В комнатушке оборудован временный «штаб». Стол с керосиновой лампой, за которым сидит Стефанов, пара стульев и несколько деревянных ящиков. Стоп!.. Лампа!.. Открытый огонь!.. На складе, где хранится взрывчатка!.. Нет, я, конечно, знаю, что командир крейсера имеет право курить в пороховом погребе, но все-таки можно было бы придумать что-то более безопасное!

Поняв все по моей мордочке, Стефанов, улыбаясь, объясняет:

— Не беспокойтесь, Денис Анатольевич! Стараниями Матвея Матвеевича здесь не осталось ничего опасного. Все, что может взорваться, перетащили в другой каземат и заперли. Здесь только какое-то интендантское имущество и пустые ящики, из которых, кстати, Ваши солдаты оборудовали лежанки.

— Тут обозная упряжь, кавалерийские седла, хотя зачем они в крепости в таком количестве, я понять до сих пор не могу, обмундирование старого образца, которое, впрочем, не постеснялись выдавать ополченцам при формировании полков, сапоги и другая подобная рухлядь. — Синельников саркастически усмехается. — Если бы не война, можно было бы озолотиться. Не обращайте внимания, господа, это во мне купеческая кровь говорит. Правда, и сейчас многие интендантов этим занимаются. И довольно успешно.

— А Вы что же?

— А мне, Денис Анатольевич, интересней с техникой возиться. Тут на складах и в архивах столько интересного найти можно было! Ну, про мины Романова Вы уже знаете, а как насчет вот такого проекта? Незадолго до войны один инженер подал проект прокладки трубопроводов между фортами, где бы находилась горючая жидкость. И в случае атаки неприятеля открывать клапана, чтобы навстречу врагу…

Наш разговор был прерван появлением Николая Бера.

— Ну, что ж, господа, все три склада к подрыву готовы. Провода только вот-вот закончили тянуть.

— А германцы их не перережут? — Хочется вникнуть во все детали.

— Вряд ли. Кабели похожи на телефонные. Зная немецкую аккуратность, не думаю, что их будут трогать. Тем более, мы старались прокладывать, где возможно, по канавам.

Ну да, ландвер выставит караулы, а там, позже, приедут интенданты и начнут сводить дебет с кредитом. Да и лежать проводам не дольше одного дня.

— Да, Димитр, твоя команда закончила с замками. — Бер тем временем, закурив папиросу, продолжает. — Сняли все, что смогли, сложили в ящики и поставили вперемежку со снарядами.

— И сколько всего?

— Твоя батарея, две соседних, и в арсенале поснимали даже со старых орудий… Ф-фу, черт возьми, теперь можно и передохнуть.

Подъезд к складам держит пулеметный расчет, стрелки разместились наверху, на крыше, переходящей в земляной вал, с которого просматривается чуть ли не вся восточная часть крепости.

— Кстати, Семен, не знаешь, что за стрельба была недавно? На штурм непохоже, вроде бы.

Сибиряк мрачнеет:

— Это солдатня обозная лошадей стреляла, чтобы, значитца, герману не достались. Мы с Гордеем в оптику все разглядели, пока совсем не стемнело.

Твою ж!.. Суки!.. Себя, любимых, твари, пожалели, лапки кверху, и в плен шагом марш!.. А лошадок-то за что?.. Бл…!.. Уроды!.. Себе бы лучше пулю в лоб пустили!..

Обойдя все посты, возвращаемся обратно. «Пятерки» будут меняться, как обычно, через два часа. Обвешиваюсь по-боевому. Наган в кавалерийской кобуре — слева, люгер вешаю на ремень справа, проверяю патроны. Снимаю «Аннушку», делаю из портупеи вариант ношения за спиной, нож — в голенище. Внимательно смотрящим за всеми этими действиями офицерам советую:

— Предлагаю приготовиться ко всем непредвиденным обстоятельствам, и лечь спать. Завтра будет трудный день, отдохните, пока есть возможность.

Укладываюсь на составленные вместе ящики, накрытые найденными шинелями. Жестко, но уже привычно. Вещмешок под голову, шашку рядом с собой. Все, спать! Где там мой любимый сон про рыженькую кошечку и черного кота?..

Ночь прошла спокойно, если не считать визита нескольких придурков из ополчения, мающихся недопивом, бессонницей и размышлениями где бы еще что-нибудь спереть. Поковырявшись в замке какой-то железкой, скорее всего, куском проволоки, и не добившись успеха, они ретировались, предварительно обложив саму дверь, тех, кто ее делал, и тех, кто ее закрыл, ядреным матерком, и пошли искать дальше приключений на свои зудящие места. Охранение они не заметили, что и немудрено было в темноте.

Утром просыпаюсь от легкого тормошения. Открываю глаза и вижу зевающего во весь рот Гордея, который показывает мне часы. Шесть утра, уже светает. Пора вылезти и осмотреться, что же там снаружи творится. По очереди бужу всех остальных. Димитр просыпается сразу, Бера и Синельникова приходится немного потрясти. Умываюсь водой из припасенного бочонка, окончательно прихожу в себя. Вот теперь пора и на прогулку. На всякий случай тихонько и аккуратно открываем дверь склада. Хотя, если бы что-то было не так, охранение дало бы знать. Беру с собой неразлучных сибиряков и Бера, который хорошо знает крепость.

Канонада стихла еще ночью, но гансов пока не видно. Впрочем, как и наших. Хотя — нет, через метров триста понял, что ошибся. За казармой слышатся неторопливые шаркающие шаги. Через несколько секунд из-за угла появляется вдрызг пьяный, еле держащийся на ногах поручик в расстегнутом кителе. В качестве оружия в руках — наполовину опорожненная бутылка водки. И судя по доносящемуся от «героя» запаху, — отнюдь не первая. Увидев нас, жертва алкоголя притормаживает, мотает головой, пытаясь отогнать от своего затуманенного сознания видение прапорщика в сопровождении трех лохматых фигур. Но, поскольку это ему не удается, пытается вступить с нами в контакт:

— Господа, вы не… ик… германцы?.. Нет, вы на них не… ик… похожи. Тогда, значит, вы… ик… наши… Ужасные новости… И-ик… Крепость сдалась. Тев… ик… тоны входят через (северные) ворота… Всем при… ик… казано построиться на площади у Георгиевского… ик… храма… А я… ик… не желаю!..

— Это правда? — Вежливо уточняет Николай Павлович. — Вы точно знаете?

— Увот вам… ик… стиный крест, господа! — Поручик торжественно крестится зажатой в правой руке бутылкой. После чего секунд десять смотрит на нее, что-то соображая, затем перекладывает посудину в левую руку и повторяет крестное знамение. Приказ… ик… коменданта объявлен во всех под… ик… разделениях… А я не хочу!.. Не… ик… хочу строем идти в плен!..

На этом силы его оставляют, и поручик, усаживаясь поудобнее возле стены, делает еще пару глотков, после чего, пробормотав что-то типа «Прости… Прости, Наташенька… Прости и прощай…», впадает в амнезию. Бер хочет его растормошить, но я его удерживаю:

— Не стоит, Николай Павлович, он сам выбрал, в каком виде сдаваться. Пойдемте…

Добравшись по пустующим казематам до верха стены, наблюдаем за строящимися на плацу батальонами, и решаем возвращаться обратно. В конце концов, мы не нанимались зрителями на спектакль «Очередной позор Российской Императорской Армии».

Собрав нехитрые пожитки, с соблюдением всех мер предосторожности перебираемся в казарму, выбранную Николаем Павловичем в качестве КП, куда он еще вчера протянул провода от фугасов. Сидим тихонько, как мыши в норке, завтракаем «сэндвичами» из тушенки с хлебом, запивая этот деликатес водой. Курить хочется ужасно, но всем запрещено строго-настрого. Еще не хватало, чтобы гансы нас унюхали, когда пойдут по казармам…

Солнце уже поднялось, на часах — половина одиннадцатого. Вдалеке появляется небольшая группа немцев, по-хозяйски обходящих свое новоприобретение. Заходят в одну казарму, минут через десять вламываются в другую, выталкивают наружу несколько человек в русской форме и с веселым гоготом пинками гонят их, как я понимаю, к месту сбора пленных. До нас пока не добрались, что, собственно и немудрено. Здешние постройки больше напоминают катакомбы — идешь и идешь без конца из казармы в казарму, из каземата в каземат. Точно в нашей части в Воркуте, где можно было обойти все службы и подразделения, не выходя на воздух. Вот и здесь примерно то же самое.