– Да сколько можно репетировать одно и то же! – возмутилась Алка, жадно затянулась, как бывалый солдат перед атакой, и сунула окурок в банку из-под майонеза, стоящую на крышке старого расстроенного пианино. – С какого места начинаем?

Дед Мороз Клара Семеновна невозмутимо заглянула в потрепанный сценарий:

– Вот отсюда – «Елочка, зажгись!»

– Я так и знала, – хмыкнула Алка и пошкандыбала на сцену.

За нею проследовала безмолвная тень Буратино, роль которого досталась руководительнице кружка бисероплетения миниатюрной и моложавой Дине Макаровне. Мы с Кларой Семеновной остались за кулисами, поскольку по сценарию должны были появиться несколько позже, после знаменитого клича «Елочка, зажгись!». Однако до этого так и не дошло, и репетицию пришлось прервать в самом начале.

А произошло следующее. В строгом соответствии со сценарием Алка и руководительница кружка бисероплетения Дина Макаровна притворными детскими голосами задушевно вывели:

«Елочка, зажгись!», мы с Кларой Семеновной, громыхая валенками, выкатились на сцену, я открыла рот, чтобы проблеять: «Здравствуйте, дорогие ребята!» – и остолбенела. В двух шагах от сцены стоял майор Сомов и криво улыбался, склонив голову набок.

– Елочка, зажгись! – повторили Алка и Дина Макаровна расстроенным хором.

Я молчала, будто в рот воды набрала.

– Здравствуйте, дорогие ребята… – услужливо подсказала мне Клара Семеновна бодрым баском Деда Мороза.

– Здравствуйте, дорогие ребята, – сказала я тоскливо, глядя в безоблачно голубые глаза майора Сомова.

Он наградил нас вялыми рукоплесканиями, я уныло раскланялась и слезла со сцены.

– Прошу прощения за то, что сорвал ваше мероприятие, но я очень ограничен во времени. – В подтверждение своих слов Сомов посмотрел на часы, которые, насколько я в этом понимаю, были не из дешевых. Без сомнения, он приобрел их на свое скромное милицейское жалованье.

– Не стоит извиняться. – Я тяжело плюхнулась в ближайшее зрительское кресло в первом ряду.

Сомов последовал моему примеру и умостился по левую руку от меня.

– Вы еще не нашли Парамонова? Чтобы чем-то себя занять, я принялась рассматривать задник сцены, такой же старый и вылинявший, как и все в нашем дышащем на ладан ДК.

– Да нет пока. – Особенных угрызений совести по этому поводу майор не выказал. – Вся надежда на вас, глубокоуважаемая Галина Антоновна.

– На меня? – я даже поперхнулась. – А не много ли вы все от меня хотите? Как, впрочем, и все остальные.

– Все? – несмотря на обманчивую внешность доброго молодца, Сомов был довольно-таки въедливым типом. – Что вы хотите этим сказать?

Я усмехнулась:

– У вас слишком много конкурентов. Смотрите, как бы они вас не опередили.

– Галина Антоновна, выражайтесь пояснее, пожалуйста, – призвал меня к порядку голубоглазый майор. – Что вы имеете в виду?

– Вот. – Я не стала особенно распространяться, просто протянула ему карточку, оставленную гражданином с рыбьей фамилией. Сама не знаю, что меня надоумило захватить ее с собой.

Сомов взял карточку в руки и присвистнул:

– Смотри-ка, и этот старый интриган туда же! Вот уж у кого нюх… И чего он хотел?

– Он был не оригинален, желал узнать все о Парамонове.

Кто бы знал, как мне все это надоело!

– А вы?

– А что я? Сказала, что ничего не знаю о Парамонове уже десять лет, вот и все.

Я вздохнула и возвела очи горе, в результате чего в поле моего зрения попал пыльный, украшенный потрескавшейся лепниной потолок. И я привычно-лениво прикинула, как долго он еще продержится без капитального ремонта: год, два, десять? Хоть здание и построено добросовестными военкопленными немцами еще в конце сороковых, и у него есть свой предел прочности. В любом случае не хотела бы я оказаться под этой крышей в тот момент, когда ей надоест ждать ремонта.

– Значит, вас посетил Самуил Аркадьевич… – задумчиво произнес Сомов. – Занятно, занятно… Не поверю, чтобы он так просто от вас отстал, – высказал он сомнение. Вполне обоснованное, кстати говоря.

– А что ему еще оставалось? – эмоции меня прямо захлестывали. – Я… Я его выставила за дверь! Я ведь имела на это право!.. И вообще… Я не обязана перед ним отчитываться в том… ну, в моих отношениях с Парамоновым, хватит с меня уже… – Я хотела сказать, хватит с меня уже того, что от официального следствия мне не отвертеться, но благоразумно решила не нагнетать обстановку раньше времени. Впрочем, надолго меня не хватило. – И еще… И еще этот, как вы выразились, старый интриган, он пообещал, что покоя мне не будет, и уже вечером его предсказание сбылось. Ко мне явилась некая особа, отрекомендовалась бывшей возлюбленной Парамонова и потребовала, чтобы я ей отдала его черновики, давно мною выброшенные. В связи с этим, – голос мой неожиданно зазвенел, – я хочу сделать заявление. Официальное, – добавила я, а сама подумала ну и чушь я несу. – Я не видела Парамонова больше десяти лет, а потому мне, мне… – Я наткнулась взглядом на Сомова, который смотрел на меня с улыбкой, мерзкой, снисходительной улыбкой, и, потеряла мысль. – Ну… ну… Не могу же я разорваться… Если… если они все на меня набросятся, что же тогда будет? – К концу своей пламенной речи я окончательно смешалась.

Если мое «официальное заявление» и произвело на Сомова впечатление, то самое минимальное.

– Вы ее хорошо знаете? – спросил он невозмутимо.

– Кого ее?

– Ну, эту бывшую возлюбленную…

– Да откуда мне ее знать, когда я ее в первый раз видела! – выпалила я в сердцах.

– Фамилия? Вы знаете ее фамилию?

– А она мне не представилась. Я немножко растерялась, потому что только с его подсказки задумалась о совершенно очевидных вещах: моя вчерашняя визитерша осталась для меня невзрачной бабенкой в старомодных очках. И только. Но ведь как-то она назвалась…

– Кира? Ой, Вера! – Я так обрадовалась, что поспешила поделиться своим открытием с Сомовым:

– Вера, ее зовут Верой, точнее – Верой Игнатьевной.

– Это все? – обреченно уточнил Сомов. Его смазливая физиономия выражала глубочайшее разочарование.

– Все, – кивнула я. Может, кому-то это покажется странным, но Сомову я нисколько не сочувствовала.

Раздосадованный добрый молодец зажмурился и беззвучно шевельнул губами. Мне кажется, я даже разобрала, что он собирался сказать, но не сказал: одно частоупотребимое нелитературное словечко. Я отвернулась и, подперев рукой подбородок, задумчиво уставилась на опустевшую сцену.

– Расскажите-ка мне эту историю поподробнее, – спустя минуту выдавил он из себя.

Я демонстративно вздохнула и занудным тоном пономаря изложила обстоятельства вчерашнего происшествия. Сомову этого показалось мало, и он заставил меня во всех подробностях описать, как выглядела явившаяся ко мне накануне самозванка.

– Ничего особенного, – я презрительно скривилась. – Такая серенькая мышка в очочках, глазки в кучку, носик остренький, не представляю, что он мог в ней найти! – Я осеклась, потому что сказала лишнее.

Жаль, спохватилась я поздно, Сомов «оперативно» отреагировал на мою оплошность, обронив с фальшивым сочувствием:

– Я вас понимаю, Галина Антоновна, я вас очень хорошо понимаю, и все же…

Ох, лучше бы ему помолчать. Эта невинная на первый взгляд, к тому же недосказанная реплика подействовала на меня, как спичка, брошенная в бочку с авиационным керосином – я немедленно взорвалась:

– ..Какого черта, какого черта! Как вы мне все надоели! Оставьте меня наконец в покое! Ну не нуждаюсь я в душеприказчиках, не нуждаюсь! Если вы не в курсе, то спешу вас известить: на носу новый, двухтысячный год, до него, между прочим, меньше двух недель осталось, и я хочу его встретить… – Я запнулась, с удивлением обнаружив, что в гневном запале совершенно неожиданно для самой себя очутилась на сцене.

– Продолжайте, прошу вас, – совершенно охамевший Сомов подбодрил меня ленивыми аплодисментами, – довольно смелый текст для Снегурочки, по крайней мере, на детских утренниках мне такого слышать не приходилось, хотя… С тех пор как я присутствовал на подобном мероприятии в последний раз – в костюме зайчика, если мне не изменяет память, столько воды утекло…