С Чуней и Раисой я распрощалась в овраге, поскольку теперь, когда я выяснила, что произошло с Парамоновым, наши дорожки разошлись. Они намеревались вернуться на свалку, предварительно убедившись в том, что «шакалы» оттуда убрались, а я собралась на станцию – выяснить судьбу Парамонова после того, как его увезли в «обезьянник». Своих планов я не афишировала, но проницательный Чуня посоветовал мне напоследок:

– Лучше ты к ним не суйся, а то сразу заметут. Они с бомжами даже не разговаривают.

Толковое замечание, между прочим, особенно после того, что я видела на свалке, да и перспектива оказаться в кутузке меня как-то не вдохновляла.

И что теперь делать? Может, позвонить майору Сомову? А наш договор с Самуилом? Вот именно. И потом, Самуил помешан на Парамонове не меньше моего. Доберусь до станции, найду там телефон… Словом, в тот момент я решила, что нашла выход из ситуации, но вскоре выяснилось, что никакой это не выход.

А началось все с того, что до станции я добиралась целый час. Сначала не было автобуса, а когда он наконец подкатил, то сломался, едва отъехав от остановки. Потом, когда я все-таки очутилась на станции, то не нашла ни одного телефона, с которого можно было бы позвонить в Москву. Какая-то сердобольная старушка посоветовала мне отправиться на почту, но, узнав, что это чуть ли не дальше знаменитой свалки, я поняла, что быстрее до Москвы доеду. В конце концов так я и поступила, хотя и без особенного энтузиазма.

Дальше все было просто. Я взяла из камеры хранения сумку с одеждой и снова переоделась в туалете. Мое второе перевоплощение не заняло много времени, и уже через десять минут я выглядела среднестатистической молодой женщиной, каких в Москве тысячи и тысячи, правда, уверенности мне это не прибавило. Сунув тряпки, в которых я изображала бездомную, в сумку, я направилась к ближайшему телефону-автомату и набрала номер Палтуса. Номер не отвечал. Один раз мне понадобился этот лис Самуил – и на тебе.

Я призадумалась. Потом, взвесив все или почти все «за» и «против», позвонила майору Сомову. На этот раз телефон отозвался энергичным баском, ответившим мне, что майор Сомов будет только завтра. Я чертыхнулась, предварительно повесив трубку. Вот и надейся на них в следующий раз! Лишний раз убедилась, что в любом деле нужно рассчитывать только на себя.

Здравый смысл подсказывал мне, что лучше отправиться домой и уже оттуда время от времени названивать Палтусу или дождаться завтрашнего дня, когда появится майор Сомов, но я его не слушала. Я в очередной раз махнула рукой на элементарное благоразумие и навострила лыжи в обратный путь, все туда же, на тридцать седьмой километр.

«А что, – убеждала я себя дорогой, – скажу, что я его жена, и спрошу, задерживали они Парамонова или нет. Вежливо так спрошу, не повышая голоса. И посмотрю на их реакцию. А уже потом сориентируюсь, как действовать дальше. Ну да, да, я не стану утверждать, что Парамонов у них был, прикинусь дурочкой, скажу, что разыскиваю его везде…»

Можете не верить, но тогда мне казалось, что эта моя «легенда» не вызовет сомнений у «шакалов» с тридцать седьмого километра.

Через сорок минут, когда я выходила на платформу тридцать седьмого километра, уже начинало смеркаться, и приземистое здание станции и маленькая безлюдная в этот час площадь перед ней выглядели особенно бесприютно. Я подняла воротник пальто и ступила на мост, ведущий через железнодорожные пути, спустилась по обледеневшим ступенькам, остановилась, чтобы перевести дух, хватила морозного воздуха и закашлялась. В этот момент дверь станции распахнулась, и на площадь вышел человек в камуфляже. Я вздрогнула: возможно, это был один из тех, что приезжали на свалку отлавливать бомжей-мусорокопателей.

Омоновец шумно высморкался в снег, вытер руку о штанину и зашагал в сторону ларька, увешанного разноцветными фонариками, какими украшают новогодние елки, а я пересекла площадь и толкнула дверь неказистого здания станции, состоящего из двух небольших зальчиков. В первом были билетные кассы и скамьи, на которых сидели человек пять-шесть, обшарпанная дверь с табличкой «Дежурный по станции» и ничего похожего на «обезьянник», о котором мне так красочно рассказывал Чуня.

Я прошла в следующий зал, еще более грязный и заплеванный, где, собственно, и обнаружила искомое: замызганную дверь с надписью «Милиция», банально соседствующую со смердящим станционным туалетом, который за три версты найдешь по специфическому запаху.

– Неплохо устроились, – хмыкнула я и потянула на себя дверь знаменитого «обезьянника». За нею обнаружилось нечто похожее на конторку, за которой, подперев голову кулаком, восседал белобрысый жлоб в сером милицейском кителе. Он курил вонючую папиросу, стряхивая пепел прямо на затоптанный пол. Дверь я предусмотрительно оставила приоткрытой (надеюсь, после того, что я увидела и услышала на свалке, такая моя осторожность никому не кажется странной), а потому в комнату потянуло сквозняком и стойким амбре из сортира.

Милиционер поморщился и недовольно посмотрел на меня.

– Здрасьте, – пробормотала я, переминаясь с ноги на ногу.

– Здрасьте, – отозвался он без какого-либо намека на приветливость. Взгляд у него был тяжелый и пристальный. Ну просто рентген.

Я сделала пару шагов к конторке и только после этого заметила еще одну дверь, справа, а за нею – железную решетку. Как в тюрьме. Что за ней, можно только предполагать, но именно там, как я предполагала, держали Парамонова чуть больше недели назад. Бросили на нары, или как там у них называется… Бр-р, пожалуй, это слишком даже для него.

– Вы что хотели? – дежурный за конторкой поскреб за ухом желтым пальцем.

– Я… Тут у вас… В общем, я хотела узнать, не было ли у вас моего мужа.

– Когда? – коротко и деловито осведомился он и склонился над своей конторкой.

– Да я точно не знаю, девятого, десятого… – голос мой дрожал, мне и притворяться не надо было.

– Как фамилия?

Бац – на конторке возникла толстая бухгалтерская книга в сером переплете.

– Па… Парамонов. – В горле у меня пересохло от волнения.

– Парамонов, Парамонов… – Дежурный шумно перелистывал страницы своего гроссбуха, роняя на них пепел со своей цигарки. – Нет, не было такого, ни девятого, ни десятого, ни одиннадцатого, ни двенадцатого…

– Да вы получше посмотрите… – меня уже трясло. – О… Он непременно должен был… Ну проверьте, проверьте… Такой худой, высокий, нервный, он… он совершенно неприспособленный… Вы посмотрите еще раз.

– Все у нас тут нервные и неприспособленные, – недовольно буркнул дежурный. – Ну не было, не было у нас никакого Парамонова, в журнале такой не значится.

– А… может, его не записали в журнал?

– Вы хоть соображаете, что говорите? – дежурный повысил голос. – Мы всех записываем, по закону так положено, и протоколы составляем. – В слове протоколы он делал ударение на первом слоге.

– Но как же так… – У меня было ощущение, что земля уходит из-под моих ног. Я была уверена, что там, на свалке, был именно Парамонов, а этот милицейский дежурный не может найти его в своем поминальнике.

На конторке зазвонил телефон, милиционер рывком сорвал трубку и гаркнул браво:

– Дежурный Быков слушает. Судя по тому, сколько раз за время разговора дежурный Быков рапортовал «есть» и «так точно», его долго и нудно инструктировало вышестоящее начальство.

Все это время я подпирала стенку и ждала, когда у милицейского начальства кончатся инструкции, чтобы задать дежурному Быкову еще один вопрос, а заодно от нечего делать рассматривала все, что попадало в поле моего зрения. Когда комнатушка дежурного была изучена мною до распоследней трещинки на потолке, я переключилась на видный мне в приоткрытую дверь кусок станционного зальчика. Там тоже не происходило ничего особенного, только уборщица гремела ведрами в сортире. Я даже разглядела ее черный халат, швабру и унитаз – уборка была в самом разгаре.