Леричи не был готов к поединку с богом войны. Страшный удар Грандони перерубил меч противника у самой рукояти, и остановился Грациано, только различив перед глазами белый шест судьи и чепец на Леричи.

Теперь Чума очнулся. Он, оказывается, едва не добил Адриано. Что это с ним было? Поверженный противник смотрел на него с нетаимым ужасом, как на сумасшедшего. Зрители молчали, потом разразились воплями. Грациано стало неловко.

В бою он был охвачен тем неизъяснимым опьянением, которое вызывает испытание мужества, проявление жестокости, сердце билось каким-то кровавым порывом и жаждало резни. Он полной грудью вдыхал горячий и острый пар от своей лошади и почти ничего не помнил. Люциано, дымящийся и взмыленный, фыркал, вытягивая шею и потряхивая уздечкой. Его бока то поднимались, то опускались так сильно, что, казалось, готовы были разорваться; мускулы дрожали под тонкой кожей, как тетива после выстрела, налитые кровью и расширенные глаза сверкали жестокостью хищного зверя, кожа под ручьями пота и беспрерывная дрожь по всему телу вызывала сострадание и нежность, как страдание человеческого существа.

Возбужденные поединком дамы что-то кричали, герцог, покачивая головой, сел, тут на ристалище в своей поношенной рясе появился Лелио и тихо поинтересовался у дружка, какая муха его укусила? Тот и сам не знал. Он бросил взгляд на Камиллу. Синьорина с жалостью смотрела на плачущую Бенедетту Лукку и утешала её. Менестрель звучным высоким голосом запел величальную.

Франческо Мария, видя, что дамам не до награждения, жестом показал епископу на племянницу, призывая поторопить её вознаградить победителя, сам вручил Песте великолепное седло работы знаменитого Марчелло Лабано и латы от миланца Пиччинино. Камилла, повинуясь дяде, под сотнями глаз поднялась, протянула кубок мессиру Грациано Грандони и надела на его голову лавровый венок. В глазах её застыл ужас, и Камилла торопливо отвернулась от него.

Чума злился на себя до ругани, шепча под нос проклятия. Он не слышал поздравлений Ладзаро Альмереджи, не видел своего оруженосца, спрашивавшего, в замок или домой отвезти награды господина, в глазах Чумы плыло ристалище, и странно двоилась фигурка Камиллы Монтеорфано. В висках стучало, руки тряслись. Идиот! Что он вытворил?

Но тут вдруг среди стука перекладин собираемых шатров, пения менестрелей и разговоров челяди раздался крик герцога, зовущего д'Альвеллу.

— Тристано!! Дьявол! Что творится?

Все обернулись к его светлости и заметили возле него бледного человечка с перекошенным лицом. Д'Альвелла поспешил к повелителю, и тут открылось, что пока они забавлялись турнирами, убийца в замке не знал отдыха: слуга, принесший в комнату мессира Тиберио Комини обед, обнаружил своего господина мёртвым.

Несчастный был отравлен.

Луиджи Чино, домоправитель мессира Грандони, и его паж Винченцо Васано были, пожалуй, единственными людьми в толпе, кто не обратил большого внимания на сообщенное. Оба они оприходовали награды господина, оттащив седло, латы и кубок, взятый из расслабленных рук мессира Грациано, к его шатру, любовались ими и тихо обсуждали, как лучше довезти их домой. Все остальные замерли в молчании. Чума задумчиво снял шлем и всунул его в руки Лелио Портофино, который в неменьшей задумчивости, перебирая четки, надел его себе на голову, уподобившись центуриону.

Между тем Тристано д'Альвелла махнул рукой скалько Салингера-Торелли. Присутствие большого количества знати на турнире, по крайней мере, давало возможность обелить многих. Пьерлуиджи понял подеста, и уже на ходу вытаскивал из кармана колета сверенные списки.

Участниками турнира были его победитель мессир Грациано ди Грандони, главный ловчий Пьетро Альбани, главный лесничий Ладзаро Альмереджи, главный дворецкий Густаво Бальди, главный сокольничий Адриано Леричи, псарь Паоло Кастарелла, конюший Руджеро Назоли, камергеры Алессандро ди Сантуччи, Джулио Валерани, Маттео ди Монтальдо.

Среди почетных гостей обретались главный раздатчик милостыни епископ Джакомо Нардуччи и инквизитор Аурелиано Портофино, каноник Флавио Соларентани и духовник герцога Жан Матье, наставник принца Бартоломео Риччи, секретарь Григорио Джиральди, наставник принцесс Франческо Альберти и скалько Пьерлуиджи Салингера-Торелли. Тут же были лейб-медик Бениамино ди Бертацци, главный церемонимейстер Ипполито ди Монтальдо, сенешаль Антонио ди Фаттинанти, референдарий Донато ди Сантуччи, хранитель печати Наталио Валерани и камерир Дамиано Тронти, сидевший рядом с синьориной Торизани. А где Антонелло Фаверо, Джордано Мороне, Энцо Витино? Вот они. Все здесь. Пьетро Дальбено, получивший кличку «говнюк», несколько дней назад покинул замок. Скатертью дорога.

Ну и что это давало? Кто вне подозрений?

— А никто, Тристано, окромя Грандони да Леричи, да ещё, пожалуй, епископа с присными. До города — десяток минут ходьбы, а езды и всего ничего. Отлучиться мог любой, — охладил пыл начальника тайной службы его подручный Ладзаро Альмереджи.

— И ты видел отлучавшихся, Ладзарино?

— Я и сам отлучался, винца попить у матушки Розы на постоялом дворе. И там кого только не видал… время от времени. И референдарий заглядывал, и поэт, и медикус, и хранитель печати, и ученые мужи Риччи с Джиральди тоже набрались солидно. Выпить-то все не дураки. А тут ещё три постоялых двора и дыр всяких без счёта…

— Ты участвовал в первой схватке с Сантуччи…

— Ну да, его одолел, справился с Бальди, а потом проиграл Альбани…

— Что так?

— Так я же видел, что следующий Леричи… А кривляка чёртов своих четверых уже к тому времени уложил. Зачем мне победы? К тому же, надо же быть благородным, — злорадно промурлыкал наглец, — и дать моему дружку Петруччо иногда почувствовать себя мужчиной, — сукин сын снова нагло усмехнулся. — В итоге Альбани был разбит Леричи, а я тем временем уже винцо попивал у Розы…

— Мудр ты, Ладзарино… — без всякой злобы, но с лёгким оттенком презрения обронил Тристано д'Альвелла, — и кто же, как полагаешь, прикончил интенданта?

— Недели полторы назад его Портофино с лестницы спустил, — наябедничал Альмереджи, — но отравить он его не мог, все время по левую руку от епископа сидел и никуда не отлучался. На постоялый двор он не заглядывал.

— Портофино? С лестницы? А покойник сказал, упал сам. Откуда ты знаешь?

— А чего тут знать? Сам видел. Мы с Энрико в «дохлого поросенка» в закутке играли. Вытащил он его из библиотеки, за шиворот схватил и мордой вперед в лестничный пролёт со всей дури и отправил. Как куклу масленичную. После чего, даже не обернувшись, с физиономией каменной зашел к Грандони. Тот до этого кувшин вина от Бонелло притащил и минестру по-неаполитански.

— А Тиберио?

— А что Тиберио? Покряхтел десяток минут, потом поднялся и к себе пополз, ногу за собой волоча. Силенок-то его милости не занимать — он не слабак, на баб-то не растрачивается. Я вообще думал, интенданту не подняться.

— Интересно…

— Разве?

Начальник тайной службы положил себе непременно выяснить причину столь немилосердных действий его милости служителя Христова, но пока просто проводил глазами Аурелиано Портофино и Грациано Грандони, покидавших турнирное поле верхом.

Сами же дружки некоторое время ехали в молчании, пока оно не было нарушено инквизитором.

— С каких это пор у тебя зуб на Леричи, сын мой?

Песте поморщился.

— Какой там зуб? Не в себе был, вот и всё…

— Напугал ты меня, Чума.

Грациано с досадой махнул рукой и сменил тему разговора.

— Кому помешал старый ганимед? Смотри, кстати, всплывёт, что ты его рылом ступени пересчитать заставил…