Они с герцогом обсуждали произошедшее полночи, но ни к чему не пришли.

Ночами Тристано д'Альвелла методично перебирал лица, имена, сопоставлял и обдумывал. Это его человек? Некто, кого он принял за своего? Этого он боялся больше всего. Или один из тех, кому традиции или высота рождения давали право вращаться при дворе? Порой у него мелькали смутные мысли, которые он едва осознавал, они становились всё отчетливее, но не проступали до конца. И вот — перед ним был труп той особы, кою сам д'Альвелла, подобно Песте, никогда не принимал всерьёз. Её отравили. Герцог сказал, что это простая уголовщина, но Тристано д'Альвелла понимал, что дон Франческо Мария обеспокоен. Сам Тристано решил не делать пока выводов. Две попытки убийства всего за две недели заставляли не торопиться с суждениями. При этом мысль, что некто в замке имеет в своем распоряжении яды, коими пользуется по своему усмотрению, приводила д'Альвеллу в бешенство. Попытка отравить герцога сорвалась благодаря не его расторопности, но случайности, а убийство Черубины Верджилези порождало новые пугающие мысли. Д'Альвелла вызвал своих людей и отпустил статс-дам и фрейлин, решив, что поразмыслить о преступлении он может и не на глазах у всех. Он кивнул Аурелиано Портофино, чей опыт следователя ценил, приглашая пройти к нему, велел Бертацци внимательно осмотреть труп, но, когда они с инквизитором пришли к д'Альвелле, а сам Тристано опустился в кресло, он обнаружил, что компанию ему составляет не только мессир Портофино, но и нахал Песте.

Это не смутило начальника тайной службы.

— Ничего не скажешь, кстати… — Тристано д'Альвелла скривил губы, с омерзением вспоминая труп.

— Да, полно, Тристано, всё пустяки. — Аурелиано Портофино был настроен элегично. — Это, может быть, и не связано… — Он поймал сумрачный взгляд д'Альвеллы. — Не удивлюсь, если это просто закономерный финал любовных авантюр красотки. Кто её любовник?

Песте усмехнулся, д'Альвелла тоже иронично посмотрел на инквизитора.

— Донна Черубина Верджилези частенько проводила ночи с моим дружком главным лесничим Ладзаро Альмереджи и главным дворецким Густаво Бальди, она спала с нашим главным ловчим Пьетро Альбани, врачом герцогини Пьетро Анджело, порой пускала под одеяло камергеров Алессандро Сантуччи, Джулио Валерани, Маттео Монтальдо… Дрались они с Бартолини из-за алхимика Джордано Мороне, астролога Пьетро Дальбено, как-то промелькнул и Лоренцо Витино…

— Боже мой, как поставлена во дворце тайная служба! — восторженно поднял брови Портофино. — Ваши люди прекрасно вам служат, Тристано.

— Ваши вам не хуже, насколько я знаю, — спокойно вернул ему комплимент д'Альвелла, и инквизитор опустил глаза, — но если мы будем болтать о пустяках — до утра не закончим. Оставим пока возможную связь попытки убить герцога и гибель Верджилези, ибо в поисках её мы только потеряем время. Не будем множить следствия, когда и причин-то не знаем. Займемся красоткой. Если предположить, что с ней расправился любовник, то под основным подозрением окажутся камергеры, медик Анджело, да эта пишущая братия. Но все не так просто. Анджело уже три дня нет в замке — у него умерла мать, он уехал в Перуджу. Пьетро Дальбено — чист как голубь. Именно потому, что мессир Чума изволил накануне убийства вывалять его в дерьме. Он не мог войти туда и не навонять…

— Я-то полагал, что рассчитался с ним, а оказывается, он остался мне должен, — усмехнулся Песте. — Но я не верю, что это камергеры. Кишка тонка. Они были на приеме? — д'Альвелла кивнул. — Днём они, кроме внука Глории, никогда не мелькают в покоях фрейлин.

— Я, должно быть, многого не понимаю, — осторожно обронил мессир Портофино, — но я бы скорее заподозрил человека, чьи обязанности позволяют ему появляться, где угодно… Например, дворецкого… ловчего… или алхимика.

Д'Альвеллане ответил, но инквизитора просветил дружок.

— Альбани, Альмереджи, Мороне и Бальди — люди д'Альвеллы, Лелио. — Тут Песте повернулся к начальнику тайной службы, — что, кстати, не должно снимать с них подозрения, Тристано. Если его личные интересы перевешивали твои, то убить Черубину мог и твой человек.

— Мог, — д'Альвеллане оспорил шута. — Тассони же проронила, что Альмереджи виделся днём с Черубиной. И это выводит нас к основному вопросу дня, а, точнее, ночи: почему её прикончили? Кому она мешала? И снова возвращает к яду. Если бы угадать, что было использовано…

К немалому изумлению мессира д'Альвеллы, инквизитор оторопело пожал плечами.

— А чего тут угадывать-то? Отравленных я, что ли, не видел? Корень аконита, разумеется.

— И откуда отравитель взял его?

Теперь инквизитор посмотрел на начальника тайной службы, как на ребенка.

— Если из замка за город вышел, то на любом пригорке. Аконит растёт вдоль берегов рек, да по обочинам дорог, да на горных лугах. Говорят, когда Геракл пленил и вывел из Аида трёхголового пса Цербера, чудовище, ослеплённое солнечным светом, стало вырываться, из его пастей потекла ядовитая слюна, и там, куда она попадала, поднимались ядовитые растения «аконитум». Их листья и корни ядовиты. Плутарх рассказывал об отравлении им воинов Марка Антония. Те, кому в пищу попадал аконит, теряли память и были заняты тем, что переворачивали каждый камень на своем пути, будто искали что-то, пока их не начинало рвать желчью. В Древней Греции аконитом травили приговорённых к смерти. Древние галлы натирали его экстрактом наконечники стрел и копий, предназначенных для охоты на волков. Отсюда прозвище аконита — «волчий корень»… — Песте кашлянул, призывая дружка Лелио вернуться от заумной учености к делам насущным. Тот понял дружка. — Прибавьте, что редкая была глупышка, вздорная и доверчивая, и задурить ей мозги мог любой…

С этим никто не спорил.

— Ладно. Я займусь, подключу своих людей, всё, что можно, мы выясним за ночь. — д'Альвелла казался постаревшим и усталым. — Господи, ещё одну ночь не спать…

— Не хотелось бы каркать, конечно, — невесело улыбнулся Чума. Собеседники молча смотрели на него. — Но боюсь, что мы мало что поймем к утру, Тристано. Я полагаю даже, что к утру мы будем понимать меньше, чем сейчас. А потому… задай работу своим людям, а сам ложись спать. Le ore del mattino hanno l'oro in bocca.

Д'Альвелла скосил на шута свои многоопытные глаза под тяжёлыми веждами и ничего не сказал. Он тоже понимал, что виновники подобного рода злодеяний либо обнаруживаются очень скоро и легко, либо никогда. Но формально поинтересовался.

— Это почему?

— А тебя разве не удивляет в убийстве Черубины одна странность, Тристано? — шут задумчиво посмотрел во тьму за окном. Чума повернулся к собеседникам, отметив, что теперь на нем покоится и глубокий индиговый взгляд дружка Лелио. Грандони вздохнул. — Она — дурочка, а убита очень умно.

Тристано д'Альвелла опустил глаза. Да, шут был прав. Отозвался же на эту реплику мессир Аурелиано Портофино, тоже выражая согласие с мнением дружка-гаера.

— Ум — вещь ненадежная, Чума. Убийство в конечном счёте всегда глупость, но в житейском смысле ты прав. В этом убийстве комар носа не подточит. Но не льсти себя надеждой, господин дурак, что в замке ты один умный…

— Упаси меня Бог от такой глупости, — ужаснулся Песте.

На этом они и закончили.

Мессир Грациано Грандони понимал, что через полчаса люди д'Альвеллы наводнят замок и разнюхают многое, но едва ли, полагал он, они зададут графу Альдобрандо Даноли вопрос о sacrifice humanun. Между тем, теперь, когда недавнее видение несчастного визионера столь четко проступило явью — сны мессира Даноли становились особенно интересными.

В небе сияла огромная желтая луна, оттененная по краю серебристой белизной, и Песте вспомнил о том, что забыл накануне заехать в лавку синьоры Дзолы за сыром и пожалел об этом. Сыра хотелось. Да и выпить тоже, ибо на душе было пакостно. Чума направился было к Даноли, но не успел, миновав внутренний двор, повернуть в портал коридора, как в свете факела на террасе заметил Камиллу Монтеорфано. Девица, укутанная в теплую шаль, смотрела на плиты пола, была грустна и подавлена. Шут снова вспомнил подслушанные им обвинения в бессердечии в свой адрес, и с глумливой ласковостью окликнул её, придав голосу оттенок нежной заботы и трепетного беспокойства.