– Эй, мистер, куда это, по-вашему, вас занесло?

– Не гоноши, пусть заваливается. Сегодня первый весенний вечер.

– Слушай, надо же хоть какие-то приличия соблюдать.

– Заходите, мистер. Возьмите булочку с сосиской за счет заведения.

– Спасибо, не надо. Я не ем.

Пока поляки препирались, старик проскользнул в Главный зал аттракционов и игральных автоматов. Сутенеры пропустили его без всяких оскорблений.

– Не подходите к нему слишком близко. От этого малого воняет!

– Вышвырните его отсюда вон.

Груда лохмотьев под нечесаными патлами стояла перед автоматом «Роскошная полярная охота Уильяма». За небольшой арктической сценкой на подсвеченном дальнем стекле ящика были вполне реалистично изображены белые медведи, тюлени, айсберги и двое бородатых, закутанных в стеганые одеяла американских исследователей. Рядом в сугроб было воткнуто древко со звездно-полосатым флагом. В двух местах на картинке были вмонтированы распахнутые окошки, в которых отмечались СЧЕТ и ВРЕМЯ. Нацеленный пистолет был направлен на несколько рядов движущихся оловянных фигурок. Старик внимательно изучил инструкцию, написанную на прилепленной клейкой лентой в углу бумажке, заляпанной отпечатками пальцев.

Почерпнутые в инструкции сведения неспешно перекочевывали ему в память, превращаясь там в часть игры, в которую он играл.

– Мистер, этот автомат сломан.

Старик сжал в ладони рукоятку пистолета, формой напоминающую ананас, и положил скрюченный указательный палец на потертый серебристый спусковой крючок.

– Посмотрите на его руку!

– Она вся в ожогах!

– У него нет большого пальца!

– Не тот ли это главарь террористов, который сбежал сегодня ночью из психушки?

– Он больше смахивает на того извращенца, которого по ящику показывали и сейчас по всей стране разыскивают.

– Выкиньте его отсюда!

– Пусть останется! Он – патриот!

– Он – паршивый извращенец!

– Не сегодня завтра он может стать президентом страны!

Именно в тот самый момент, когда служащие и посетители Главного зала аттракционов и игральных автоматов уже были готовы ввязаться в позорную политическую потасовку, со стариком стало твориться что-то совершенно невероятное. На него шли двадцать человек, половина которых хотела вышвырнуть мерзкого возмутителя спокойствия вон, а остальные вознамерились защитить его от первых, а потом водрузить почетную ношу себе на плечи. В какую-то долю секунды на бульваре Сен-Лоран остановилось движение, и напор толпы стал грозить толстым зеркальным окнам, обрамленным солидными металлическими рамами. В первый раз в жизни те двадцать человек испытали восторженную уверенность в том, что именно они находятся в самом центре событий, независимо от того, на чьей они были стороне. Чем ближе они подходили к цели, тем явственнее слышались победные возгласы, рвавшиеся изнутри их естества. Резкие гудки сбившихся в заторе автомобилей подбадривали толпы гулявших, как оркестр на корриде. Стоял первый весенний вечер, улицы принадлежали народу! В нескольких кварталах от эпицентра событий полицейский снял с форменной куртки жетон, положил его в карман и расстегнул воротник. Ушлые тетки за окошками билетных касс мгновенно оценили ситуацию и стали перешептываться с билетерами, закрывая кассы и укрепляя стекла изнутри. Театры начали пустеть, потому что зрители смотрели не в ту сторону – основное действие внезапно переместилось на улицы! Они все чуяли это нутром, гурьбой высыпая из залов на запруженный народом бульвар Сен-Лоран: в истории Монреаля происходило что-то невиданное! На устах профессиональных революционеров и свидетелей Иеговы застыла горькая улыбка, они как по команде избавлялись от своих листовок и буклетов, разбрасывая их как конфетти. Каждый, кто в глубине души чувствовал себя террористом, шептал: «Наконец-то свершилось!» В район обозначившихся беспорядков стала стягиваться полиция, причем по дороге полицейские прятали в карманы нагрудные жетоны, как будто это были чесоточные болячки, которые им не терпелось выгодно перепродать. Поэтому, готовясь перейти на службу к новому хозяину, блюстители порядка сохраняли привычное взводное формирование, как бы предлагая новой власти дисциплину без знаков различия. К месту действия стекались поэты, надеявшиеся превратить ожидавшиеся беспорядки в репетицию собственных выступлений. Матери забегали вперед, желая выяснить, хорошо ли они подготовили приученных к опрятности сыновей к неизбежной кризисной ситуации. Во множестве стекались на Сен-Лоран врачи – естественные недруги порядка. Деловые люди приходили туда в личинах покупателей. Гермафродиты – курильщики гашиша – валом валили в надежде на вторую попытку с кем-нибудь переспать. Туда неслись все, кто хотел получить шанс на вторую попытку – разведенные, обращенные, заучившиеся и переучившиеся, все они сгорали от нетерпения получить свою вторую попытку; мастера карате, повзрослевшие филателисты, гуманисты: «Дайте, дайте нам наш второй шанс!» Революция свершилась! Стоял первый вечер весны, вечер малых религий. Пройдет месяц, и настанет пора светлячков и сирени. Все поклонники витиеватой тантрической любви стали открыто выражать переполнявшие их раньше тайные чувства в стремлении получить вторую попытку на обретение сочувствия и понимания в деле ниспровержения общественных устоев эгоистический любви, прямо на улице они пытались демонстрировать восхитительное разнообразие многочисленных поз соития. Подростки, входившие в небольшую нацистскую партию, почувствовали себя государственными мужами, перейдя на сторону бурлившей толпы. Военные застыли у радиоприемников, пытаясь уловить, действительно ли ситуация становится исторической, и если да, то не пора ли им идти на обгон революции на черепахе гражданской войны. Профессиональные актеры, все артисты-исполнители, включая фокусников, бросились за своей второй и последней попыткой.

– Посмотрите на него!

– А в чем дело?

Тем временем на пространстве, ограниченном «Роскошной полярной охотой» и толстыми зеркальными стеклами Главного зала аттракционов и игральных автоматов, происходило такое, от чего у изумленных зрителей стало перехватывать дыхание. Этот процесс охватывал ошеломленную толпу с невероятной скоростью, будто в атмосфере над головами людей открылась озонная дыра. Старик начал свое удивительное представление (которое я не собираюсь описывать в деталях). Достаточно сказать, что он стал неспешно менять собственные очертания; как кратер вулкана постепенно увеличивает свою окружность за счет бессчетного числа малюсеньких оползней по периметру, он понемногу выворачивал себя наизнанку, изнутри наружу. Контуры его тела исчезли еще не полностью, когда он начал вновь собирать по кусочкам свою оболочку. Выражение «исчезли не полностью» на самом деле очень слабо отражало происходящее. Контуры его облика очертаниями напоминали песочные часы, причем наиболее явственно это обнаруживалось в самой узкой их части. И именно эта точка, где отсутствие его телесной оболочки проявлялось сильнее всего, вызывала у людей состояние, от которого перехватывает дыхание, потому что сквозь нее в двух направлениях проносилось будущее. Она была удивительно хороша, эта восхитительная талия песочных часов! Она стала источником Чистого Света! Пусть же он навсегда изменит то, что нам неведомо! На какую-то долю секунды весь песок оказался сжатым в пространстве прохода, ограниченном двумя стеклянными колбами! Нет, то была не вторая попытка. За краткий миг начала вздоха он дал возможность всем тем, кто смотрел на него, увидеть Все Попытки Сразу! Для некоторых блюстителей чистоты и строгости нравов (которые выхолащивают подлинный смысл события простым его упоминанием) эта точка, где его отсутствие ощущалось явственнее всего, стала главным событием вечера. Внезапно он быстро, как будто его самого, как и других участников происходящего, охватило возбуждение от неведомого, вновь жадно собрал себя в… художественный фильм с участием Рэя Чарльза [109]. Потом увеличил экран, расширяя его градус за градусом, как документальный фильм о развитии промышленности. В одной линзе его солнечных очков отражалась луна, он разложил клавиши рояля на полке небес и склонился над ними, будто на самом деле выстроил в ряд огромных рыбин, которыми надо было накормить несметное множество страждущих. Его голос эскадрильей реактивных самолетов разнесся над нами, простирающими руки к небесам.