— Да, Роберт, я стану твоей женой, — отозвалась она. — А разве у меня есть выбор? Но только ответь мне на один вопрос. — Она встала, довольная на этот раз тем, что из-под платья у нее выглядывают голые пальцы. — Кому ты все-таки делаешь предложение? Катрионе Макбрайан или мисс Кэтрин Данстрон?

Лишившись от удивления дара речи, Роберт молча наблюдал за тем, как Катриона босиком направилась в гостиную, где ее поджидали портниха и Мерид.

Отступив от зеркала, Катриона удивленно посмотрела на свое отражение. Но это была не она, нет, на нее смотрела незнакомка, мисс Кэтрин Данстрон.

Преображение, по крайней мере внешнее, свершилось — в этом можно не сомневаться. Стоя перед сверкающим зеркалом, Катриона едва узнавала саму себя. Ее волосы, если только она не повязывала их темной косынкой, обычно свободно спадали ей на плечи, а теперь… Теперь, аккуратно причесанные и завитые щипцами, они были уложены в затейливую прическу, напоминавшую те, что она видела у греческих статуй. Что и говорить, эти прически были красивы, но, на взгляд Катрионы, слишком уж вычурны. Впрочем, возившаяся с ее волосами горничная заявила, что именно так сейчас укладывают волосы дамы бомонда. Катриона промолчала, но про себя подумала, что это глупо.

Даже ее лицо изменилось, хотя с ним ничего не сделали. Салли заверила ее, что естественная красота — «это что-то!», добавив при этом, что она должна быть благодарна Господу за то, что тот даровал ей такой прекрасный цвет лица, а то остальные дамы — ох! — «чего только не делают, чтобы выглядеть посвежее да помоложе»!

Не слушая больше болтовню горничной, Катриона дождалась, пока та уйдет, а затем осмотрела свое новое платье. Оно было сшито из шелка самого темного оттенка синего цвета, какой только удалось купить. Портниха, мадам Давенон, отговаривала девушку покупать такую темную ткань, но безрезультатно. Катриона провела в обществе мадам и ее помощницы Мари-Анны почти шесть часов, и из их разговоров поняла, что те приехали в Лондон, спасаясь от террора. До этого мадам Давенон одевала многих представителей высшей французской знати, включая и печально известную Марию Антуанетту. Теперь, оказавшись вдали от родины, француженка не пала духом и продолжала свое дело, наряжая дам английского света в туалеты, сшитые по последней парижской моде. Поэтому мадам Давенон и убеждала Катриону, что самым модным в этом сезоне считался светлый, почти прозрачный шелк. Во всяком случае, именно его предпочитали все лондонские модницы.

Но Катриона настаивала: она хотела, чтобы платье сшили именно из темного шелка, хотя, по словам мадам Давенон, больше всего эта ткань подходила для подкладки гусарским ментикам. Однако Катриону это не волновало: она рассчитывала на определенный эффект, добиться которого можно было лишь в платье темно-синего цвета.

Узкий лиф, носить который было так непривычно, сильно сдавливал грудь девушки. Низкое декольте украшала широкая полоска бледных кружев. Едва увидев платье, Катриона попросила Мерид заменить кружева полоской яркой шотландки, той самой, что испокон веку с гордостью носили Макбрайаны — в сине-зеленую с белым клетку. Другой кусок такой же ткани послужил девушке шалью, которую она накинула поверх платья. Также Катриона попросила сестру спороть с подола и нижней юбки легкомысленные оборки, прикрывающие носки ее шелковых туфелек. Сделав это, девушка успокоилась, сочтя свой туалет удовлетворительным.

Отступив назад, Катриона оглядела свой костюм. Да, таким он ей нравился больше. Темный цвет она выбрала в знак траура по своим погибшим родителям; кружева и оборки не отвлекали внимания от яркой шотландки. На шею девушка повесила медальон, который ей дала Мэри. Причудливого плетения цепочка оказалась очень длинной, поэтому медальон свешивался до талии, поблескивая в мягком свете свечей. Но, конечно же, первой в глаза бросалась шаль из шотландки, потому что хоть до крови она и была дочерью сэра Чарлза и леди Кэтрин Данстрон, сердцем девушка по-прежнему считала своими родителями только супругов Макбрайан.

Тихий стук в дверь оторвал Катриону от раздумий. Обернувшись, она увидела Мерид.

Даже ее сестра изменилась. Тяжелая одежда из домотканой шерсти уступила место туалету из легкого муслина — не такому, конечно, роскошному, как у Катрионы, но все же куда более изысканному, чем те, что она носила прежде. В этом изящном платье девушка казалась утонченнее, а печаль в ее глазах, не гаснущая с тех пор, как они уехали из Шотландии, наконец-то уступила место яркому блеску.

— Ах, Катриона, какая ты хорошенькая! — воскликнула Мерид, оглядывая сестру с головы до ног. — Вот если бы папа мог тебя видеть… — Голос девушки дрогнул, а глаза затуманились слезами.

— Только благодаря тебе платье стало таким красивым, — заметила Катриона, пытаясь отвлечь Мерид от грустных воспоминаний о погибшем Энгусе.

— Подумать только, ты словно в сказку попадешь, — мечтательно проговорила Мерид. — Будешь танцевать со всеми этими знатными господами…

— Они ничем не лучше нас, — промолвила Катриона.

— Да, — пожала плечами Мерид, — может, так оно и есть, но ведь теперь ты одна из них, дорогая Катриона. А вот я никогда не войду в эту жизнь.

Катриона посмотрела сестре в глаза.

— Я ничем не отличаюсь от тебя, — уверенно заявила она.

— Нет, отличаешься, — возразила Мерид. — И всегда отличалась — даже еще до того, как мы узнали правду. Я всегда знала, что жизнь в семье фермера не по тебе, а сейчас… С ума сойти — ты выйдешь замуж за герцога! Как ты думаешь, его светлость захочет, чтобы я вернулась в Шотландию после вашей свадьбы?

Катриона нахмурилась.

— С чего ты взяла? — подозрительно спросила она.

— Но он же мне ничего не должен, Катриона, — пожала плечами Мерид. — Ты здесь в своей стихии, а вот я чужая для этой жизни. Герцог и так уж очень много сделал для меня. Это благодаря ему у меня появились новые красивые платья — ты же знаешь, что таких у меня в жизни не было, благодаря ему я сплю в такой роскошной постели. Но вот когда и ты станешь герцогиней…

— Я не стану от этого другим человеком, — возмутилась Катриона. — Мое замужество ничего не изменит. Что бы ни случилось, я навсегда останусь Катрионой Макбрайан и не перестану быть твоей сестрой!

Улыбнувшись, Мерид обняла Катриону и крепко прижала к себе.

— Большего мне и не надо, — прошептала девушка. Вдруг в комнату ворвалась взволнованная Салли.

— Его светлость и леди Эмилия поджидают вас у подъезда, мисс! — закричала она. — Карета запряжена! Вы едете на бал!

Катриона повернулась к сестре.

— Ты уверена, что тебе не будет одиноко тут без нас? — спросила она.

Мерид кивнула.

— Мне еще надо кое-что перешить у остальных твоих платьев, — промолвила она. — Конечно, очень хотелось бы поехать с тобой, но, честно говоря, лучше мне остаться. Ты отлично проведешь время. В этом я не сомневаюсь, к тому же герцог не позволит тебе скучать.

Катриона грустно улыбнулась: хотелось бы ей быть такой же уверенной, как Мерид.

— Что ж, в таком случае, думаю, пора начинать игру и постараться разгадать эту шараду, — прошептала она.

Затем, глубоко вздохнув, Катриона повернулась и вышла из комнаты.

Роберт и в самом деле поджидал ее внизу, у лестницы. Увидев Катриону, он поразился.

С того самого дня, как он прозрел и впервые увидел девушку в библиотеке Россмори, герцог считал Катриону очень красивой. Но ее красота не походила на красоту других женщин, которых он знал прежде. Кудрявые локоны удивительного бронзово-каштанового цвета обрамляли ее чистое лицо, на котором, как два огромных сапфира, блестели ясные глаза. Но, глядя на нее теперь, когда непокорные кудри уложили в классическую прическу, Роберт просто задохнулся от восторга; ему показалось, что по лестнице к нему спускается сама богиня любви. Темно-рыжие кудряшки, выбившиеся из прически, плясали вокруг ее высокой шеи; шелковое платье тихо шуршало. Ему так и хотелось дотронуться до манящих полукружий нежной груди, прижать Катриону к себе и впиться в ее губы страстным поцелуем. Глядя на нее, герцог Девонбрук сразу понял: сегодня эта женщина станет королевой бала. Все мужчины из высшего лондонского общества будут у ее ног, все женщины умрут от зависти.