Об этом пока рано говорить, — ответил Хендерсон. — Но если так, то, полагаю, еще не одного китайского ублюдка найдут в сточных канавах Чайнатауна.

В баре «Три колокола» было полным-полно народу. Занятыми оказались почти все столики. Посетители повышали голос чуть ли не до крика, перекрывая рев автоматического проигрывателя, который, похоже, включили на максимальную мощность. Хор выкриков и ободряющих возгласов, сопровождавших состязания по метанию дротиков в дальнем углу бара, усиливали какофонию.

Бармен налил Дойлу вторую порцию водки. Тот протянул ему пятифунтовую бумажку и, в ожидании сдачи, принялся украдкой рассматривать переполненный бар. Наконец взгляд его остановился на том, кого он и искал.

Мужчина этот сидел спиной к Дойлу, лицом к туалету.

Дойл наблюдал и ждал. Это являлось частью его работы.

"Многих парней она отвергла, — ревел музыкальный ящик, — но я заглянул ей в глаза и увидел этот взгляд...

Дойл непроизвольно притопывал ногой в такт музыке.

— Не угостишь ли стаканчиком? — раздался рядом голос.

Дойл повернул голову.

Она широко улыбалась.

Он окинул ее оценивающим взглядом.

Плотно облегающие ноги лосины, замшевые сапожки, черная куртка поверх белой блузки. Года двадцать четыре. Блондинка.

ОНА И ДОЛЖНА БЫТЬ БЛОНДИНКОЙ.

— Я спросила...

— Я слышал, о чем ты спрашивала, — ответил Дойл, кивая на стакан в ее руке. — Но у тебя ведь есть выпивка...

Девушка поднесла стакан к губам и одним глотком опорожнила его.

— Уже нет, — ухмыльнулась она.

Он заказал для нее джин с тоником.

— Так, говоришь, из каких ты краев? — спросила девица.

— Я пока еще ничего не говорил, — ответил Дойл.

— Но ты ведь не местный, правда?

— А ты что, всех здесь знаешь?

— Я живу по соседству уже три года; у меня квартира на Килберн-Лейн, рядом с церковью.

— Что ж, удобно, хоть каждый день ходи на исповедь. — Он улыбнулся.

Она расхохоталась.

— Если бы я пошла на исповедь, со священником бы случился сердечный приступ. Уж я бы нашла, что ему порассказать, — проговорила она наконец, длинным пальцем смахивая с глаз выступившие от смеха слезы.

— А может, я сойду за исповедника? Мне бы обо всем и рассказала...

— Может быть, попозже, — ответила она, прикладываясь к своему стакану.

На мгновение их взгляды встретились.

— Так, значит, ты часто здесь бываешь? — поинтересовался Дойл. — Ты ведь говоришь, что знаешь многих...

— Кое-кого знаю. А кто именно тебя интересует?

— Например, вон тот парень. — Дойл кивком указал на человека, сидевшего напротив туалета.

— Этого знаю, — сказала она с улыбкой.

— Хорошо знаешь? — Дойл вопросительно поднял бровь.

Протянув руку, она игриво потрепала его по колену.

— Ладно тебе, — хихикнула она. — Я не из таковских.

— Ну вот, не из таковских, — с деланным разочарованием протянул Дойл. — Так выходит, я зря трачу деньги тебе на выпивку?