Назавтра Шаляпин, ожидавший услышать, наверное, что-то в стиле «Соловей, соловей, пташечка» и «Взвейтесь, соколы, орлами», снова хлебнул «арт-шоковой терапии» полной ложкой, прослушав казачьи песни Розенбаума, «Коня» и еще несколько шедевров «Любэ», ну, и, естественно, скребущие душу песни Великой Отечественной — «Землянку», «Тальяночку», «Темную ночь», «Синий платочек».

Посидев от услышанного полминуты в молчании, Федор Иванович от ступора перешел к активным действиям и, грохнув кулаком по столу, согласился на всё, более того, попросил разрешения привлечь к этому делу «друга Лёньку», которым оказался служащий в данный момент прапорщиком Леонид Собинов…

Гудок паровоза и лязг вагонных буферов вырывает меня из приятных воспоминаний и возвращает к действительности. Поезд замедляет ход, несколькими тусклыми огоньками в ночной темноте светятся окошки домов… а вот и вокзал. Где это мы уже? Ага, Погодино, значит, скоро приедем… Михалыч что-то невнятно бормочет во сне и переворачивается на другой бок. Надо и мне немного покемарить, а то буду с утра, как сонная муха ползать. А дел — невпроворот. Добраться до места, связаться с Остапцом, уехавшим искать «окошко» для перехода, еще раз проговорить со всеми варианты действий и связи и, наконец, благополучно переправиться всей нашей веселой компанией через линию фронта. Причем, сделать это так, чтобы никто ничего ни сном, ни духом.

Наша веселая компания — это штабс-капитан, подпоручик и полтора десятка прапорщиков, едущих на фронт пополнить штат всяких там пехотных полков. А, если серьезно, — это мы с Михалычем и три пятерки Первого Состава, отпущенные Регентом. На время операции резиденцию Великого князя взял под охрану и оборону взвод разведроты, клятвенно пообещав, что мимо них даже мышь сможет проскочить только имея при себе спецпропуск с тремя печатями и десятком подписей. Сам Михаил Александрович отказался передислоцироваться в батальон, или Институт и тоже пообещал никуда из резиденции носа не казать. А началось всё с того, что радиостанции Западного фронта приняли с той стороны непонятную телеграмму «МУСТИ» с несколькими цифрами в конце, и доложили по команде в разведотдел, а тот, уже оповещенный о важности этой белиберды, тут же снёсся со штабом Особого корпуса генерала Келлера. И всё это означало, что полковник Николаи согласился на встречу и будет ждать в указанное время в оговоренном месте.

Выхожу в коридор и тихонько приоткрываю дверь в соседнее купе. С нижней полки на меня вопросительно смотрит дежурный, показывающий большой палец в ответ на вопросительный кивок, типа, всё в порядке. Выхожу в тамбур покурить, и в голове всплывает последний разговор с Великим князем Михаилом и то, что я могу сказать гансам, а что — нет…

Керосинка освещает неярким светом землянку, выделенную по легенде для «нового пополнения», которое изображают Остапец и его пятерка, посланные найти лазейку в немецкой обороне. Ради такого дела, пришлось всем поснимать свои кресты, медали и вензеля с погон, а Первому Составу еще и переодеться из казаков в пехтуру. Даже я с особого разрешения, естественно, временно разжаловал себя из капитанов в штабсы и стал офицером оперативного отдела, приехавшим с проверкой. С подачи Главнокомандующего такие рейды на фронтах стали обыденностью. Отслеживалось, в основном, оборудование окопов и прочей фортификации согласно всех последних веяний военной мысли, благо, после Барановичской операции аж целая комиссия из Ставки ездила осматривать германскую оборону. И сделала достаточно правильные выводы. Так что теперь не редкостью были сумбурно-внезапные визиты полковых и батальонных командиров в роты после недоуменных звонков дивизионного начальства, которое в свою очередь было хорошо «взбодрено» вышестоящим на основании докладов оперативников корпусных и армейских штабов.

— … В общем, Командир, в трех местах побывали, — дохлый номер. — Иваныч прихлебывает чай из кружки, затем неторопливо продолжает. — А здесь, кажись, можно попытаться. Надо только с человеком одним потолковать правильно.

Раз он говорит, что существует возможность, значит, шансы есть. Следуя примеру остальных, тоже делаю глоток круто заваренного чайку, затем интересуюсь:

— И что за человек? Кто таков?

— Унтер тут есть один, четвертым взводом командует. Фамилия — Куцевич.

— И что с ним не так?

— Во взводе куча разных германских побрякушек. У самого Куцевича прибор для бритья, бритва простенькая, но новая. А так, фонарик, зажигалки, ложки с вилками, еще какая мелочь. Где взяли — не говорят, отбрехиваются, мол, трофеи.

— Так, Глеб, смотайся к этому сказочнику, скажи, что прапорщик Остапец его на чай и разговор зовет. — Отсылаю одного из «призраков» в качестве вестового и, пока он бегает, стараюсь разузнать общую обстановку. — Кстати, как вас тут приняли? Проблем не было?

— У нас — нет. — Один из диверсов, улыбаясь, присоединяется к разговору. — Хотя, приходили тут вчерась… борзые. Типа, раз новенькие, проставиться не мешало бы перед старенькими. Мол, полфунта махорки с вас, да фунт сахару.

— И?.. — У меня возникает чисто гипотетический интерес, — в приютившей нас роте уже появились небоевые потери, или нет?

— Договорились, что завтра утром принесут. Типа, как извинение за беспокойство. — Боец изображает самую довольную из своих улыбок.

— Денис Анатолич, Тимоха вон вдвоем с Глебом этими придурками минут пять по окопу в футбол играли. Пока не притомились маленько. — Кивая на только что говорившего, добродушно усмехается Остапец. — Обошлось без крови, даже зубы никому не выбили. Так, по паре синяков каждому, но это — не в счет.

— Понятно… А что — ротный, как он тебе глянулся? А то мне к нему еще с инспекцией идти.

— Да, вроде — нормальный, дело требует, но без закидонов всяких… Любит словечки разные, прям, как наш батальонный командир. Типа, здесь вам — не тут, и потому что — это не оттого. — Иваныч прикалывается, пользуясь случаем. — Но до Вашего высокоблагородия ему еще далеко будет…

Скрипит, открываясь, дверь в блиндаж, и беседа прерывается с появлением гостя, того самого унтера:

— Дозвольте, Вашбродь… — Немного развязный тон меняется, когда он замечает еще одного офицера и, как-то странно глянув на меня, рапортует уже вполне официально. — Унтер-офицер Куцевич…

— Присаживайся, унтер-офицер, гостем будешь. Разговор к тебе есть… Чаю хочешь?

Тимоха наливает не успевшую еще остыть заварку в чистую кружку и придвигает к унтеру.

— Благодарствую, Ваше благородие… — Куцевич делает из вежливости пару глотков и вопросительно смотрит на нас.

— А позвали мы тебя вот зачем… — Правильно поняв его поведение, перехожу к сути дела. — Не расскажешь, откуда у тебя и твоих солдат интересные вещички? Только, чтобы не тратить время, сразу прошу — честно. Про трофеи можешь даже и не начинать — не верю.

Куцевич со вздохом отставляет в сторону кружку, молчит какое-то время, видно, перебирая варианты, затем поднимает взгляд на меня:

— Ваше благородие… Как на духу всё обскажу… Тока дайте слово, что — никому…

— Слово офицера, что всё, сказанное здесь, наружу не выйдет. Этого достаточно?

— Точно так, Ваше благородие… Я ж Вас знаю… Иначе б и разговору не было… С годик назад Вы у нас были, лопатки брали… Ну, штоб сваво выручить…

Стоп!.. Это когда Оладьин своего первого языка брал?.. Нам тогда пришлось Митяя отбивать… Как там того ефрейтора звали?..

— Это ты с Пашкиным тогда был? Всё жаловались, что ни винтовок, ни патронов нет?

— Точно так… Прокопыч, виноват, ефрейтор Пашкин сказал, што Вас солдаты «Бешеным» окрестили… А щас такие сказки говорят… И про княжну, и про Барановичи, и ешо про многое…

— Ладно, про сказки мы потом поговорим, ты нам лучше скажи, откуда всё это богатство у тебя.

— … Тут какое дело-то… Нас, когда сюда определили, народ обживаться начал. Ну, и окрест шастать, мало ли что где осталось опосля германцев… Вопчем, нашли мои архаровцы неподалеку в рощице две повозки, видать, бросили их впопыхах колбасники, когда драпали…