– Как свинина.
– Земляника тоже свининой отдает.
9
Подруги проводили друг с другом почти все время. При этом они избегали компании других обитателей миссии. Они вместе молились у креста на реке. Они говорили только о Боге и о Божественном. Катерина очень внимательно смотрела на тело молодой вдовы. Она пристально разглядывала соски молодой женщины, которые сосали мужчины. Подруги лежали на мягком мху.
– Перевернись на живот.
Она смотрела на обнаженные бедра с нежными отпечатками листьев папоротника.
Потом Катерина в точности описала подруге то, что видела. Настала ее очередь ложиться лицом вниз.
– У тебя здесь все то же самое.
– Мне так не кажется.
10
Она перестала есть и по средам. По субботам они готовились к исповеди, исхлестывая друг друга березовыми розгами. Катерина всегда настаивала на том, чтобы раздеться первой. «Catherine, toujours la premiere pour la penitence, se mettait a genoux et recevait les coups de verges». Почему она так настойчиво хотела, чтобы сначала ее хлестала подруга? Потому что, когда наступала ее очередь, ей нужно было укрепить собственные силы ударами прутьев, нанесенными дружеской рукой. Катерина постоянно жаловалась на то, что Мария-Тереза слишком слабо ее бьет, и позволяла ей прекратить истязание лишь тогда, когда плечи ее покрывались кровью, которой должно было быть достаточно, чтобы каплями стекать на листья: она вроде как проверяла, сколько крови из нее вытечет. Вот одна из ее молитв, записанная отцом Клодом Шошетье:
– Иисус мой, я должна попытать с тобой счастья. Я люблю тебя, но я тебя прогневила. Я здесь, чтобы исполнять твой закон. Дай мне, Господи, вынести чашу гнева твоего…
А вот текст той же молитвы по-французски, потому что перевод ее на английский воспринимается по-иному, чем в оригинале:
– Mon Jesus, il faut que je risque avec vous: je vous aime, mais je vous ai offensй; c'est pour satisfaire a votre justice que je suis ici; dechargez, mon Dieu, sur moi votre colere…
Иногда, как писал отец Шошетье, Катерина была не в силах завершить молитву, и тогда начатое довершали за нее слезы, катившиеся из глаз. Ведь эта субстанция обладает собственной, лишь ей присущей силой, разве я не прав? Так что, видишь, одной работы в библиотеке здесь маловато будет, верно я говорю? Мне кажется, моя писанина скоро заполонит все мусорные корзины в отделении трудотерапии.
11
Война французов с ирокезами продолжалась. Индейцы попросили нескольких своих обращенных в христианство братьев из Порогов Святого Людовика их поддержать, пообещав им полную свободу вероисповедания. А когда обращенные отказались, ирокезы похитили их и сожгли на костре, привязав к столбу. Один из новообращенных, христианин по имени Этьен, взошел на костер с таким удивительным мужеством, наизусть читая в пламени цитаты из Евангелия и моля Бога об обращении своих мучителей, что индейцы были поражены его гибелью до чрезвычайности. Некоторые из язычников даже попросили обратить их в христианство, желая совершить обряд, который придавал человеку такую храбрость. Но поскольку они не собирались прекращать нападения на французов, в их просьбе им было отказано.
– Надо было их крестить, – шептала Катерина Текаквита, покрытая кровоточащими ранами, – надо было их крестить. Неважно зачем, никакого значения не имеет, как бы они потом этим распорядились. Сильнее бей! Сильнее! Да что же это с тобой такое, в самом деле, Мария-Тереза?
– Теперь моя очередь.
– Ладно. Только пока я в таком положении, дай мне тут одну вещь проверить. Раздвинь-ка ноги пошире.
– Вот так?
– Да. Я так и думала. Ты стала девственницей.
12
По секрету ото всех Катерина Текаквита перестала есть по понедельникам и вторникам. Тебе это должно быть очень интересно, особенно если принять во внимание твои проблемы с кишечником. Об этом у меня для тебя есть и другая чрезвычайно ценная информация. Тереза Нойман, баварская крестьянская девушка, 25 апреля 1923 года отказалась принимать какую бы то ни было твердую пищу. Вскоре она заявила, что ей вообще больше не хочется есть. На протяжении 33 лет – всего периода существования Третьего рейха, а потом разделенной Германии – она жила без пищи. Молли Фрэнчер, скончавшаяся в Бруклине в 1894 году, годами отказывалась от пищи. Мать Беатрис-Мария из Ордена иезуитов, испанская современница Катерины Текаквиты, часто подолгу постилась. Однажды ее пост продолжался 51 день. Если во время Великого Поста она чувствовала запах мяса, у нее начинались судорожные припадки. Ну-ка, напрягись, попробуй вспомнить, ела ли когда-нибудь Эдит? Помнишь те пластиковые пакеты, которые она носила под кофточкой? Помнишь тот день ее рождения, когда она наклонилась над столом, чтобы задуть свечи, и ее вырвало прямо на торт?
13
Катерина Текаквита серьезно заболела. Мария-Тереза рассказала священникам в деталях о том, до каких крайностей доводили они истязание собственной плоти. Отец Шоленек с настойчивой кротостью заставил Катерину пообещать ему менее сурово относиться к покаянию. Она пообещала – это был второй мирской обет, нарушенный девушкой. Поправлялась Катерина медленно, если вообще уместно говорить о поправке ее хронически слабого здоровья.
– Отец, могу я принести обет невинности?
– Virginitate placuit [79].
– Да?
– Ты станешь первой Девой ирокезской.
Этот разговор произошел в день Благовещения,
25 марта 1679 года, когда Катерина Текаквита официально предложила свое тело Спасителю и Его Матери. Вопрос о браке решился сам собой. Отцы были очень счастливы этим ее мирским даром. Маленькая церковь светилась множеством ярко горевших свечей. Катерине очень нравились свечи. Милости я прошу! Милости к тем из нас, кто любит только свечи, или к такой любви, которую воплощают свечи. Хотя по большому счету я верю в то, что свечи могут быть столь же совершенным воплощением любви, как все вместе взятые андаквандеты – исцеления совокуплением.
14
Отец Шошетье и отец Шоленек совершенно ничего не понимали. Тело Катерины было покрыто кровоточащими ранами. Они наблюдали за ней, они тайно подсматривали, как девушка стоит на коленях перед крестом у реки, они считали удары хлыста, которыми она обменивается с подругой, но никак не могли взять в толк, в чем причина чрезмерности их стараний в искуплении грехов. На третий день они встревожились не на шутку. Катерина стала похожа на смерть. «Son visage n'avait plus que la figure d'un mort» [80]. Теперь они уже не могли приписать ее физическое состояние обычной немощи. Иезуиты стали подробно расспрашивать Марию-Терезу. Женщина исповедалась. Ночью священники пришли в хижину Катерины Текаквиты. Плотно укутанная в одеяла, индеанка спала. Они сорвали с нее покрывала. На самом деле Катерина не спала. Она только притворялась спящей. Никто не смог бы заснуть, испытывая такую боль. С таким же мастерством, с каким когда-то она украшала пояса вампумами, девушка нашила тысячи шипов на одеяла и подстилку, на которой лежала. При каждом движении тела у нее открывались новые кровоточащие раны. Сколько же ночей она так себя терзала? Нагая Катерина лежала в свете неяркого пламени костра, плоть ее истекала кровью.
– Не двигайся!
– Не шевелись!
– Постараюсь.
– Ты подвинулась!
– Извините.
– Ты снова подвинулась!
– Это шипы.
– Мы знаем, что это шипы.
– Конечно, мы знаем, что это шипы.
– Попытаюсь.
– Попытайся.
– Я пытаюсь.
– Пытайся лежать неподвижно.
– Ты подвинулась!
– Он прав.
– Я не совсем подвинулась.
– А что же ты сделала?
