— Судя по моим догадкам и наблюдениям наших людей, Тристано, — промурлыкал Альмереджи, — отец Флавио этой ночью решил наведаться к одной из фрейлин герцогини, к синьорине Илларии Манчини, её комнаты на верхней веранде. Но на подходе к её покоям он столкнулся с неизвестным, опередившим его. Между соперниками завязалась драка, и отца Флавио столкнули с веранды вниз, только и всего.

Портофино зло блеснул глазами.

— Это достоверно?

— Да, напротив — комната Энрико. Он выглянул на шум.

Подеста проскрипел зубами. Он знал, что Энрико вовсе не выглядывал не шум, но дежурил ночью в коридоре.

— Кто столкнул Соларентани?

Ладзаро Альмереджи лучезарно улыбнулся, напомнив инквизитору сытого кота на майском солнышке.

— Энрико показалось, что это был мессир Альбани, но я не поверил… — Физиономия Ладзаро, которой он пытался придать вид огорченный и сокрушающийся, лучилась, как апрельское солнце. — Однако, я не мог не вспомнить, что не так давно Петруччо говорил мне о намерении приволокнуться за Илларией…

— Это правда, — подтвердил Грациано Грандони, при этом его лицо потемнело.

Ладзарино галантно кивнул Грандони и продолжил:

— Я наведался к мессиру Альбани, но, оказалось, что в замке его нет. Нет ни его пажей, ни слуг…

Шут мрачно переглянулся с инквизитором. Последний с полным равнодушием отнесся к известию об исчезновении Пьетро Альбани. Логика поступка ловчего была ясна — он знал, что в замке полно соглядатаев, и ему не удастся скрыть ночное приключение. Но он сцепился с родичем самого Тристано д'Альвеллы и понимал, что прощения ждать не приходилось, к тому же и герцог предупредил его, что при новом скандале он, Пьетро, потеряет место, а зная герцога, мог предполагать, что этим не ограничится. Сам Портофино благословлял бы Небо за исчезновение негодяя, но цена его бегства злила мессира Аурелиано. Грандони, напротив, бесился из-за скандала, в который в очередной раз вляпался блудливый дурак. Скрыть обстоятельства будет невозможно, а ведь это сын Гавино Соларентани, его благодетеля! Счастье, что тот не дожил до такого позора…

— Нет, так нет, — мессир Портофино был мрачен, — когда этот… поднимется на ноги — тогда и поговорим, — он стремительно пошёл к выходу из церковного лазарета.

За ним к дверям направился и Грациано Грандони. Их остановил тихий баритон Бениамино ди Бертацци.

— Мне… жаль, отец Аурелиано.

Инквизитор замер на пороге и повернулся к медику. Песте едва не врезался ему в спину и тоже обернулся к Бертацци.

— Вы не поняли меня. Он будет жить. — Врач вздохнул, — но стоять на ногах… уже не будет никогда.

Портофино и Грандони переглянулись, последний что-то пробормотал о Даноли, Тристано д'Альвеллазакусил губу, Альмереджи опустил глаза в пол, изображая сожаление, но это было чистой воды притворство. Подумать только, Бог весть сколько раз он пытался потопить своего закадычного врага и заклятого дружка Альбани — и ничего не получалось! И вот теперь — глупец сам вырыл себе яму! При этом в голову мессиру Альмереджи пришла новая мысль — глубокая и содержательная, а вдобавок ещё и праведная, что бывало с ним весьма редко. «Терпение Господа нашего велико, но не беспредельно. Допрыгался, дурак…», злорадно подумал лесничий.

Ладзаро Альмереджи не знал, что пройдет всего несколько часов, — и это суждение будет вполне применимо к нему самому.

Тристано д'Альвелла велел разыскать мерзавца Альбани, и вернулся к убийству Тиберио Комини. Методично проверял полученные сведения — и всякий раз натыкался на стену. Он не находил явных противоречий в показаниях, разве что неточности. При этом одна неточность удивила его. Синьорина Гаэтана ди Фаттинанти дала ему весьма диковинные свидетельства о турнире. Тристано д'Альвеллаподелился ими с Ладзаро Альмереджи.

— Удивительно, малыш Ладзарино, просто удивительно. Сестра сенешаля говорит о тебе весьма странные вещи…

Тот взвился.

— И ты веришь этой бестии? Она ненавидит меня! Проклятая ханжа наговорила мерзости про меня и Черубину, а теперь, небось, уверяет, что это я убил Комини?

Тристано д'Альвелла улыбнулся.

— Нет. Но ты прав — она ненадежная свидетельница. Дело в том, ты ошибся. Или — ошибается она.

— В смысле?

— Понимаешь, она… не видела тебя в Северной галерее с Черубиной Верджилези. Там тебя с ней видела не она. Но вот что интересно… На турнире, после того, как ты продул Альбани и согласно твоему собственному свидетельству, смотался в кабачок, где предавался винопитию…

— И что?

— А то, что синьорина Фаттинанти… всё это время… видела тебя, то на ристалище, то у шатров, то возле ярмарочных рядов… — Тристано д'Альвелла просто развлекался, ибо хозяйка постоялого двора подтвердила присутствие белозубого красавца-лесничего в её кабачке. Был он там, с девицами заигрывал да винцо попивал. — Я и удивляюсь…

Ладзаро Альмереджи смерил начальника острым и недоверчивым взглядом. Он ничего не понимал. Как это? Нелепость… Тристано д'Альвеллу этот вопрос не занимал, и он коротким взмахом руки отпустил главного лесничего. Однако, сказанное настолько поразило самого Ладзаро, что он, уединившись в своей комнате, несколько минут сосредоточенно размышлял над услышанным.

Он верил Тристано — с чего бы подеста его разыгрывал? Не Гаэтана донесла на него? Она отрицала, что видела его там, где он был, и видела его там, где его не было? Но тогда получалось, что… ненавидящая и всюду поносящая его ханжа дважды лжесвидетельствовала? Зачем? Но даже это было не самым любопытным. Она дважды… пыталась отвести от него подозрения? Гаэтана спасала его? Ладзаро Альмереджи относился к высокомерной красотке с откровенной неприязнью, однако, несмотря на явную и нескрываемую вражду к девице, Ладзарино отнюдь не считал Гаэтану пустенькой дурочкой. С головой у девицы все было более чем в порядке. Он даже допускал, что девица она порядочная и честная. И Гаэтана пыталась обелить его? Сам Ладзарино знал о себе, что никого не убивал — за каким бесом? Но если девица, несмотря на ненависть к нему, не пытается обвинить его, значит… она считает его невиновным!

А это могло означать только одно: Гаэтана ди Фаттинанти знает имя подлинного убийцы.

Ладзаро был заинтригован. Он осторожно сунулся по коридору в портал фрейлин и тут увидел, как в комнату Гаэтаны, постучав, зашла Камилла Монтеорфано. Ладзаро не колебался ни секунды и, миновав боковой лестничный пролёт, оказался на веранде, откуда легко подобрался к окну комнаты фрейлины. В покоях горела свеча, и Ладзаро понимал, что с улицы в темноте он невидим.

Девицы говорили друг с другом.

— Тебе этого не понять, — услышал он голос Гаэтаны. — Этого никто не может понять. И Бога ради, молчи, раз уж догадалась…

— Ты должна найти в себе силы сделать это, Гаэтана. Все мужчины — негодяи, а этот — откровенный распутник, человек без чести и совести. Твоё чувство доведёт до беды, поверь… Я знаю, что значит, доверять мужчинам: моя сестра верила — и её предал человек, который казался достойным. Что же говорить о мессире Ладзаро, Господи? Он либо понятия не имеет о чести, и тогда он — человек бесчестный, либо понимает, что творит мерзости — но продолжает их творить! А этому даже имени нет.

Альмереджи послышался утомлённый голос Гаэтаны.

— Неужели ты думаешь, что я этого не понимаю, Камилла? Я сама тысячу раз говорила себе это. Распутник и подонок. Сколько раз я молилась, чтобы Господь удалил от меня эту пагубную любовь — все напрасно. Это наваждение. Как можно любить подонка?

Гаэтана разрыдалась.

Ладзаро Альмереджи рассчитывал услышать хотя бы намёк на то, что девица где-то мимолетно видела убийцу, или поняла что-то, указывавшее на него. Теперь осторожно спустился вниз. Сел на скамью на увитой плющом веранде. Мысли в нём остановились. Он несколько минут бездумно смотрел в ночь, вдруг услышал, что рядом вовсю звенят цикады, высоко и мелодично. Закрыл глаза и ощутил вялую расслабленность. Потом пришла странная усталость, навалилась, неведомо откуда и мгновенно изнурила.